– Бля! – 'Авторитет' изо всех сил хлопнул себя ладонью по лбу. – Точно!
– Звони, – повторил Мезенцев.
– Отсюда не возьмет. – Зуб кивнул на стены. – Пошли наверх...
– Пошли... – согласился спикер.
Уже возле самой лестницы, ведущей из душного подвала на свежий воздух, Зуб, до этого что-то обдумывавший, сказал:
– Ну, ты, Валерьевич, молодец...
– В смысле?..
– 'Грузишь' конкретно... – 'Авторитет' через плечо покосился на идущего за ним партнера. – Как баржу апельсинами...
И Мезенцев так и не сумел понять, что за чувство преобладало в голосе Зуба – то ли уважение, то ли ненависть...
4
Третий тост, не сговариваясь, пили как положено – встали, помолчали... Перед тем как опрокинуть стопки в рот, чуть-чуть капнули водкой на линолеум пола кухни... Погибшим братишкам...
Разговор получался рваным... На Василия опять навалилась тоска. И хотя он старался не подавать виду, получалось это у него не ахти...
– ...Если честно, то мы вас, 'марковцев', ну, первую ГСН, не понимали... – Юра белозубо улыбался. – Всей бригаде только объявили подъем, а вы уже на плацу отжимаетесь, да еще и орете как ненормальные: 'Я люблю спецназ!'
Василий грустно улыбнулся – да, было такое. Командир поднимал группу за пятнадцать минут до общего подъема и выводил на плац. Отжимался вместе с ними и так же, как и все, на каждый десятый счет кричал: 'Я люблю спецназ!' Потом пробежка – если можно так назвать скоростной бег на три километра, – и опять командир сам вел группу...
– Правда, у вас в группе и 'краповиков' было больше всего, – продолжал вспоминать Шепелев. – Но вот только что это вам дало?
– Не понял? – Скопцов в недоумении поднял голову.
– Скопа, а ты никогда не задумывался о том, что нас обманули? – вдруг тихо спросил Шепелев. – Нас учили воевать, нам говорили: 'Мы – пыль. Родина – превыше всего'. А оказалось, что мы этой Родине и на хер не нужны!
Разумеется, Василий иногда и сам задумывался об этом. Но всегда отметал эти мысли как вредные и бесполезные. Можно сидеть и плакать от жалости к себе, размазывая по лицу слезы и сопли. Но... Разве это поможет проваливающейся в пучину предательства и обмана Родине? Да, он не вправе осуждать Глаза... Но сам он остается в строю... Он еще не сдал заслуженный потом и кровью берет в каптерку.
Впрочем, Юру и не интересовал ответ. Он продолжал говорить о своем, наболевшем:
– Я с последнего контракта ехал через Ростов. Там пересадка была. Вокзальные менты предупредили: выйдешь на улицу – раздербанят. Но мне шепнули, что если останусь ночевать на вокзале, то ночью эти же менты и околпачат. Деваться некуда – решил в гостиницу... И бабки были... Я ведь как думал – хватит, повоевал. Заработал мало-мало... Приеду домой, устроюсь в милицию, в ОМОН тот же... Женюсь...
Василий молчал. Комментировать сказанное не хотелось. Юра не был первым контрактником, от кого он слышал подробности возвращения со службы.
– Вышел с вокзала, взял такси... Меня завезли за угол, а там – штук пять мордоворотов! Братва, говорят, на зонах без 'грева' парится, а вы, 'контрабасы', в бабле купаетесь! Делись, малый!
Юра налил себе сам, не предлагая Василию. Выплеснул водку в рот, шумно проглотил, даже не поморщившись, утер рот ладонью. Взял с тарелки ломтик мясной нарезки, надкусил... Прожевав, продолжил:
– Знаешь, старшой, мне не то чтобы жалко этих денег... Но ведь я их кровью зарабатывал, по краю ходил, пока эти твари рожи здесь наедали и головы брили! Я там 'зверей' не боялся, а здесь, считай, дома уже!.. Короче, сказал: 'Пошли в жопу. Идите на завод и заработайте своей братве. Или туда, откуда я приехал, скатайте, если такие сильные и ловкие'. Конечно же, сцепились... Ты знаешь, я не 'краповик', но тоже кое-что могу. Но пока я с этими хлестался, таксер, сука, сбегал, еще позвал!..
Глаз помолчал, глядя куда-то поверх головы Василия...
– Короче, замесили меня... Когда в себя пришел – ни денег, ни документов, ни медалей. Валяюсь в какой-то канаве. Кое-как встал, побрел в комендатуру при вокзале. На входе менты перехватили. Тоже денег требуют... Посоветовал им взять у тех козлов. Они ведь знают друг друга, сто пудов! Наверное, слишком грубо посоветовал. Менты обрадовались. 'Умный?..' – говорят. Начинают шмон... И в совершенно пустых карманах, которые те уроды уже почистили, находят два боевых патрона!
– Суки! – Скопцов непроизвольно сжал кулаки. – Какие суки!
– Суки, – согласился Глаз. – Короче, дело завели. А так как прописки местной у меня не было, законопатили в тюрьму. Потом суд... Судья, суровый такой дядька, меня и не слушал даже. Под конец, перед тем как объявить приговор, высказался: 'Понаплодили вас, отморозков! На улицу выходить страшно!' Понимаешь, Скопа, с этими, бритыми, ему не страшно! А с нами, с теми, кто воевал, кто кровь свою проливал за Родину, которой он тоже вроде как служит, – страшно!
– И сколько тебе дали? – тихо спросил Василий, разливая водку по стопкам.
– 'Двушку'... – Юра горько усмехнулся. – По году за патрон...
– Выпьем? – предложил Скопцов, кивнув на стол.
– Выпьем, – согласился Глаз. – За что?..
