Спустя тысячелетие

— Беседа с великим вождем. Да-да, толстая женщина.

— Толстая? Да-да? — оживился Урун-Бурун. — Допускать к подножию трона. Да-да, толстую женщину.

Страж вышел и вернулся с матерью Анда, сразу исчезнув.

— Радость юного Ур-Бура. Да-да Урун-Буруну! — сказал вождь, поднимаясь навстречу вошедшей. — Позволь говорить с тобой в знак приятных воспоминаний на языке, который мы имеете изучали когда-то в Доме до неба.

— Как будет угодно Великому вождю, — потупила глаза Майда.

— Ну, полно, полно! Ведь говорит с тобой твой Ур-Бур, а не Урун-Бурун. Тем более что пленительная полнота Майды осталась прежней. — И он ласково похлопал ее по спине. А потом пожаловался, что шесть женских скелетов, обтянутых кожей, тщетно пытаются родить Урун-Буруну сына — одни никчемные дочери.

— Почему же никчемные? — смущенно спросила Майда.

— Передать власть над племенем бурундцев. Да-да, только сыну Урун-Буруна, — с особым значением по-современному пролаял вождь.

— По силам ли нашему Анду такая власть? — спросила мать Анда.

— Мать Анда обязана была воспитать для этого сына, — снова перейдя на книжный язык, но изъясняясь на нем довольно скверно, ответил Урун-Бурун. И добавил, как ему казалось, с изысканностью: — Недаром Урун-Бурун выполнял все просьбы матери Анда, как прежде пленять своя полнота.

Урун-Бурун красовался и перед былой возлюбленной, и, главное, опять перед самим собой; он гордился своей образованностью, своей способностью ценить истинную красоту.

Но Майда оценить всего этого никак не могла и лишь пробормотала, что полна благодарности к великому вождю за участие в судьбе их сына.

— А сейчас, что приводить Майда к Урун-Буруну? Опять сын?

— Да, сын, но совсем иных родителей.

— Какой еще сын? — раздраженно спросил вождь.

— Маленький мальчик, захваченный в сельве вместе со своими спутниками — живыми предками. Однако он не наш предок.

— Его постигать один участь всех рождаться в древности, — оборвал Майду Урун-Бурун.

— Но он не рожден в древности. Он родился на другой планете, не на Земле.

— Откуда Майда знать об это? — грозно нахмурился Урун-Бурун.

Майда могла бы смутиться, даже испугаться, но она лишь внутренне собралась, словно беря на плечи тяжелое бремя, и ответила то, что узнала от Эльмы, проведшей целую ночь со звездной женщиной:

— Захваченные в сельве звездные люди лишь усыновили ребенка, мать которого погубили вдали от Земли чужепланетные изуверы. — Видя поднятые брови вождя, она добавила: — Земные преступления подобных извергов отвергает даже сам Жрец.

— Признает ли он это теперь? — с сомнением произнес Урун-Бурун.

— Разве Великий вождь сам не может принять решения? — ловко угодила Майда в самое болезненное место самолюбивого вождя. — Разве покорность Жрецу украшает великого вождя?

— Как сказать, Майда? — вскипел Урун-Бурун. — Покорность вождя?

— Майда не допускала такой мысли! — смело ответила мать Анда. — Майда хотела сказать, что, если бы великий вождь был покорен Жрецу, он подчинился бы ему.

Урун-Бурун зловеще усмехнулся:

— Счастье бурундцев, что ими правит не женщина, как презренными вешними. Урун-Бурун доказать Майде, как женщине, что он мужчина!

И он злобно ударил железной палицей по подвешенному куску рельса. Вбежавшему стражу он приказал привести маленького мальчика и его родителей или похитителей.

Встревоженные, шли в былой храм «Креста и Добра» Никита с Надей, теряясь в догадках: зачем их вызвали вместе с ребенком?

Они вели Никитенка за руки, идя по обе его стороны. Два свирепых стража с палицами сопровождали их.

— Не хотят ли они до суда выяснить наш ли это, ребенок? — предположила Надя, и обратилась к одному из стражей: — Куда ведете нас, отважные?

— Пусть заткнется! Да-да, презренная! — грубо оборвал тот. — Такое бормотание. Да-да. Блеянье коз.

Стражи не воспринимали разговора, который тихо повели между собой Надя с Никитой.

— Мы скажем всю Правду. Докажем, что ребенок не наш.

— Легче остановить голодного льва, доказав ему, что он поцарапает антилопу, прыгая ей на шею.

— Мне казалось, чем примитивнее люди, тем ближе они к правде.

— Да, у наших бородачей вид правдивый, если не праведный. Жаль, с палками. А дикие звери, те, конечно, не лгут.

— А люди? — многозначительно глядя на мужа, спросила Надя.

Тиран — всегда тиран,
В какую б ни рядился тогу.
Обман — всегда обман.
Врачи им вылечить не могут.

Знакомыми стихами Никита напомнил Наде и казнь матери Никитенка, и странное ее желание отдать ребенка Наде с Никитой, и охотно согласившегося на это ее мужа, философа с Землии…

Тогда Надя прочитала эти стихи Никите, вкладывая в них тайный смысл, а теперь он сам закончил их здесь, на Земле:

Напрасно мать спешит на казнь,
Надежду лживую вселяя
На «всепрощающий наказ»,
Тем гордость сына оскорбляя…

Надя подумала тогда, на Землии: защищает ли Никита «ложь во спасение» или отвергает ее? Но не спросила его об этом, а перед возвращением на Землю, приняв ребенка, чисто по-женски решила этот вопрос. Никита молча принял ее решение.

Приближаясь теперь к былому храму «Креста и Добра», Надя подняла Никитенка на руки и передала Никите.

— Побудь у папы, — со значением произнесла она. Потом обратилась к Никите: — Не знаю, сколько нам еще жить… Надеюсь, ты понял тогда, почему на обратном пути все осталось между нами, как прежде?

— Понял, — твердо ответил Никита.

— Боюсь, вождь не поймет земных стихов.

— Не поцарапал бы лев антилопе шею, — заключил Никита, входя в храм.

Урун-Бурун важно развалился на троне, когда к нему ввели трех «преступных предков».

— Я буду говорить на вашем древнем, презренном языке, который изучать, чтобы познать всю вредность ваших знания, — начал Урун-Бурун. — А теперь намерен выяснить еще одно ваше преступление