– Понятно, – повторил кавказец. – Ответить вы тоже не можете... И что с вами делать?..
Какое-то время он ждал ответа. Потом начал говорить сам:
– Значит, так. Есть у меня кое-какая работа... Сделаете ее – мы в расчете. Может, и дальше со мной работать будете. Если хорошо сделаете... Нет... Заставлять не буду, убивать тоже... Живите. Но только не на воле. У меня – обрезы. На обрезах – отпечатки пальцев. Ваших пальцев. А еще на обрезах номера... Я же не такой дурак, чтобы поверить в то, что вы эти ружья купили в магазине! Менты легко найдут ту хату, откуда вы их утащили... А чтобы им было за что вас задержать, хозяин того кафе напишет заявление. О хулиганстве. Свидетелей там более чем достаточно, и поедете вы, милые мои, далеко-далеко. Валить лес на благо родины...
Бандиты молчали. Конечно, в другое время Сова бы непременно высказался на тот счет, что так поступать не 'по понятиям'... Но толстый кавказец явно был в авторитете и сам устанавливал те понятия, какими руководствовался в своих поступках.
– Ну, что вы выбираете?.. – лениво поинтересовался толстый азер, небрежно вертя в пухлых пальцах справки об освобождении подельников.
– А что делать-то надо?.. – очень неохотно спросил Сова. Он не видел другого выхода, кроме добровольного и добросовестного сотрудничества...
Глава 6
1
Глубокая и по-зимнему темная ночь. Такая погода, про которую говорят, что хороший хозяин собаку не выгонит... Пустынные окраинные улицы, на них хозяйничает промозглый, сырой ветер со стороны Красной...
Два десятка пацанов в разномастном камуфляже замерли в строю. Старший, прохаживаясь перед ними, говорил негромко:
– Наша страна в опасности. Черные, жиды, немцы и другие чухонцы – каждый старается ее ограбить, поработить русского человека... Правительство на всех на нас давно забило – они качают бабки, чтобы потом отсюда свалить. Уже сейчас их детки учатся в неметчине и возвращаться сюда не собираются... А жить здесь придется нам с вами... И только от нас зависит, в какой стране мы будем жить, кем мы будем – рабами толстого 'хачика' или жида либо же свободными людьми... Поэтому те, кто хочет превратить нас в рабочий скот, кто желает нашего порабощения, должны знать – им не будет ни минуты, ни секунды покоя на этой земле! Ни при жизни, ни даже после смерти! Эта земля – наша!
Старший прошелся вдоль строя, заглядывая в лица своих 'бойцов'. Увиденным остался доволен – ни тени слабости. Никто не трусит. Но на всякий случай спросил:
– Может, кто-нибудь не хочет принимать участие в этой акции?..
Тишина. Только чуть заметно колышется строй. Холодно пацанам...
– Ничего, сейчас согреемся! – чуть заметно улыбнулся старший. – Вперед!
Строй рассыпался. Пацаны вслед за старшим рысью бросились в ту сторону, где, освещенные одной лишь неяркой лампочкой, возвышались кованые ажурные ворота. На бегу прятали лица под трикотажными шапочками-масками, извлекали из карманов и из-за пазухи молотки, баллончики с краской... Кто-то тащил длинный и толстый стальной лом, кто-то – кувалду...
Ворота широко распахнулись, и толпа рассыпалась, разбежалась меж кладбищенских надгробий. Здесь были разные – и простенькие, дешевенькие плиты, и роскошные, массивные, сделанные из черного мрамора. Но все их объединяло одно – шестиконечная звезда...
– Россия – для русских! – прорычал старший, остановившийся в створе ворот.
Загрохотали молотки, сминая и разбивая в мелкое крошево фотографии усопших, зашипела разбрызгиваемая по надгробиям краска, оставляя на памятниках похабные слова и рисунки... Но никакой свастики! Старший запретил категорически! Да, это древний символ плодородия... Но его на века запятнал один австриец с непривычной уху русского человека фамилией – Шикльгрубер... Запятнал кровью миллионов русских людей...
Из небольшой будочки-сторожки у ворот еврейского кладбища выскочил всклокоченный, заспанный старик. С недоумением огляделся по сторонам, всплеснул руками:
– Да что же вы делаете, гады!..
Подбежал к ближайшему пацану, дернул за плечо, толкнул в сторону. Несмотря на совершенно седую бородку и морщинистое лицо, сила у мужичка еще была – пацан в маске кувырком покатился по присыпанной снежком гравийной дорожке.
Сторож бросился было к следующему, но его остановила крепкая рука старшего, ухватившая за телогрейку на плече:
– Стой, старый! Не мешай!
Старик попытался вырваться, но старший, в отличие от остальных 'бойцов', давно уже вышел из юношеского возраста. И крепок был, как молодой дуб. Хватка надежная, а пальцы – сильные и твердые, как металл. Это сторож чувствовал даже через вату телогрейки.
– Не мешай, дед! – повторил старший.
– Да что же вы делаете, фашисты?! – Старик готов был заплакать.
– Мы не фашисты, старый! – дернулся старший. Глаза в прорези маски блеснули сумасшедшим огнем. – Мы – не фашисты! Мы – русские люди, которые защищают свою страну от поработителей!
– Какие поработители!.. – Дедок продолжал вырываться. Впрочем, без особого успеха. – Они же – мертвые! Мертвые, понимаешь?!
– Даже мертвый враг не становится другом, – парировал старший. – Он так и остается врагом. И наши враги должны знать – им нет места на нашей земле. Им никогда не будет здесь покоя...
– Сволочи! Гады! – Старик уже просто плакал. – Фашисты! Будьте вы прокляты!
