поднялся на башню – следить за толпой.
Девушка поднялась навстречу вошедшим и низко поклонилась им.
После приветствий все уселись на тахту. Старший из посланцев сказал:
– Не бойся и ответь нам открыто: добровольно пошла ты за Гугуа или нет?
Цико, до сих пор молчавшая, вдруг воскликнула с какой-то поспешностью:
– Я пошла добровольно, никто меня не неволил.
– Значит, ты не хочешь возвращаться домой?
– Нет!
– Если тебя взяли насильно, мы можем освободить тебя. Мы всем селом пришли за тобой.
– Нет. Я пошла по своей воле, по своей же воле я не вернусь назад и по своей же воле остаюсь здесь.
Посланцы встали, благословили ее, попрощались и вышли.
Гугуа ждал их с волнением. Он боялся, как бы девушка не расчувствовалась и не согласилась пойти с ними, и тогда исчезнут все его надежды на счастье. Что ему делать, если ее вчерашнее обещание было вынужденным и если она уйдет от него? Неужели отступиться? Должен ли он подчиниться обычаям своего народа? Правда, эти обычаи пошатнулись за последние годы, но новые порядки еще не пустили слишком глубоких корней. Доказательство тому – колебания Гугуа.
Вчера он совершил ужасную грубость: он перешагнул через платок, брошенный к его ногам женщиной, но безмерная страсть, овладевшая им, была сильнее его. Теперь – совсем иное; теперь ему хочется искупить свою вину. Он со страхом обвел глазами вернувшихся посланцев и обрадовался, увидев, что Цико нет среди них. Один из гостей обратился к нему:
– В добрый час, парень, в добрый час! Спасибо, что не нарушил наших обычаев.
Гугуа смутился. Краска счастья залила ему лицо, и он опустил голову. Поблагодарив гостей и проводив их за дверь, он поспешно вернулся и с сильно бьющимся сердцем вошел к Цико.
– Цико! Это правда? – еще издали закричал он.
Цико вся зарделась, затрепетала. Гугуа бросился к ней и обнял ее. Девушка покорно прижалась к нему, склонила голову ему на грудь.
6
Посредники вернулись и сообщили собравшимся волю девушки. Народ стал медленно расходиться по домам. Однако Шавтвала ничему не хотела верить, она не могла примириться с тем, что ее внучка, в которой текла ее кровь, так легко смирилась с позором.
– Постойте, люди, не расходитесь! Не может этого быть!.. Она при мне должна признаться во всем. Ее, верно, напугали, несчастную! – кричала старуха.
Посредники несколько раз повторяли ей свой рассказ, но она ничего не хотела слышать, и все твердила, что девушку напугали.
– Покажите мне ее, если правда все то, что вы говорите.
– Шавтвала! – сказал тогда один из них. – Мы хотели тебе помочь, пока думали, что совершено насилие. Ты видела, как все единодушно готовы были пролить кровь за правду. А теперь – дело другое. Все повернулось хорошо, благодарение богу, кровь не пролилась понапрасну. Если ты сама хочешь видеть девушку, ступай к ним, войди, как своя, родная, близкая, они будут рады тебе, а нам тут больше делать нечего. Не так ли? – обратился он к поредевшей толпе.
– Так, так, верно! – подтвердили крестьяне.
– Тогда расходитесь себе с богом по домам!
Поляна опустела, и Шавтвала осталась одна, с глубокой горечью в душе, обиженная, оскорбленная, какой она себя считала. Горе исказило ее старое, морщинистое лицо. Люди, готовые защитить ее, обиженную, оскорбленную, слабую женщину, теперь покинули ее, убедившись, что девушка по своей воле пошла за любимым человеком. А Шавтвала так была потрясена всеми событиями, что забыла даже рассказать о том, что ее-то на самом деле оскорбили, перешагнули через ее головной платок. За этот позорный поступок народ потребовал бы Гугуа к ответу. И теперь Шавтвала вновь и вновь переживала жгучее чувство оскорбленного самолюбия. Она горела желанием отомстить Гугуа за это унижение, самое большое, какое можно причинить горянке.
– Нет, не могла моя девочка полюбить того, кто так подло обесчестил наш дом! Я пойду одна, пускай все люди меня оставили… Я сама призову его к ответу, пусть это будет стоить мне жизни!..
И Шавтвала двинулась к башне Гугуа. Она постучалась в дверь.
– Кто там? – отозвались изнутри.
– Я! – грозно ответила старуха.
– Шавтвала! – изумленно воскликнул Гугуа и быстро отворил дверь.
– Где моя внучка? – строго спросила она еще в дверях.
– Там! – Гугуа указал ей рукой на клеть.
Шавтвала направилась прямо туда, даже не взглянув на Гугуа, недоуменно застывшего у порога. Она шла такой властной поступью, так непоколебимо была уверена в своей правоте, что он не посмел даже пойти следом за нею.
Цико, распростерши руки, бросилась навстречу бабушке, но та отстранила ее.
– Девушка! Разве тебя не насильно удерживают в этом доме?
Цико вся задрожала от беспощадного, сурового вопроса бабушки. Она остановилась, молча опустив голову.
– Ты меня слышишь? – еще суровей спросила Шавтвала.
Цико продолжала молчать.
– Идем за мной! – приказала старуха. – И посмотрим, кто посмеет нас остановить.
Цико испуганно подняла голову, но тотчас же снова потупилась. Она не решалась взглянуть в глаза своей бабушке.
– Я не могу пойти с тобою, бабушка! – отозвалась она тихо, как шелест ветерка.
Старуха застыла от изумления. Она посмотрела на девушку долгим взглядом.
– Значит, это правда? – голос ее звучал низко, приглушенно. – Значит, все это произошло с твоего согласия? Ты сама подговорила их, чтобы они тебя похитили? Ты захотела затоптать в грязь нашу семью? Ты не пощадила меня, позволила сорвать платок с моей седой головы?
Цико беззвучно плакала.
– Говори!.. Говорить легче, чем совершить недостойный поступок! Разве ты стесняешься или, может быть, боишься меня? Почему? Ведь я – всего лишь старая, беззащитная женщина… Мать твоя тоже больна… Отца или дядей, защитников нашей чести, у тебя нет… Кого же тебе бояться?… Отчего молчишь? – старуха грозно подступила к ней.
– Что мне говорить, что мне делать? – прошептала Цико.
– Скажи, – правда ли, что ты сама уговорилась с ними?
– Бабушка! – Цико хотела обнять любимую бабушку, прижать ее к своей груди, но старуха снова отстранила ее.
– У тебя нет бабушки, у тебя нет родительского дома!
– Горе мне! – простонала Цико.
– Зачем тебе плакать? Ты оскорбила честь предков и не плакала от этого, а теперь зачем же плакать?
Гугуа слышал этот разговор. Он не мот больше оставаться в стороне. Он почтительно приблизился к Шавтвале.
– Бог свидетель, она ничего не знала, у нас не было никакого уговора.
– Значит, это ты так по-молодечески оскорбил старуху… Что ж, заслуга большая, на всю жизнь хватит тебе славы!.. – перебила его старуха.
– Прости, Шавтвала! Любовь к Цико заставила меня так поступить!
– У мужчины все поступки должны быть исполнены мужества. Ему недостаточно только уметь палить из ружья!
– Но как же мне теперь поступить? – спросил Гугуа.
– Как? – старуха задумалась. – Ты говоришь, что девушка ни о чем не знала, что ее похитили. Если бы у
