женщина.
– Бежия, ты что ж это, не узнаешь своих соседей? – сказала она.
– А, Махия, ты здесь зачем, что тут делаешь? – удивился Бежия.
– Горе свое мыкаю, – сказала женщина. – Мужа моего похоронил обвал, я не могла выходить одна на ремонт дорог, детей стало нечем кормить. Вот и подалась в город. Работаю здесь в госпитале. Да, чуть было не забыла тебе сказать…
– О чем?
– Коргоко несчастный, ведь он у нас лежит. И совсем один, некому позаботиться о нем…
– Где он? Идем, скорее веди меня к нему! – взволнованно прервал ее Бежия.
После долгих мытарств Бежия добрался наконец до палаты, где лежал Коргоко.
Старик так изменился за время болезни, что Бежия с трудом узнал его. Они обнялись, и Бежия рассказал ему обо всем: о поисках Циции, о ее побратимстве с Султи и о своей женитьбе на ней. Старик чуть с ума не сошел от радости.
26
Бежия с трудом вызволил старика из госпиталя и привез его, больного и разбитого, в его собственный дом. Внимательный уход дочери и чистый горный воздух вскоре восстановили его силы.
Так зажили они, спокойно трудясь, но вдруг однажды к ним пришел старшина и приказал Коргоко немедленно явиться к прибывшему в деревню приставу. Старик никак не мог понять, зачем его мог вызывать к себе пристав, но должен был покориться и пошел.
Приставом, вызвавшим к себе Коргоко, оказался тот самый «Апракуне», который в свое время вволю натешился над стариком.
– Ты что же это, денег в долг набираешь, а платить не хочешь? – спросил «Апракуне».
– Какие деньги, ваша милость? – удивился старик.
– Ты лучше скажи, собираешься ты их платить или нет? – запальчиво крикнул «Апракуне».
– Если вы изволите говорить о тех деньгах, что я занимал тогда в Квеши у трактирщика, то я отдал их ему, как только вернулся из Дзауга, – объяснил старик.
– А расписку о возвращении долга взял у него?
– Нет, ваша милость, я не брал никакой расписки, ни к чему мне она была…
– Как ни к чему? Значит, долг все равно числится за тобой. С процентами это составляет тысячу триста рублей.
– Да я же вернул шестьсот, а больше я не брал. Откуда тысяча триста, и где я возьму их?
«Апракуне» доподлинно знал, что старик говорит правду, что он возвратил долг, так как деньги эти принадлежали самому «Апракуне» и он давно их получил назад. Тогда он только прикрывался именем трактирщика.
– Молчать! – крикнул он, – говори, где пасется твоя отара. Придется продать на торгах в уплату долга.
– Продать?! Ваша милость, пощадите, не пускайте меня по миру! – он протянул руки и вдруг пошатнулся, в ушах у него зазвенело, он шагнул вперед и тяжело рухнул на пол.
К нему подбежали, подняли его. Он бессмысленно вращал глазами, силился что-то сказать, но только глухие хрипы вырывались из его горла. Его свалил удар.
В сопровождении старшины, понятых и казаков «Апракуне» направился в горы, он произвел опись стада Коргоко и распорядился погнать его в Квеши для продажи с торгов.
Бежия узнал о происшедшем только в ту минуту, когда больного старика внесли на бурке в дом. Он кинулся вдогонку за «Апракуне». А тот, сделав все распоряжения, уже спускался с гор со стадом. Бежия преградил ему дорогу.
– Куда вы овец гоните? – сурово спросил он.
– На продажу! – отрезал «Апракуне».
– Я вам этого не позволю! – крикнул взбешенный Бежия.
– Как? Ты смеешь противиться царским законам? – грозно наступая на него, спросил «Апракуне».
– Не царским законам, а твоему самовластию, безбожник ты этакий!
Видно было, что Бежия не шутит. И «Апракуне», застыв на месте, стал издали осыпать его руганью.
– Ты подойди поближе, я покажу тебе, каков ты молодец! – кричал в ответ Бежия.
«Апракуне» сделал знак казакам. Они стали медленно надвигаться на Бежию и окружили его плотным кольцом. Грянул выстрел, один из казаков свалился. Бежия отшвырнул в сторону ружье, – он не успел бы снова его зарядить, – и набросился с обнаженным кинжалом на озверелых казаков. Но он был один против многих, люди закружились клубком, как в водовороте, и когда разомкнулся клубок, на земле, рядом с тремя трупами казаков, лежал зарубленный Бежия.
В полуприкрытых глазах его застыло недоумение, в них был горький укор жизни, так несправедливо поступившей с ним.
Около убитых поставили караул, чтобы никто не тронул их до приезда следователя. «Апракуне» с остальными казаками уехал в Квеши.
Чувство, похожее на жалость, на мгновение шевельнулось в его груди.
– Да что уж там! – поспешил он отогнать от себя докучливое чувство. – Сам виноват, зачем полез в драку? – и «Апракуне» принялся подсчитывать предстоящую прибыль от продажи овец.
27
Старик недолго прожил после этого несчастия. Он унес с собой в могилу горькую обиду за судьбу своей дочери. Циция не плакала, не причитала, но она таяла, как свеча, на глазах у всех – горе иссушило ее.
Она осталась совсем одна на целом свете, обнищавшая, разоренная. С той поры сердце ее было безутешно, горькие мысли неотступно сверлили ей мозг, никогда улыбка не озаряла ее лица.
Тщетны были попытки добрых соседей развлечь ее, смягчить хоть на мгновение ее скорбь. Однообразно текли сиротливые дни безысходного одиночества.
Однажды поздним зимним вечером, когда черные тучи заволокли все небо, когда северный ветер со стоном кружил над землею, сметая в кучи сухую ледяную крупу, когда снежные глыбы, отделяясь от скал, поминутно срывались вниз, оглушительным гулом отдаваясь в ущельях, – Циция сидела одна в своем пустом доме у тлеющего очага и грела замерзшие руки. Она вся дрожала от холода, через неплотно прикрытые двери и ветхую кровлю врывался снежный ураган и обдавал леденящим дыханием ее озябшее тело.
Вдруг кто-то дернул за ручку двери и потом постучался. Женщина вскочила в смертельном испуге.
– Кто там? – крикнула она.
– Это – брат твой Султи!
Циция опрометью кинулась к двери и распахнула ее. Она бросилась к Султи, прижалась к нему и зарыдала.
– Девушка, куда же девался мой брат?
– Убили его, Султи, убили! И я даже не смогла послать тебе весть…
– Кому мстить за его кровь?
– Сама не знаю. Говорят, пристав убил его.
– Разве можно так относиться к врагу! – упрекнул ее Султи.
– Султи! – оживилась Циция. – Ты проводи меня, покажи мне злодея, и я зубами перегрызу ему горло, разорву ногтями грудь, выпью кровь из его сердца!..
– Тогда идем, идем вместе!.. Султи – горец, он не оставит неотомщенной кровь своего побратима!
– И это верно?! – воскликнула женщина.
– Султи никогда не лжет, у него слово и дело – одно. Женщина снова приникла к нему и заплакала. Прикосновение любимой пробудило в груди Султи долго сдерживаемое чувство.
«Счастье еще возможно для меня!» – подумал он. Он привлек ее к себе, приник дрожащими губами к ее губам.
– Идем, идем вместе! Жизнь еще возможна для нас! – шепнул он ей. И, завернув ее в бурку, подхватив на руки, он выбежал с нею во двор, где ждала его оседланная лошадь. Он быстро вскочил в седло, посадил к себе женщину и растаял, как призрак, в снежной мгле.
28
