Девушка взглянула на пастуха, вся вспыхнула и опустила голову. Ухватившись рукой за косяк двери, она продолжала стоять молча.
Бежия тоже взглянул на девушку, и кровь прилила к его смуглому от загара лицу. Он тоже опустил голову.
– Что с тобой, дочь, не слышишь, что ли? – спросил отец.
– Сейчас, сейчас! – ответила девушка и выбежала из комнаты.
Коргоко, главный пастух, Бежия и приглашенный в свидетели сосед пили домашнюю водку за здоровье друг друга.
Циция стояла возле стола, притихшая, молчаливая, низко опустив свое пылающее лицо; она наливала гостям водку, изредка быстро взглядывая на них и тотчас же снова опуская глаза.
Когда отдали дань этому простому обычаю и слегка подкрепились, Коргоко воскликнул:
– Вот что, Бежия, говорю как перед богом, будешь работать на совесть, не оставлю тебя на одном жалованьи, отблагодарю за труды! У скотины нет языка, – обижать ее не годится!
– Что и говорить, никак нельзя скотину обижать. Буду беречь ее как зеницу ока.
В эту минуту подошел какой-то старец и низко им поклонился.
– Добрый вечер! – приветствовал он.
Присутствующие встали и ответили на приветствие.
– Прошу, присядь за наш стол! – пригласил его Коргоко.
Старик поблагодарил и присел.
– Бежия, ты здесь зачем! – спросил старик пастуха.
– Он в долю вступил на отару, ко мне в пастухи пошел, – ответил хозяин.
– Так, так, – протянул старик, – хорошего пастуха ты нашел…
Вскоре Бежия и главный пастух пошли к отаре. Свидетель тоже распрощался с хозяином, и старик остался с ним один на один.
Они поговорили о всяких хозяйственных делах, о том, когда начинать сенокос, – откладывать больше нельзя, трава стала очень высокой. Вошла Циция и спросила, не нужно ли чего.
– Здравствуй, Циция! – взглянул на нее гость. – Как поживаешь?
– Спасибо, дед, дай вам бог долгой жизни! – низко поклонилась Циция и хотела было уйти. Старик притянул ее к себе за руку, удержал.
– Постой! Куда торопишься? – ласково взглянул он на нее. – Растешь, хорошеешь, распускаешься, как горная роза… – и потом обернулся к хозяину. – Почему жениха не подыщешь ей хорошего? Грех, право же грех медлить со свадьбой, если девушке пришла пора итти замуж.
Стоило только заговорить о замужестве, как Циция вырвалась и стремительно убежала.
– Что ж делать, дядя, не слушается она меня, не хочет замуж итти, – ответил Коргоко. – Посоветуй ей сам, может, она тебя послушается.
– Эх, все девушки говорят – нет! Может, ты прочишь ей в женихи того, кто ей не нравится?
– Нет, нет, что ты? Пусть сама выбирает, кто ей угоден. Только за нищего, за безродного ее не отдам, за человека, не знающего цены домашнему добру…
– Разве мало у тебя добра, что ты еще за богатством гонишься, Коргоко! Всего тебе господь послал вдоволь, какого тебе еще богатства желать?
– Как же мне быть, дядюшка, ведь одна у меня дочь, не могу я взять к себе в дом зятя нищего, убогого. Такой и за домом присмотреть не сумеет, и девушке, бедняжке, счастья не даст…
– Ты человека ищи, Коргоко, человека! За богатством не гонись!
– Что перед богом грешить… Друзей у меня много, гости часто бывают, – диамбег ли, начальник ли какой – все ко мне заезжают… Всех надо встретить, приветить… По плечу ли это бедняку?
– Эх-хе-хе! – вздохнул старик. – Девушку замуж отдают не для того, чтобы всяких диамбегов принимать. Не делай себя посмешищем!
Коргоко смутился: постоянные наезды диамбегов еще не совсем лишили его совести.
– Дяденька, ну, ты мне посоветуй, скажи, к кому у тебя-то сердце лежит? – спросил Коргоко.
– К кому? А ты раскрой глаза пошире, посмотри вокруг и увидишь, – рассердился старик. – Вот хотя бы и Бежия, – чем не жених?
– Что-о-о? – Коргоко даже привстал от удивления. – Советуешь отдать дочь за батрака?
– А почему бы и нет? Парень он ладный, работящий, скромный, к тому же отважный и честный. Что, еще требуется?
– Да ведь он у моего стола кормится!
– Будет тебе, Коргоко! Зря ты говоришь… Крестьянин создан для труда и тунеядцем быть не может. А не все ли равно, где он работает – у себя или у чужих, лишь бы честно работал.
– Нет, дядя, ты мне этого не говори! Лучше мне собственными руками похоронить свою дочь, чем за батрака ее замуж отдать!
Вдруг дверь скрипнула, и край платья мелькнул в просвете.
4
Циция стояла за дверью и слышала каждое слово. Сердце ее сильно билось. Она с трепетом ждала конца разговора, ее бросало то в жар, то в озноб. Последние слова отца сразили ее, она едва удержалась на ногах. Слезы ручьем хлынули из глаз.
Циция и Бежия давно полюбили друг друга, и хотя между ними не было сказано еще ни одного слова, но сердцами своими, пылавшими страстью, они чувствовали, что созданы друг для друга и что никогда не смогут изменить этому чувству. Скрытые от чужого глаза, но понятные им беседы без слов давали им столько счастья, столько чудесной ласки, сулили им такие надежды, что их невольно влекло друг к другу.
Когда весь разум, вся душа, все сердце, все существо девушки охвачено единственным желанием – быть вместе с любимым, когда всегда и везде стоит перед ней милый образ, тогда тот, кого любит, кого ласкает ее сердце, неизменно сопутствует ей, радуя ее и волнуя, и она каждый день с трепетом ждет минуты встречи, когда сможет сказать ему: «Я твоя!..» Боже, какое это должно быть счастье! И вдруг поперек пути встает какая-то враждебная сила – чужая воля, чужое право, от которых зависит все счастье жизни. Видеть, что сила эта вмешалась, грубо коснулась сокровенного чувства и… своими ушами услышать приговор… Боже, как должно быть трудно его выслушать! Циция испытала сама эту пытку, когда услышала слова отца: «Лучше собственными руками похороню дочь, чем отдам ее за своего батрака».
Циция упала на тахту. Она долго и горько плакала. И вдруг вскочила, исполненная гневной решимости.
– Хорошо, если так, посмотрим, за кого ты меня отдашь! – воскликнула она.
5
Незадолго до прихода Циции с обедом Бежию, посетил его товарищ-пастух.
– Мой отец, – говорил юноша, – ходил по твоему поручению к Коргоко и выведал у него окольными путями, не согласится ли он отдать за тебя Цицию.
– И что же? – почти беззвучно спросил побледневший Бежия.
– Отказался наотрез выдать дочь за батрака.
– Отказался, – прошептал Бежия, едва шевеля бескровными губами. – Как же теперь быть?
– Отец говорит, – пусть не падает духом, может, еще и уломаем его.
– Все напрасно. Ничего не поможет. Коргоко тверд, как кремень.
– Что ты, Бежия! Если отец откажет, мы похитим девушку. Сама-то она пойдет за тебя?
– Не знаю…
– Ты еще не говорил с девушкой?
– Нет…
– Вот тебе раз! О каком же сватовства тогда шла речь?
– Не знаю, ничего не знаю… Люблю ее, гибну, не могу жить без нее… и больше ничего не знаю.
– Опомнись, Бежия! – воскликнул юноша. – Вот придет она сегодня, принесет обед пастухам, ты поговори с ней, и если она согласится, все остальное легко уладить; ей-богу, сами все уладим!.. А теперь я пойду, – отару оставил без присмотра… Крепись, брат, мужчине не подобает падать духом.
Друзья решили, что и в самом деле все зависит от девушки, а отказ отца еще ничего не означает, и,
