еще мог, — хотя бы с помощью займа, — осуществить скромные мечты бедной девушки, соединение с ней не казалось ему невозможным.
Но странно, сердце шахзадэ, никогда еще не дрожавшее при мысли о гнусных способах, к которым ему приходилось прибегать для овладения понравившейся женщиной, сердце, в котором ни одна из «побежденных» не вызывала ничего, похожего на чувство, при мысли об этой девушке больно сжималось.
Ему страшно хотелось узнать, где живет эта девушка. Но заговорить с ней в присутствии ажанов, вооруженных дубинками, и этой толпы, вооруженной своим религиозным фанатизмом, было невозможно. Толпа объявила бы его нечестивцем, ажаны пригласили бы его пожаловать в комиссариат полиции и, пока еще отец узнал бы о событии и добился бы его освобождения, ему пришлось бы насидеться в кутузке. Пожалуй, попадешь еще под допрос этого самого офицерика, что тут шныряет среди женщин. Возможно, что и разговор с ней не дал бы результата: неизвестно, захочет ли еще она ответить на его вопросы?
В это время между двумя распорядителями процессии — Мешеди-Али-кондитером и Хаджи-Хасаном- лабазником — возникло разногласие насчет того, чьи знамена должны первыми поворачивать на Хиабан Насерие — Чалэ-Мейдана или Прямого базара? Последовало словопрение, и процессия посредине разорвалась. Кучка зрителей, которым уже давно хотелось разойтись по домам и чего-нибудь перекусить, вдруг хлынула через образовавшийся прорыв на противоположную сторону и увлекла с собой шахзадэ, который очутился около женщин.
В этот момент девушка сказала бывшей с ней старушке:
— Шах-баджи, мы назад лучше на конке поедем; отсюда до Проезда Таги-хан очень далеко.
Шахзадэ думал услышать и ответ старушки, но тут над его ухом прозвучал оклик ажана:
— Ага, ага, потрудитесь... направо.
Шахзадэ подался назад. В это время оторвавшаяся часть процессии вышла из-под свода базара и стала поворачивать на хиабан, и ему пришлось переждать ее на этой стороне. Потом он вернулся на свое место у Шемс-эль-Эмарэ, счастливый, что узнал, где девушка живет.
Процессия заканчивалась. Дадя Али несколько раз обвел вокруг площади Шемс-эль-Эмарэ разукрашенную «хеджлэ», свадебную повозку Фатимы, напоминая верующим, что, если кому-нибудь понадобится чудотворное вмешательство в его земные дела, ему стоит только прибегнуть к помощи «хеджлэ» и ее светильников, и все его желания будут исполнены. Толпа стала расходиться.
Приятели Сиавуша собирались уходить. Он сказал, что не пойдет с ними, распрощался и кинулся на женскую сторону. Но девушки уже не было. Сколько он ни глядел во все стороны, все напрасно. Везде были черные чадры с нэгабами, и различить среди них заинтересовавшую его девушку не было никакой возможности. Но он не отчаивался. Он в беспокойстве прошел несколько раз вниз и вверх по улице. Мешали ажаны, все время заставлявшие мужчин идти правой стороной. Девушки не было и следа. Шахзадэ было рассердился, но тотчас понял, что от его гнева ничего не изменится, и впал в грусть. Вспомнив, что девушка со старухой хотели сесть, на конку, он бросился к вагону. Вагон был переполнен до того, что не мог двинуться. Кое-как протискавшись, Сиавуш повис на ступеньке площадки и поехал. Через четверть часа, когда приехали к Проезду Таги-хан, он слез и стал у начала улицы.
Женщины группами возвращались с процессии. Шахзадэ говорил себе: «Они должны сейчас быть здесь».
Ему страстно хотелось видеть девушку. До этих пор он никогда не знал таких желаний и не думал, что может вдруг так «влюбиться».
За свою жизнь, — с тех пор, как он почувствовал влечение к женщинам, — он видел много женщин, и среди них много красивых, но никогда еще не испытывал такого волнения, какое вызывала в нем эта девушка.
Не понимая, что он делает, и не замечая, как проходит время, он целых два часа простоял там, на перекрестке, осматривая всех проходящих.
Уже часа полтора прошло, как движение приняло свой обычный характер. Было немноголюдно. Но шахзадэ все не отчаивался или не хотел признать себя отчаявшимся. Но наконец он увидел, что стало почти темно. Нужно было уходить. Тогда, предварительно оглядев и хорошенько запомнив все окружающие его домики, он с грустью потащился домой.
За эти три часа шахзадэ совершенно переменился. Это уже был не тот Сиавуш-Мирза, который утром вышел на прогулку. Все дорогу он прошел с опущенной головой, тихий, погруженный в свои думы. И даже хихиканье встречных женщин не могло привести его в себя. Только извозчичий оклик «берегись!» или оглушающий грохот груженого фургона заставляли его оглянуться вокруг себя. Добравшись до дому, когда уже совсем стемнело, ослабевший от волнений и от голода, шахзадэ прошел в свою комнату, сел в кресло, закурил папиросу и задумался.
Мысли его были беспокойны и странны. Девушка произвела на него необычайное впечатление. Он считал, что ее присутствие здесь, возле него, совершенно необходимо, и не только потому, что этого требовала страсть, но и по какой-то другой причине. Но как этого достигнуть? Ведь он даже толком не знал, где она живет. Естественное в таких случаях сомнение теперь спугнуло всю его уверенность. Он говорил себе: «Может быть, я ослышался. Может быть, она живет совсем не на Проезде Таги-хан? К кому обратиться? У кого просить помощи? Отец и мать вряд ли могут помочь в этих делах. Не поможет ли Мохаммед-Таги?».
И он нажал кнопку звонка.
Прибежал молодой слуга. Сиавуш сказал: — Если Мохаммед-Таги здесь, скажи, чтобы пришел.
Мохаммед-Таги скоро явился — все такой же, с хитрым лицом и льстивыми поклонами. Сиавуш сказал:
— Мохаммед-Таги! Как мне тебе рассказать, что со мной сегодня произошло и что происходит сейчас?..
Мохаммед-Таги был удивлен:
— Не понимаю, что хезрет-э-валя имеют в виду... Что случилось?
Рассказав Мохаммед-Таги обо всем, что с ним произошло, Сиавуш объявил, что требует от него эту девушку, — как он хочет, каким угодно способом.
Известная читателям стяжательная натура Мохаммед-Таги сначала было подсказала ему, что раз девушка эта бедная, и шахзадэ теперь уже не в состоянии особенно щедро платить ему за подобные дела, нельзя рассчитывать на хорошую поживу. И он сказал полусочувственно, полушутливо:
— Ничего, хезрет-э-валя. Это у вас только сегодня такие мысли. Пораньше лягте спать, а утром встанете, у вас их и не будет...
Но шахзадэ сразу его перебил:
— Нет, нет! Не так. Мысль о ней не даст мне спать.
Мохаммед-Таги усмехнулся:
— Это мы увидим. Вот, если завтра, после того, как сходим в одно место, которое я только что открыл, вы не вернетесь счастливым и беззаботным и опять скажете то же самое, тогда я поверю, что эта девушка действительно красива.
Шахзадэ уныло сказал:
— Мохаммед-Таги, ты мне больше об этих местах не говори. Если можешь, помоги мне найти эту девушку.
Но Мохаммед-Таги уверил Сиавуша, что раз он не знает, где она живет, то найти ее не удастся, и это отняло у него всякую надежду. Больше Сиавуш-Мирза не считал нужным разговаривать и отпустил Мохаммед-Таги.
Мысль о девушке не давала ему покоя. Все время перед ним стояло ее лицо. И вдруг на глазах его показались слезы.
Да, показались слезы и у шахзадэ...
Глава седьмая
ВСЕГДА ЛИ ВЕНЕРА СПУСКАЕТСЯ В ВЫСОКИЕ ЧЕРТОГИ?
