называйте как хотите, в соответствии с убеждениями, верой, кругом представлений) с тем где появляется возможность вычислений (конечно, жизнь человека, планета или песочница, молекула или океан).
И вот здесь-то можно попытаться понять:
1) место искусства на Земле.
Или, по крайней мере, хоть как-то ответить на вопросы:
2) что такое искусство;
3) зачем искусство на Планете, и даже подумать о том;
Глава 16. Что может случиться с человечеством,
если оно придет к убеждению о ненужности искусства
и замене Духа “еще более развитым” компьютером
Когда мы смотрим фильмы, созданные каких-то тридцать лет назад, у нас возникает чувство, что над нами просто смеются. Настолько несовременными выглядят поступки, ситуации, даже сами движения героев. Когда мы изучаем закон Архимеда (гласящий, что “на тело, погруженное в жидкость действует выталкивающая сила, направленная вертикально вверх и равная весу жидкости, вытесненной телом”), то нам всего лишь 12-13 лет. Это вполне зрелый возраст для понимания закона, который в свое время был величайшим открытием человеческой цивилизации. Когда мы изучаем историю средневекового Рима, то нам очень трудно понять, зачем люди без конца воевали, зачем так много разбойников на улицах Рима, почему невозможно было выйти на улицу в темное время суток. Зачем варвары разрушали Рим, вместо того чтобы им любоваться.
Нам кажется совершенно невероятным, когда мы читаем, как в эпоху Возрождения Римский Папа Лев X бегал с палкой за Микеланджело и угрожал побить последнего, если тот не закончит Сикстинскую капеллу в указанные самим Папой сроки.
Невозможно без улыбки читать, как Иоганн Себастьян Бах оправдывался перед городским начальством и нижайше просил прощения за то, что он позволил себе назвать дурным словом фаготиста из церковного оркестра. Невозможно без удивления читать письма Бетховена, в которых он без конца пишет о единственном предмете, который его волнует – о деньгах. Все это – какая-то суета, фантасмагория, клоунада. Но посмотрите фильм Ингемара Бергмана “Земляничные поляны”, пройдите по улицам и площадям “Вечного города”, послушайте Мессу си-минор Баха, Большую мессу Бетховена, войдите в Сикстинскую капеллу.
Да какие там папы с палками, какие фаготисты, какие деньги, какие варвары!
Словно не этот Бах, словно иной Микельанжелло, другой Бетховен!
Какие там “дубли номер 15” и “мотор”?
Где теперь все эти воевавшие, драчливые, сварливые люди?
Перед нами раскрывается иная картина мира.
Кто же они, эти странные гении в искусстве?
Почему этим бахам, бетховеным, рембрандтам, моцартам, шопенам так сложно живется в этом мире?
Читая Кузанского, можно понять, почему это так.
Дело в том, что гениальным творцам приходится жить одновременно в двух мирах: исчислимом и неисчислимом.
Первый, ограниченный мир установил вполне конкретные законы, придерживаясь которых, можно и нужно жить.
В этом мире существуют все основные математические величины, все сиюминутные нормы, необходимость продавать свой труд тому, кто взамен обеспечит более или менее приличные условия для существования физического тела Творящего. В этом мире есть масса условностей, правил общежития, правил выживания.
Второй мир, то есть, то пространство, которое не поддается логическому осмыслению, это – мир, объединяющий великую энергию Космоса с энергией тех, кому дано получать всеобщую космическую информацию, и транспортировать ее в условия Земли.
Между миром, ограниченным во всех направлениях,
и миром, где нет верха и низа, очень нелегко поддерживать контакт бесконфликтно.
Цель гениев – черпать энергию неизмеримого, безграничного мира и поддерживать ею энергию мира ограниченного.
Земному телу невероятно трудно сосуществовать в этих двух измерениях.
Отсюда – столь частые нервные истощения, отсутствие привычной земной логики в рассуждениях гениев.
Отсюда их одиночество, неумение устроить свою жизнь в соответствии с повсеместно принятыми нормами исчислимого мира.
Но если спросить у Гения, хочет ли он поменять свою беспокойную жизнь на жизнь обычного человека, то сколько бы Гений ни жаловался, он скажет, однако, твердое
“НЕТ!!!”
Ибо во-первых, он не сможет жить по-другому,
а, во-вторых, Гений подсознательно чувствует, что в этом мире ему дано задание и для него открыты иные измерения.
Борис Пастернак, прекрасно ощущая место художника в мире, написал:
Человек искусства продолжит заниматься своим делом чего бы это ему ни стоило, ибо без искусства, без связи с неизмеримым миром, с его энергетикой погибнет ограниченный мир, задохнется в своем сиюминутном практицизме. В какой-то степени искусство, как, впрочем, и религия – противоядие против мира, где техника старается заменить собой человека.
В сегодняшнем виртуальном мире появляется как никогда страшная опасность потерять Человека. Пользуясь компьютером и телевидением, человека можно зомбировать в каждом доме, его можно купить и продать так, что человек этого даже не заметит. Он и не заметит, что давно перестал принадлежать самому себе.
Сегодня, когда можно увидеть по телевизору одновременное уничтожение тысяч людей, а затем переключить программу и понаблюдать веселое шоу, становится страшно за человека. Если смерть многих тысяч можно заменить, переключить за долю секунды на комедию, то:
что же тогда – мучения Родиона Романовича Раскольникова по поводу совершенного им убийства “никчемной старушонки”?
Что такое – борьба Моцарта со смертью после нашего знания о коммунистических и фашистских лагерях?
Как оценивать человеческую жизнь после жуткого Беслана? Чего стоит эта жизнь?
Две дочерние религии иудаизма – ислам и христианство столкнулись в смертельной схватке.
Что может противостоять всем этим ужасам?
Быть может, то, что я напишу, звучит как утопия?
