Дом выходил фасадом на запад. Массивная лестница делила его пополам. Комнаты смотрели окнами на север и на юг и располагались по обеим сторонам длинного холла, который шел по всей длине здания. Библиотека находилась рядом с кухней в северо-западной части дома. К ней прилегала маленькая чайная комната, которую Адди заметила, продвигаясь в сторону выхода. Далее шла вторая ванная, выполненная в кремовых и тускло-золотистых тонах. Последняя комната в передней части дома была такая длинная, что в нее вели из холла две резные деревянные двери. Девушка вошла в ближайшую.
Это был музыкальный салон. По крайней мере Адди так решила. Зеленые стены создавали атмосферу спокойной задумчивости. Повсюду были разбросаны нотные сборники. В передней части комнаты находился массивный черный рояль. В середине комнаты, в окружении диванчиков и стульев, стояла арфа. В другом конце комнаты Адди заметила пианино несколько странной формы.
Ее внимание привлекла маленькая черно-белая фотография, висевшая около двери. На ней была изображена молодая женщина в длинной темной юбке и светлой кофточке со скрипкой в руках. Должно быть, это та самая скрипка, которую она заметила раньше в холле.
Может быть, это и есть моя прапрабабушка, подумала Адди.
— Мой дедушка однажды видел ее на концерте и слышал, как она играет, — послышался с порога голос Спенсера. Адди не испугалась, так как ждала его появления. Она продолжала разглядывать фотографию.
— Это моя двоюродная бабушка Аделина? — Ей было стыдно признаться, что она не узнала ее.
— Да, она играла в ЧСО. В Чикагском симфоническом оркестре, — тут же пояснил он.
— Я не идиотка. Знаю, что такое ЧСО. — Если честно, то Адди пришлось бы поворочать мозгами, прежде чем она сообразила бы. Она была не особенно сильна в классическом искусстве.
— Дед говорил, что ваша двоюродная бабушка была очень талантлива. Когда она играла на сцене, он слушал ее затаив дыхание.
— Так почему же она перестала выступать?
Адди отвернулась от фотографии и, прислонившись к стене, наблюдала за Спенсером. Тот пожал плечами.
— Этого я не знаю. Дедушка рассказывал, что впоследствии они с женой неоднократно приглашали ее в свою ложу на музыкальные концерты, но она всякий раз наотрез отказывалась.
По его мнению, после ухода со сцены она не ходила ни на один концерт.
— Странно.
— Нет, скорее, печально.
Они помолчали. Адди неожиданно для себя вздохнула с сожалением и снова стала разглядывать комнату. Чтобы не поддаваться сентиментальным мыслям, Спенсер решительно тряхнул головой. Они подошли к роялю.
— Вы играете? — спросила девушка, слегка повернув в его сторону голову, и увидела, что он улыбается.
— В детстве учился целых десять лет, — ответил Спенсер и засмеялся. — А вы?
— Мы с вами похожи на близнецов, разлученных в младенчестве. — Она провела рукой по гладкой поверхности инструмента. Встретив его удивленный взгляд, девушка пояснила: — Конечно, я училась меньше десяти лет, но тоже очень долго. А теперь могу лишь сыграть начало темы из «Розовой пантеры».
— Это первые четыре аккорда, которые бесконечно повторяются? Да-дун, да-да; да-дун, да-да? И так далее, — поддразнил он.
— Эй, прекратите сейчас же насмешничать, — шутливо прикрикнула на него Адди. — А сами-то вы что можете играть?
— Да так, почти что ничего. — Спенсер сел на вертящийся стул, несколько секунд задумчиво смотрел на клавиши, потом заиграл мелодию одной рукой. Он играл примерно полминуты.
Адди зааплодировала. Спенсер встал, картинно отвесил ей поклон и улыбнулся.
— Скотт Джоплин, самое начало и только одной правой.
— Поздравляю. Вы побили меня. — Адди обвела рукой комнату. — Какие еще таланты вы скрываете?
Он покачал головой.
— Да вы смеетесь надо мной. Что касается арфы, то я в детстве считал, что на ней играют только девчонки, а игру на клавикордах слушают лишь пожилые люди.
Адди догадалась, что пианино в другом конце комнаты — клавикорды, но не хотела говорить этого вслух, так как боялась ошибиться.
Он продолжал:
— Конечно, рояль это не саксофон и не барабан, но звучит здорово.
— Мой папа был саксофонистом, — неожиданно сказала Адди и внезапно почувствовала, как неловкая тишина повисла в комнате, разом нарушив их едва наладившиеся дружеские отношения. Девушка уже пожалела о своих словах, но не могла удержаться, чтобы не поговорить об отце в этом доме, куда его никогда не приглашали. Она разглядывала свои руки, смущенно сплетая и расплетая пальцы. — Когда мне было шесть лет, я слышала его игру в клубе. — Адди задумчиво откинула голову и улыбнулась воспоминаниям. — Он играл великолепно. Его музыка была похожа на расплавленный текучий мед. Обжигающая и одновременно сладкая.
— Завидую…
Адди взглянула на Спенсера. Он стоял неподвижно, сунув руки в карманы с готовностью слушать ее бесконечно. Ей это почему-то нравилось.
— Она велела, чтобы ноги его не было в этом доме. Раз и навсегда.
Окно, за которым виднелась заснеженная лужайка, находилось в шаге от нее. Адди рассеянно погладила тяжелую бархатную штору, спускавшуюся до пола, и горько рассмеялась:
— А ведь, если подумать, они могли бы сблизиться, ведь оба были музыкантами.
Острые углы в узорной оконной раме, складывавшиеся в форму звезды, поплыли перед ее глазами. Глупые слезы! Интересно, почему они всегда начинают капать в самый неподходящий момент? Она утерла слезы, потом повернулась к Спенсеру.
— Покажите мне остальную часть дома. — Девушка старалась говорить безразличным тоном.
Не слишком ли часто ей приходится притворяться перед этим человеком? Никто из них двоих ни разу не вспомнил, даже не намекнул, что они не так давно обменялись поцелуем. Если честно, то это было нечто большее, чем простой поцелуй…
Адди повернулась к выходу. Спенсер резким движением развернул ее к себе.
— Еще минуточку, — прогудел он, нависая над ней, и, схватив ее за плечи, слегка тряхнул. — Я прекрасно понимаю ход ваших мыслей, Адди, вижу вас насквозь. Неужели вы считаете, что я ничего не замечаю? Всякий раз, когда вы ловите себя на том, что начинаете разговаривать со мной как с обычным человеком, у вас резко меняется настроение. Вы уходите в себя.
Адди вырвалась из его рук и вышла из комнаты.
— Вот и не навязывайтесь, — бросила она через плечо.
— Ваша бабушка бросила музыку, — продолжал он, следуя за ней по пятам.
Вот прицепился, с досадой думала она. Уж хоть бы замолчал. А он все говорил:
— Я не знаю, почему, какие причины побудили ее к этому, но она никогда больше не играла. Даже дома. Более того, она велела запереть эту комнату. — Он вздохнул, рассеянно наблюдая, как ее пальцы теребят крышку маленького столика около стены. — Может быть, она боялась вашего отца. Боялась за вашу мать, предвидя возможные последствия ее брака.
Ну, уж это слишком! Не хватало еще, чтобы он пытался оправдать действия Аделины.
— Может быть, не стоило ей вмешиваться. — Она посмотрела ему в глаза. — Ее племянница забеременела от парня, которому приходилось трудиться, чтобы заработать себе на жизнь. Он был музыкантом и играл в барах, а не в симфоническом оркестре. Вместо пышной и многолюдной свадьбы состоялись лишь скромные посиделки. Аделина предпочла вообще не заметить этого события, так как нечем было гордиться перед великосветскими друзьями. Для нее мои родители просто перестали существовать.
