зависело направление развития страны, и от реакции страны на действия коммунистических лидеров зависел исход их споров. При всей важности технологии фракционной борьбы, личных амбиций и конфликтов, мы сосредоточимся на другом – на выделении в единой идеологической школе ленинизма течений с различными стратегиями преобразования общества.
Сила марксизма, а в его рамках – и ленинизма заключалась в синтезе политической организации и теоретической -школы. Лидеры большевистской партии руководствовались долгосрочной стратегией и социальными принципами, имевшими научно-логическое обоснование. Наряду с очевидными преимуществами это имело и важный недостаток – дискуссии могли привести к расколу политической организации. Между тем приход большевиков к власти поставил перед ними множество новых вопросов, на которые у социал-демократов до 1917 г. не было ясных ответов. Политические решения принимались большевиками в условиях постоянного мозгового штурма. Дискуссии были легальным инструментом не столько согласования интересов (наличие отдельных интересов в большевистской партии отрицалось), сколько поиска оптимального решения практических проблем с помощью «единственно верной» марксистской методологии. Наличие «научного руководителя», верховного авторитета именно в области методологии – Ленина – позволяло быстро определяться с решением, которое признавалось в итоге верным. Исчезновение такого авторитета разрушало механизм, смягчавший столкновение интересов и мнений, неизбежно усиливавшееся в условиях укрепившейся в 1922 г. монополии коммунистов на власть. Они становились не только субъектом политики, но и объектом социального давления – только через структуру нового режима можно было теперь лоббировать интересы разных слоев общества.
Это давление делало распад школы неизбежным и в случае сохранения Ленина в качестве верховного авторитета либо быстрой замены его на другой авторитет, готовый по-ленински мириться с некоторым плюрализмом в партии, например на Троцкого. Поставив перед страной задачи беспрецедентной модернизации, коммунистическая партия должна была решать теоретические проблемы, принципиально не решаемые в рамках большевистской идеологии. А их практическое значение возрастало по мере попыток приблизиться к социализму.
Ученикам Ленина казалось, что «единственно научная» методология позволит решать любые задачи, но научная дискуссия требует времени и рациональности даже тогда, когда под угрозой оказываются догматы. Однако политика требует быстроты решения, а к относительно общим догматам марксизма вскоре добавились более узкие рамки ленинизма. Это сковывало анализ ситуации, делало идеологическую картину все более искусственной и жесткой. Однако это не значит, что она не была связана с реальностью, которая властно вторгалась в «виртуальный» мир коммунистов с нескольких направлений: устойчивость НЭПа и возможность накопления в интересах индустриализации, рост влияния чиновничества и недостаточность культурно-. го уровня населения, внешнее давление и реакция населения на мероприятия власти. Какое бы решение не принималось для преодоления очередного кризиса, победа редко была полной, и всегда оставались недовольные, продолжавшие спорить. А оппозиция в партии, обладающей монополией на власть – это проводник социальных интересов, которые не совпадают с линией руководящего ядра партии. Неизбежность ошибок, издержек решения дает оппозиции дополнительную социальную опору среди недовольных и убийственную аргументацию. Это ведет к политическому плюрализму, который исключает предусмотренный марксизмом централизм.
Победа марксистской идеологии государственного социализма давала России шанс воспользоваться методом максимальной централизации ресурсов, максимального отчуждения ресурсов у общества ради индустриальной модернизации и создания социального государства. Такое отчуждение было несовместимо с целями, которые ставили перед социализмом его теоретики в XIX в. – отказ от разделения на классы. Даже «социальное государство» качественно отличается от любой социалистической модели. Конфликт между социалистическими ценностями и задачами индустриальной модернизации терзал идеологическую совесть коммунистов, способствовал разделению партии на фракции.
Безусловной аксиомой для Ленина и его последователей был пролетарский характер большевизма как такового. Сам теоретик (Ленин и каждый из его последователей в отдельности) считал себя выразителем воли пролетариата, а своих противников – выразителями уклона от этой пролетарской позиции в сторону капитализма. Поскольку доказать капиталистический характер «неправильных» социалистических идей было бы затруднительно, то со времен Маркса было принято определять характер идеологических «ересей» как мелкобуржуазный.
Неспособность четко осознать собственное место в социальной структуре препятствовала выработке реалистичной стратегии преобразований. Тем не менее, Ленин сделал в этом направлении все, что мог, чему способствовала и его болезнь – способность отстраниться от текущей социальной роли и снова стать не только практиком, но и теоретиком.
Он начал осознавать, что результатом революции стало господство не пролетариата и даже не большевистской верхушки, а бюрократии, едва сдерживаемой тонким слоем руководителей. В этом тонком слое каждый человек приобретал для марксиста значение выразителя общественного явления. Сталин, с которым у Ленина нарастал и личный, и политический конфликт, является для него вождем аппарата и его типичным представителем. Ленин с ужасом обнаруживает, что «наш аппарат, в сущности унаследован от старого режима» «и только чуть-чуть подмазан советским миром» 13°. А ведь это аппарат власти, господствующий в стране. Лидеры коммунистов говорят и действуют от имени рабочего класса: «тов. Каменев во всех чиновниках, назначенных из Москвы самым бюрократическим образом, видит пролетариат»,131 – иронизировал оппозиционный коммунист Г.Мясников над идеологией правящей верхушки. Ленин также считает, что советское государство выражает волю рабочих и отчасти крестьян, а партия – сущностные интересы рабочего класса.
Социальный характер большевизма остается спорным до сих пор. Исследователи обращают внимание на такие факторы, как быстрый рост маргинальных слоев (в том числе солдатской массы, оторванной от социальных корней старого общества многолетней войной), а также на роль радикальной интеллигенции, увлеченной технократическим мировоззрением и стремящейся превратиться в технократическую элиту, осуществляющую рациональное преобразование общества. Это явление, типичное для стран Запада первой половины XX века, приняло в России крайние формы. Большевизм можно охарактеризовать как синтез радикально-технократической интеллигенции и маргинальных слоев, стремящихся к восстановлению своей социализации. Не случайно в большевистских документах наряду с «пролетариатом» в положительном контексте употребляется «плебейство» (чтобы не употреблять негативно окрашенный марксистский термин «люмпен-пролетариат»). Во всяком случае, реальный большевизм был социально гетерогенен, что не способствовало монолитности коммунистической партии.
В 1923-1924 гг. была введена система номенклатуры – списки должностей, на которые назначаются люди, утвержденные вышестоящими партийными органами. Постепенно клеточки чиновничьей структуры заполнят новые люди. Они наберутся опыта. Но сами клеточки, несмотря на все перестановки, останутся старыми. Унаследованными от российской империи.
Обсуждая характер общественного строя, сложившегося в СССР, М.Джилас назвал господствующий при «социализме» слой «новым классом». Согласимся с Лениным – это был старый класс, унаследованный от царской России и «чуть-чуть подмазанный советским миром». Этот господствующий класс стар как цивилизация, это – бюрократия или, шире, этакратия (от слова «государство»), в которую входит и консервативная бюрократия, и динамичная технократия. Но при социализме господствующего класса не должно быть по определению. Иначе это не социализм. Большевики строили не социализм, а этакратическое индустриальное общество, тотальное господство класса бюрократии над обществом и природой.
Высшей властью в ЦК пользуется Политбюро, то есть узкая группа партийных вождей, которые одни и знают, в чем состоят стратегические интересы рабочего класса. Впрочем, как следует из последних работ Ленина, понимание задач, которые стоят перед партией, у коммунистов было очень смутным. В самом общем виде эти цели определялись марксизмом как социализм – общество без классов и государства. Марксистско-ленинская идея социализма предусматривала в качестве перехода к зрелому коммунистическому обществу создание сверхцентрализованного индустриального общества, в котором не остается места для частных интересов. Пролетарский характер таких целей вызывает сомнения. Этот идеал скорее является технократическим. Если аппарат власти, чиновничество, бюрократия, будут плохо исполнять распоряжения правящей технократической олигархии, то режим окончательно станет консервативно-бюрократическим. Произойдет сращивание бюрократии с буржуазией, революционные цели
