позиции и переживать кризис идентичности (в ходе послевоенной модернизации и урбанизации). Среди этих набирающих силу общностей вперед вырвался культурно-исторический тип, проявивший наибольшую способность к адаптации. Его можно назвать, с рядом оговорок, мещанством.
Видные западные советологи уже в 1950-е годы разглядели в мировоззрении мещанства свой главный плацдарм в холодной войне. Крупный философ И. Бохенский считал, что рост мещанства станет механизмом перерождения советского человека в обывателя, поглощенного стяжательством. Как и любой общественный процесс, этот сдвиг мог быть перепрофилирован в направлении, не подрывающем главный вектор развития. Но этого не было сделано.
Суть философии мещанства — «самодержавие собственности». Но этот идеал собственности, в отличие от Запада, не стал буржуазным и не был одухотворен протестантской этикой. Буржуа был творческим и революционным культурно-историческим типом. Мещанин — это антипод творчества, прогресса и высокой культуры. Ему противно любое активное действие, движимое идеалами. Герцен отмечал, что мещанство не столько максимизирует выгоду, сколько стремится «понизить личности». Это — духовный вектор.
Антисоветский проект сделал ставку на активизацию мещанства как самого массового культурно- исторического типа, который был оттеснен на обочину в советский период. В отличие от тончайшего богатого меньшинства дореволюционной России (аристократов, помещиков, купцов и фабрикантов), мещанство пронизывало всю толщу городского населения и жило одной с ним жизнью. Доведенные до крайности его установки были художественно собраны в образе Смердякова. В разных формах культурный тип мещанства представлен в русской литературе очень широко, на переломе веков он стал едва ли не самым главным образом. Достоевский и Толстой, Чехов и Горький, Маяковский и Платонов — все оставили художественную летопись эволюции русского мещанства.
Революцию мещанство «пересидело»[5]. Составляя значительную часть мало-мальски образованного населения, оно быстро овладело знаками советской лояльности и стало заполнять средние уровни хозяйственного и государственного аппарата. Социальный лифт первого советского периода поднял статус мещанства, и уже тогда возникли ниши, где негласно стали господствовать его ценности.
Война сильно выбила творческую, активную часть общества. Мещанство, напротив, окрепло, обросло связями и защитными средствами — и стало повышать голос. Агрессивная аполитичность мещанства, демонстративный отказ от участия в любом общественном деле были действительно важным фактором социальной атмосферы — целостной позицией, которая стала подавлять позицию гражданскую.
Ход утраты культурной гегемонии советским типом — важный урок истории и актуальная для России проблема обществоведения. Здесь мы ее не касаемся, приведем один только штрих. Этот процесс можно проследить по динамике когнитивной активности рабочих. В 1922 году продолжительность рабочего времени в СССР сократилась, по сравнению с 1913 годом, на 537 часов. Люди использовали появившееся у них свободное время первым делом на самообразование. Затраты времени на это выросли с 1923 года по 1930 год с 12,4 до 15,1 часа в неделю. С середины 1960-х годов начался резкий откат. Среди работающих мужчин г. Пскова в 1965 году 26 % занимались повышением уровня своего образования, тратя на это в среднем 5 часов в неделю (14,9 %) своего свободного времени. В 1986 году таких было уже 5 %, и тратили они в среднем 0,7 часа в неделю (2,1 %) свободного времени. К 1997/98 гг. таких осталось 2,3 % [6].
К 1970-м годам мещанство сумело добиться культурной гегемонии над большой частью городского населения и эффективно использовало навязанные массовой культуре формы для внедрения своей идеологии. Советский тип вдруг столкнулся со сплоченным и влиятельным «малым народом», который ненавидел все советское жизнеустройство и особенно тех, кто его строил, тянул лямку. Никакой духовной обороны против него государство уже и не пыталось выстроить.
Советский тип сник в ходе мировоззренческого кризиса в 1970—1980-е годы, не смог организоваться и проявить волю во время перестройки и был загнан в катакомбы. Но ни КПСС, ни ВЛКСМ, ни государство не смогли (и даже не попытались) заместить на общественной арене этот культурно-исторический тип родственным ему типом, который продолжил бы реализацию советского проекта. Напротив, на арену с помощью всех ресурсов власти и провластной интеллектуальной элиты вывели тип-антипод. Господствующие позиции заняло мещанство, в том числе криминализованное. Эта смена культурно- исторического типа и предопределила резкую утрату жизнеспособности России как цивилизации. Та культурная общность, которая стала господствовать в России, не обладает творческим потенциалом и системой ценностей, которые необходимы, чтобы «держать» страну, а тем более сплотить общество для модернизации и развития.
Советский тип был загнан в катакомбы, но не исчез. Он — молчаливое большинство, хотя и пережившее культурную травму. Сейчас неважно, какое духовное убежище соорудил себе каждый из людей этого типа — стал ли он монархистом, ушел ли в религию или уповает на нового Сталина. В нынешнем рассыпанном обществе именно эти люди являются единственной общностью, которая обладает способностью к организации, большим трудовым и творческим усилиям. Именно они могут быть собраны на обновленной матрице, ибо сохранилось культурное ядро этой общности, несущее ценности и смыслы российской цивилизации, ценности труда, творчества и солидарности.
Кризис рациональности
Кризис мировоззрения был использован и углублен действиями антисоветской части элиты. Культурная программа перестройки была жесткой, массовое сознание испытало шок. У людей была подорвана способность делать связные рациональные умозаключения, особенно с использованием абстрактных понятий. Они затруднялись рассчитать свой интерес и предвидеть опасности.
Функция предвидения, в том числе функция распознавания угроз, угасала в 1970-е годы. Так, не были правильно оценены сообщения о переносе направления ударов информационно-психологической войны против СССР с социальной сферы на этническую. Было проигнорировано обновление теоретической базы доктрины этой войны — принятие за основу теории Грамши о культурной гегемонии. Можно сказать, что речь шла о смене парадигмы холодной войны, а в СССР доктрина обороны осталась неизменной.
Не последовало никакой реакции на создание в США политических технологий постмодерна, использующих новаторский опыт фашизма и «молодежных бунтов» 1960-х годов. Соответственно, СССР не смог адекватно ответить на вызов польской «Солидарности», которая была мотивирована именно коммунистическим фундаментализмом, но использована против СССР. Советская цивилизация утрачивала жизнеспособность.
К концу XX века наше общество, в массе своей, утратило навык предвидения угроз. Даже предчувствия исчезли. Это было признаком назревания большого кризиса, а потом стало причиной его углубления и затягивания. Не чувствуешь опасности — попадёшь в беду.
Уже с начала перестройки специалисты фиксировали это странное изменение в сознании людей — на время в обиход вошёл даже термин «синдром самоубийцы». Операторы больших технических систем совершали целую цепочку недопустимых действий, как будто специально хотели устроить катастрофу. Вот на шахте в Донбассе произошел взрыв метана, погибли люди. Был неисправен какой-то датчик, подавал ложные сигналы. Вместо того чтобы устранить неисправность, его просто отключили. Не помогло, сигналы продолжали беспокоить — и тогда последовательно отключили 23 анализирующих и сигнализирующих устройства.
В конце 1980-х годов положение ухудшилось, пренебрежение опасностями стало принимать патологический характер. Так, на трубопроводах — транспортной системе повышенной опасности — были повсеместно устранены обходчики. Между тем присутствие хотя бы по одному обходчику даже на больших участках трассы предотвратило бы тяжелую аварию лета 1989 года в Башкирии. То же происходило и на железной дороге — резкое сокращение работ по осмотру пути и подвижного состава привело к росту числа крушений и аварий, включая катастрофические, в том числе при перевозке особо опасных грузов.
Но признаком общей беды это стало потому, что так вели себя люди в самых разных делах. Среди
