– Вода у нас такая в колодце. То от ее.
– Вона! А князь наш, случаем, не пил вашей водички? Все снова засмеялись, и громче всех торговка, у которой
Мишка уволок рыбу. Вынув из возвращенной ей связки самую крупную рыбину, она сунула ее вожатому:
– Вам с боярином на хозяйство. А ну, может, он еще чего знает?
– Как не знать? – ответил однорукий.– Ен все знает. Покажи, Мишук, как князь Глеб Святославич народ свой жалует!
Медведь с ревом навалился на своего хозяина, согнул его пополам и принялся тузить лапами по спине. В толпе снова раздался хохот, но сразу же оборвался: в увлечении зрелищем никто вовремя не заметил, что на площадь въехал отряд дружинников и что воевода находится уже в нескольких шагах. Теперь все шарахнулись в стороны.
– Ты, Федька, эти шутки брось,– сказал Голофеев, вплотную наезжая на вожатого.– Мне ведомо, чему твой медведь обучен. И коли не велю тебя бить плетьми, то потому лишь, что был ты добрым воем и на княжей службе руку потерял. Однако гляди: не уймешься, так все сполна получишь!
– А я что? – нимало не испугавшись, ответил однорукий.– Мне тожеть жить чем-то надобно. Покеда князь меня кормил, я ему, как сам ты сказал, служил справно. А без руки я ему стал ненадобен: сунул в остатнюю руку гривну, да и ступай куды хошь! Теперь меня не князь, а ведмедь кормит!
Другому бы Голофеев таких вольных речей не спустил. Но он уважал воинскую доблесть и потому лишь ответил своему бывшему дружиннику:
– Кормись, как можешь. Но коли не хочешь, чтобы я твоего кормильца убить велел, народ мне не баламуть!
– Нас не ведмедь, а твой князь взбаламутил,– крикнул из толпы рябой,– вот его и вели убить!
– Это кто сказал? – обернулся Голофеев.– А ну взять этого собачьего сына! – приказал он передним дружинникам.
– Сам ты собачий сын! – крикнул кто-то с другой стороны, явно желая отвлечь внимание от рябого и дать ему время затеряться в толпе.
– Схватить и этого! – распорядился воевода. Несколько дружинников спешились и, расталкивая толпу, кинулись исполнять приказание. Один из них, обогнав товарищей, совсем было настиг рябого, но вдруг ему преградил дорогу саженного роста детина.
– Куды прешь? – спокойно спросил он.
– Уйди с дороги, не то худо будет! – крикнул дружинник. Но детина не двинулся с места.
– Не сверенчи,– сказал он, не повышая голоса,– не то сворочу тебе рыло, а воеводе скажу, что так и было.
Дружинник схватился за саблю, но в ту же секунду на него обрушился пудовый кулак, и он упал как подкошенный. Пока сюда проталкивались отставшие воины, ни рябого, ни его защитника уже и близко не было. Но другого крикуна успели схватить. Это был приземистый рыжий мужик с огромным багрово-сизым носом. Взглянув на него, Голофеев усмехнулся.
– Ну, повесить тебя я всегда успею,– сказал он,– с такой сопатиной сыскать тебя немудрено. Всыпать ему, для первой встречи, сотню плетей!
Четверо дружинников растянули рыжего на снегу и спустили ему штаны. Двое других стали по бокам и приготовились сечь.
– Эй, воевода! – крикнул кто-то из толпы.– Ты его сечь не моги! То грех великий. Брянский мужик ноне свят: при таком князе, как наш, ен всякую седмицу говеет!
Голофеев оставил этот возглас без внимания и подал знак своим людям. На носатого мужика посыпались хлесткие удары.
– Он не разумеет! – крикнули с другой стороны.– Не так ты его величаешь. Рази ж он воевода?
– А кто же он? – отозвались из толпы.
– Бери выше!
– Как так выше?
– Да так! На ем ноне аж два чина: собачий сын и дурачина!
По площади прокатился взрыв хохота.
– А ну, молчать, чертово семя! – накаляясь, крикнул Голофеев.– Еще такое слово услышу и велю вас саблями разгонять!
В этот момент толпа почтительно расступилась, и к мосту порки, позванивая веригами, приблизился высокий костлявый старик с седою впрозелень бородой и длинными, спутанными в колтун волосами. Он был невероятно грязен и одет в жалкие лохмотья, едва прикрывавшие его худое тело. Но несмотря на лютый мороз, он, казалось, по испытывал холода. Это был юродивый Степа, почитаемый в Брянске за святого.
Юродство с древних времен было на Руси обычным и весьма почитаемым явлением. Приняв на себя подвиг отречения от всех жизненных благ и удобств, что в глазах народа придавало им ореол святости, и зачастую прикидываясь дурачками,– юродивые широко пользовались своим положением в обличительных целях, не боясь говорить правду в глаза кому угодно. «Христовы угоднички» или «люди Господини», как их тогда называли, находились, по общему убеждению, под особым покровительством Божьим, а потому даже такие государи, как Иван Грозный и Борис Годунов, суеверно страшась небесной кары, а вместе с тем и народного гнева, терпеливо сносили их публичные обличения.
– Почто воеводу убиваете, слуги антихристовы? – грозно закричал старик воинам, поровшим посадского, и даже попытался вырвать у одного из них плеть.
– Окстись, Степа,– сказал последний,– нешто мы воеводу секем? Это вор и взмутчик!
– Это он-то вор? – мотнул юродивый бородой в сторону лежавшего на снегу мужика.– Это мученик святой! Он на себя удары ваши примает, а убиваете вы не его, а воеводу!
– Ну, кто там меня убивает, Степа,– досадливо промовлвил Голофеев.– Нешто не видишь: вот он я, перед тобою, жив и здрав на коне сижу!
– Вижу, Паша! Ан иное я тоже вижу: вот на энтом же самом месте лежит в крови твое растерзанное тело. И дух от его смрадный, как от издохлого пса!
– Уйди от греха, Степа, Богом тебя прошу!
– А ты меня не гони, Пашка! Я тебе во как надобен: кто, как не я, помолится о грешной душе твоей, антихристу проданной?
– Что ты мелешь, безумный? Какому антихристу душа моя продана?
– Антихрист, как и Господь, один. Ныне Глебом Святославичем он прозывается! Князю тьмы служишь ты, Пашка, а не князю земному!
– Убрать отсюда этого дурака! – теряя терпение, крикнул своим дружинникам Голофеев. Но слова юродивого, в которых чувствовалась редкая сила убеждения, так подействовали на воинов, что они не решались выполнить приказание. В народе между тем начался сильный ропот.
– Только троньте Божьего человека, ироды! Живыми отседа не выпустим! – раздались крики. Это уже было не прежнее зубоскальство, а грозное предостережение, и Голофеев это понял. Но он не принадлежал к числу робких и отступать перед толпой не привык.
– Чего стоите? – крикнул он воинам.– Сказано вам гнать его взашей!
В тот же миг увесистый булыжник угодил ему в середину груди. Раздался звон доспеха, и Голофеев покачнулся в седле. Град камней, поленьев и осколки льда посыпались на дружинников.
