Выехав из деревни, всадники пустили лошадей крупной рысью и менее чем через час добрались до того места, где дорога раздваивалась. Здесь ехавший впереди Василий, не останавливаясь, свернул вправо и погнал коня по узкой, заросшей травой и мелким кустарником дороге, видимо давно не езженной.
– Погоди, княже! – догоняя его, крикнул удивленный Никита. – Ты никак ошибся: на шлях нам надлежало пряно держать. А это та самая неезженая тропа, от которой остерегал нас хозяин.
– Почто по малой? Али не сказал ты сам старику, что шляхом поедешь?
– Сказал с умыслом: коли кто вздумает нас искать, пусть ищет по шляху либо в Муроме, а мы поедем лесною дорогой и, не заезжая в Муром, от Спасова монастыря возьмем прямо на Стародуб.
– Оно неплохо, путь наш туда и лежит. Да вот не нарваться бы нам тут на разбойников.
– Ежели этой дорогой два года люди не ездят, небось а разбойники отсюда давно убрались. Кого им тут грабить? Мнится мне, что на шляхе с ними куда легче повстречаться.
– Пожалуй, твоя правда, Василий Пантелеич. Может статься, что хозяин постоялого двора нас не с добрым умыслом на шлях направлял. Мне что-то сразу его рожа не приглянулась: больно уж благолепен, индо чуток на покойного Андрея Мстиславича смахивает…
Углубившись в сырую чащу леса, дорога, стиснутая с обеих сторон вековыми деревьями, шла, почти не петляя, по ровной местности и порою была так узка, что ехать по ней можно было только гуськом. Под темными сводами разлапистых ветвей было мрачно и жутко, но предположения Василия полностью оправдались: за целый день они не встретили никого, кроме одинокого медведя, лакомившегося ежевикой на берегу небольшого озера с красновато-желтой водой. Он беспечно шумел в кустах и так увлекся своим занятием, что не заметил всадников, подъехавших к нему почти вплотную. Когда же Лаврушка пронзительно свистнул и заулюлюкал,– мишка истошно рявкнул и с такой быстротой пустился наутек, смешно подкидывая задом и оставляя на земле вещественные следы своего испуга, что путники разразились дружным хохотом.
Вскоре за красным озером начался горелый лес, по которому всадники ехали около часу. Затем тропа, подобно узкой расщелине, снова врезалась
– Не иначе как муромский шлях,– сказал Василий, останавливая своего коня.– Кажись, хозяин постоялого двора нам ни в чем не солгал, стало быть, отсель направо, в семи верстах стоит Муром, а впереди сейчас будет Спасов монастырь. Там заночуем, а с рассветом тронемся дальше, на Стародуб,– с этими словами он переехал черед шлях и снова углубился в чащу леса, по неширокой, но хорошо проторенной дороге, которая, несомненно, вела к монастырю.
– Эх, таль, не распытали мы, что это за монастырь,– промолвил Никита, поравнявшись с Василием,– Ведь коли тут женская обитель, нас ночевать туда едва ли пустят, а харчи свои мы прикончили. Не пришлось бы спать в лесу, на голодное брюхо.
– Не сумневайся, это мужская обитель. Я о ней от карачевских попов немало слышал, ибо на Руси она из самых древних. Ее основал, говорят, лет триста тому назад сам святой Глеб Володимирович, первый князь муромский.
– Почто же она не в городе стоит?
– Она в городе и стояла, да после Батыева нашествия, когда Муром был сожжен, уцелевшие иноки ушли в лес и воздвигли здесь новый монастырь. Позже, когда город чуток отстроился,– часть клира вернулась туда и приступила к становлению нового храма и монастырского подворья. Строили долго, а когда труд их близился уже к концу, случился пожар, и все пришлось начинать сызнова. И вдругораз все, что было сделано, огонь истребил, а сейчас строят в третий раз. Вот почему Спасов монастырь и доселе остается в лесу. В народе он вельми чтим, ибо хранится тут чудотворный образ святого Глеба, исцеляющий немало немощных.
– Ну, немощи всякие бывают. Иных, пожалуй, и чудом не исцелишь.
– По мне, человека не чудо, а вера его исцеляет,– после небольшой паузы сказал Василии.– Вот, к примеру, годов пять назад был я в Серпухове, и показывали мне там здоровенного мужика. Запамятовал я, что с ним приключилось,– деревом его придавило, что ли, только отнялись у него ноги, и пролежал он, как колода, немало лет. И попы его пользовали, и знахари, к святым мощам и к иконам чудотворным возили его, только все втуне. Наконец кто-то сказал ему про целящий многие немощи образ святого Глеба в Спасовой обители, и как-то вдруг уверовал он, что тут его спасение.– «Я тоже Глеб, говорит, и мой святой меня не оставит. Везите меня к нему!» Ну, привезли его сюда, в Спасов монастырь. Прослушал он вечерню, приложился к чудотворной иконе; после тут схимник один – святой жизни старец – возложил на него руки, только ничто не помогает. Тогда тот калека давай просить игумена: «Оставь меня на ночь одного в церкви! Хочу я помолиться своему святому, а уж утром везите меня в обрат».
Ну, поклали его под образом святого Глеба и ушли все. А на рассвете вышел игумен из своей кельи и глазам не верит: стоит тот безногий мужик возле монастырской поварни и дрова колет. Будто никакой хвори и не было! Пристали тут к нему иноки,– что, мол, да как, чего ты в церкви делал и не было ли тебе какого видения? А он говорит: «Никакого мне видения не было, а как все из храма ушли, помолился я горячо своему святому, встал да и пошел. Я, говорит, и наперед знал, что так будет». Вот ты мне теперь и скажи: что это было,– чудо или же просто силою своей веры он хворь переборол?
– И так, и так чудо, Василей Пантелеич,– задумчиво промолвил Никита.– А откуда оно проистекло, от иконы ли, от веры ли того человека, – сказать трудно… скорее всего от веры.
– Вот и я тако же мыслю. Коли бы он сумневался, не помогла бы ему и чудотворная икона. А с крепкою верою, помолись он даже в пустом месте, скажем, в лесу, под березой, равно получил бы исцеление, ибо чудотворная сила в самом человеке, сиречь в вере его таится.
– Так, по-твоему, икона в этом деле ништо?
– Э нет, брат! Коли человек в чудотворную суть иконы верит, сила его веры в свое исцеление гораздо умножается. Возле такой святыни молитва его обращается как бы в пламень незримый и летит прямо к престолу Господнему! Я сказал: под березой тоже чудо возможно, но подле иконы свершиться ему стократ легче. Потому исцеления немощных почти всегда и случаются возле особо чтимых икон, а не под березами.
За этими разговорами путники шагом проехали версты полторы, как вдруг из-за поворота дороги, огибавшей в этом месте пологий, заросший ельником холм, до них явственно Донеслись какие-то крики и шум.
– Никак, впереди дерутся? – недоуменно промолвил Василий, придерживая коня.– Чего бы это такое могло тут быть?
– Может, кого грабят разбойники?– прислушиваясь, сказал Никита.– Мне будто бы женский крик почудился.
– А ну, вперед! Только тихо. Допрежь чем ввязываться, поглядим из-за поворота, что там стряслось.
Держась самого края дороги, уже потемневшего в вечерних сумерках, они проехали еще шагов двести. Звуки ударов, топот конских ног и отрывистые выкрика слышались теперь совершенно отчетливо, не оставляя сомнений
