кажется, что на политическую арену они вышли сами, своими ногами. Алешка не сомневался, что Руцкой служит Горбачеву, а не Ельцину, что через секретариат Руцкого к Горбачеву уходят секретные и сверхсекретные бумаги Президента России. Неужели Ельцин это не понимает?
Странно, конечно, все начальство — Ельцин, Руцкой, Хасбулатов и Гайдар — разъехалось кто куда, на «хозяйстве» в Кремле никого нет: Руцкой — здесь, дурью мается, Хасбулатов — в Южной Корее, Ельцин и Гайдар — в Вискулях, на охоте. Федоров, самый умный человек в окружении Руцкого, убежден, что «дедушка» специально выпроводил Хасбулатова и Руцкого из России. Что-то придумал, наверное. А может, запил. В сентябре, после путча, Ельцин уехал в Сочи, очень переживал, что Горбачев вернулся в мир, и пил без продыха почти три недели. Как организм выдерживает, а?
Кто-то из ребят, Васька, что ли, Титов, рассказывал, что Ельцин пожал ему руку так, что сломал пуговицу на рукаве рубашки, — вот силища, офигеть!
Стоп, стоп, стоп… — начинается!..
Алешка бросился к самолету.
Что же творилось на летном поле! Руцкой стоял в центре ковровой дорожки, по-богатырски сложив руки на груди.
В аэропорт примчались все журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, «Deuche Welle» — кого только нет!
Туркмен, правда, странный: Раббани тащит его за руку, а он упирается и идти вроде как не хочет, лижет Раббани руки, усыпанные перстнями, и что-то лопочет по-своему.
— Хабибула, сын Барбакуля, — отрекомендовал его Раббани, — забирайте, ваше превосходительство!
Самолет заводит моторы. Гаджиев, переводчик Руцкого, пытается что-то ему сказать, но Руцкой отмахивается от него, как от мухи: он влюбленно глядит на туркмена, который, как выяснилось, совершенно не понимает по-русски.
— Слушай, чё этот малый орет? — Алешка подошел к Гаджиеву.
— Да странно как-то… Он говорит, что через неделю обратно вернется…
Увидев телекамеры, туркмен закрыл руками лицо.
— Берите, ваше превосходительство, — улыбается Раббани. Руцкой величественно подошел к Хабибуле и развернул его перед телекамерами:
— Не плачь, Хабибула, не плачь! Я, как и ты, солдат, изведал ужас афганского плена. Сейчас все позади, Хабибула: ты едешь в Советский Союз, тебя ждут не дождутся твои мама и папа, я их хорошо знаю, особенно маманьку, она рыдала у меня в кабинете, и Родина, сынок, встретит тебя как героя, потому что ты — настоящий солдат…
Хабибула смотрит на Руцкого с ненавистью.
— Пройдут годы, ты, возможно, напишешь большую книгу об афганском плене, — горячился Руцкой, — которая, Хабибула, обойдет весь мир, потому что там, в Америке, они не знают, вообще ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, брали штурмом Хост, подрывались на зеленках и как, Хабибула, мы с тобой, как и тысячи советских солдат, выполнявших свой долг, налаживали здесь мир и счастье. Ты вырвался из застенков, Хабибула, ты победил смерть. А Советский Союз воспрял духом, сынок, и победил тоталитаризм, поэтому Родине, Хабибула, сегодня, как никогда, дорог каждый человек, каждый русский, каждый туркмен… все дороги, поэтому я, вице-президент России, лично приехал за тобой сюда, в Пакистан. От имени советского руководства я благодарю господина Раббани за его гуманитарную акцию, передаю всем лидерам оппозиции большой привет и благодарность от Президента Туркменистана г… господина… — Руцкой запнулся, вспоминая фамилию, — господина Ниязова и Президента России Бориса Николаевича Ельцина!..
Расстались по-братски. Руцкой обнял Раббани и пригласил его посетить с визитом Советский Союз.
А Хабибула — и впрямь странный: вошел в самолет — и вдруг загорланил песню, видно туркменскую.
Алешка и Гаджиев переглянулись.
— На радостях, наверное, — пояснил Федоров. — Странно все-таки: если он по-русски — ни бум-бум, как он воевал в Афганистане? Он что, команды по-туркменски получал, что ли?
Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов — на новую жизнь. Увидев доллары, Хабибула молниеносно спрятал их за пазухой и теперь все время озирался по сторонам: не отнимут ли?
Стюард принес Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как Хабибула чавкает, Алешка попросил:
— И мне… пожалуйста.
Набрали высоту. Федоров открыл бутылку коньяка:
— Ну что, за успех?
Умяв котлету, Хабибула успокоился. Теперь он тупо глядел в окно: Алешке показалось, что самолет для него — в диковину.
В салон неожиданно заглянул Руцкой.
— Ты чтой-то в одну харю жрешь?
— Извините, Александр Владимирович… — покраснел Алешка.
— Кушай, кушай, я шучу…
Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.
«Вся Россия — казарма», — говорил Чехов…
Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым устроились рядом с Хабибулой.
— Скажи, дорогой, ты когда в плен попал?
Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:
— Какой плен?
— Ну, к Раббани — в застенки? К Раббани. К господину Раббани.
— А!.. В восемьдесят девятом.
— Когда?
— Ну, год назад.
Алешка переглянулся с Гаджиевым.
— Хабибула, в восемьдесят девятом война кончилась.
— Ага, кончилась.
Хабибула отвернулся к окну.
— Какое у тебя было звание? — спросил Гаджиев.
— Хурзабет.
— Какое, Хабибула?
— Хурзабет… — не понимаешь?
Белкин подошел ближе.
— Хабибула… не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, — попросил Алешка. — Ты в каких войсках служил?
— Как в каких? — Хабибула вытаращил глаза. — В наших!
— Ну а поконкретней?.. Пехота, авиация…
— Да погоди ты… — Белкин пристально взглянул на Хабибулу. — Слушай, парень, у тебя когда-нибудь красный советский паспорт был?
— Зачем, господин, советский паспорт? У нас при Наджибулле вообще паспортов не было.
Хабибула испытывал к Белкину абсолютное доверие.
— При ком, при ком?..
— При Наджибулле.
— Так ты кто, бл…?! — изумился Белкин.
— Я туркмен, — испугался Хабибула. — Афганский туркмен…
Первым очнулся Гаджиев — бросился в салон к начальству.
А там кир! Руцкой, Федоров и новый товарищ Руцкого, журналист Иона Андронов из «Литературной газеты», никогда, впрочем, не скрывавший свою работу — стукачество в органах государственной безопасности, отмечают (вовсю!) крупную политическую победу.
Алешка похолодел: вице-президент России везет в Советский Союз гражданина непонятно какой
