руководителей полигона Пенемюнеде.
Несмотря на это, фон Браун, как и все его коллеги, был по-прежнему убежден, что, не будь А- 4/«Фау-2», СС построила бы не меньше концлагерей. Разница была бы в том, что их обитателей заставили бы работать где-нибудь еще — он предпочел больше не оправдываться. Немалую роль в подобном решении, видимо, сыграла и прогрессировавшая болезнь, заметно ослабившая его. «С этими несчастными так жутко обращались, — сказал он как-то одному из близких друзей. — Наверное, я почувствовал бы себя еще хуже, если б стал до хрипоты доказывать им, что они обвиняют не тех, кого надо. Это не помогло бы смягчить воспоминания о Миттельверке [ни тем, кто там работал], ни тем из нас, кому пришлось хоть на короткое время побывать [на этом заводе]».
…Весна 1977 г. Из палаты госпиталя в Александрии, небольшого города неподалеку от Вашингтона, где лежал после курса химиотерапии и очередного переливания крови фон Браун, только что вышел астронавт Нил Армстронг. «Статистически моя перспектива выжить довольно бледна, — сообщил ему Вернер. — Но ты знаешь, насколько неверна может быть статистика. По ее прогнозам ты должен был погибнуть в космосе, а я — сидеть в тюрьме на Земле. Хотя, знаешь, у моего несчастья есть одна положительная сторона — я теперь все время вместе с женой и детьми».
Тяжело подводить итоги жизни в 65 лет, когда еще столько хочешь сделать! Он стоял у истоков, а после стал одним из руководителей космических программ — сначала в стране, где царил самый кровавый диктаторский режим, а потом в одном из наиболее демократических и сильных государств планеты. Однажды его спросили о самых счастливых и самых черных моментах жизни. «Она была ко мне очень благосклонна, — ответил фон Браун, — и подарила мне несколько счастливых моментов. Помню, какой невероятный восторг я испытал, когда, вдохновленный книгой Германа Оберта «Ракеты в межпланетном пространстве», а так-же на основании своих детских расчетов понял, что пилотируемые полеты на Луну и некоторые другие планеты с помощью ракет станут возможны в будущем, и я смогу помочь людям летать в космос, если буду достаточно много и целеустремленно работать».
Своим следующим счастливым моментом фон Браун назвал день 3 октября 1942 г., когда ракета А-4, стартовав с Пенемюнде, совершила первый успешный полет на дальнее расстояние. Не зря ведь его ближайший соратник полковник Дорнбергер устроил в тот день маленькую неформальную вечеринку, на которой произнес: «Дамы и господа, сегодня родился космический корабль. Наша работа открыла людям ворота в космос…»
Затем было 31 января 1958 г., когда «Эксплорер-1» — первый спутник «свободного мира», вышел на орбиту. «Я в особенности радовался этому успеху, — отметил фон Браун. — Ведь с его помощью я смог выразить свою глубокую благодарность американцам, которые так щедро предоставили моим коллегам и мне возможность заниматься освоением космоса».
Ну и конечно, 27 июля 1969 г., когда три астронавта в добром здравии вернулись с Луны после того, как несколько часов ходили по ее поверхности. «Это был миг всепоглощающего счастья, — вспоминал конструктор, — и, должен признать, невероятного облегчения».
Ну а как быть с самыми черными мгновениями? Те, кто знали фон Брауна, вряд ли могли сомневаться в его ответе на этот вопрос. «Я их запомнил и буду помнить всегда. Все началось осенью 1943 г., когда Гиммлер и его эсэсовцы принялись отодвигать нас от управления программой А-4. Они стали постепенно устанавливать над ней контроль, чтобы как можно скорее запустить ракету в серийное производство, несмотря на то, что до окончания ее разработки и летных испытаний было еще очень далеко… Самое удручающее в данной ситуации было то, что я никак не мог повлиять на развитие событий. Даже если б лично я полностью отошел от проекта, СС все равно бы продолжила производство и развертывание [«Фау-2»]… Самый же черный момент, — продолжал фон Браун, — наступил 8 сентября 1944 года, когда я узнал, что А-4, названная доктором Геббельсом «Фау-2», была запущена по Парижу. Мы хотели, чтобы наши ракеты летали к Луне и Марсу, а не били по нашей планете…»
Что и как лучше скажет об итогах жизненного пути конструктора, чем цифры, в которых выражаются его достижения? Если «Фау-2», размером с шестиэтажный дом, могла «закинуть» чуть меньше тонны на расстояние около 300 км со скоростью порядка 5000 км в час, то «34-этажный» «Сатурн-5» — 50 т на дистанцию 384 000 км (расстояние от Земли до Луны) со скоростью 40 000 км в час. (А если учесть, что вес этот мог быть направлен не только на Луну, но в любую точку космического пространства, то вместо 384 000 км мы фактически получаем бесконечность.) Итого: прирост в скорости — в 8 раз, в весе полезной нагрузки — 50 раз, а в расстоянии — 1280 раз. На свете не было и нет конструктора, творения которого прошли бы такую гигантскую эволюцию.
Но были еще и другие цифры: 20 000 погибших узников на его ракетном производстве в Германии. 3200 запущенных гитлеровцами «Фау-2», доставивших в 1944-1945 гг. к целям в Англии, Франции и Бельгии 3000 т взрывчатки. И пусть только за один налет тяжелых бомбардировщиков на землю падало до 10 000 т бомб. Пусть однажды сам британский премьер Черчилль сказал: «Это счастье, что немцы значительную часть своих усилий затратили на ракеты, а не бомбардировщики», применение которых против Англии нанесло бы ей куда больший ущерб, чем «Фау-2». Пусть люди соглашались с Вернером (или только делали вид, что соглашались), когда он говорил о практической невозможности избежать в современных условиях трагического дуализма, состоящего в том, что одни и те же ракеты могут убивать людей и помогать им познать окружающий мир. Пусть он оправдывал свое служение Рейху тем, что «во время войны гражданин должен стоять за свою страну, вне зависимости от того — простой ли это солдат, инженер или ученый, соглашается он или нет с политикой своего правительства». Но как убедить себя в том, что дома в Лондоне, Париже и Брюсселе, превратившиеся в руины под ударами его «Фау», или смерть миллионов человек, затаившаяся в ядерных боеголовках его послевоенных ракет — так называемого «оружия сдерживания» — были необходимой прелюдией к тому, чтобы люди благодаря ему, Вернеру, смогли воочию увидеть лунный пейзаж?
…16 июня 1977 г. фон Брауна не стало. Лишь очень узкий круг родных и по-настоящему близких друзей (так он захотел сам) проводили его на следующий день в последний путь. Когда до конца жизненной дороги Вернера оставалось всего ничего, к нему в госпиталь пришли два его старых товарища, долгие годы работавшие вместе с ним. Он уже почти не мог говорить, но чувствовалось — ему нужно сказать что-то очень важное, нечто, что не оставляло его даже в последние часы. Один из друзей наклонился к нему — иначе пришлось бы читать по губам. «Ты думаешь, мы правильно делали, что разрабатывали эти ракеты?… — голос фон Брауна был еле слышен. — Мы их строили для полетов в космос, но нам нужна была поддержка армии… мы надеялись, что они никогда не будут использованы против людей… Знаешь, оглядываясь назад, я по-настоящему счастлив, что управляемые ракеты оказались для мира нужнее, чем для войны».
Но действительно ли главный творец «Фау-2» и «Сатурна-5» нашел счастье и успокоение в этой мысли или только пытался себя в этом убедить? Вопрос, который навсегда останется без ответа[13].
Возвращаясь к стремлению Вашингтона иметь «космический глаз» над территорией СССР, следует отметить, что решение политических проблем, вызванных необходимостью «заглянуть в глотку Красной России», было так же важно, как и решение технических. После того, как Кремль в неприкрытой форме отверг идею «Открытого неба», предусматривавшую свободный облет американскими самолетами советских, а советскими самолетами — американских военных объектов, Эйзенхауэру требовалось найти политический предлог для пролетов спутников-шпионов США над территорией СССР [14].
Одним из возможных решений было создать прецедент свободного и законного облета различных стран космическими аппаратами Соединенных Штатов. Международный геофизический год (МГГ), намеченный на 1957-1958 гг., мог способствовать его созданию[15].
Аналогичные надежды питали и участники Международного астронавтического конгресса, который состоялся в Риме в сентябре 1956 г. Некоторые из выступающих прямо предупреждали — не поставите под международный контроль неудержимый прогресс в области создания ракет и спутников — пеняйте на себя. «К счастью, — с облегчением вздыхали другие, наивно полагавшие, что если звездное небо принадлежит всем одинаково, то в нем не может быть места соперничеству или конфронтации, — первые искусственные спутники Земли будут запущены Соединенными Штатами и, вероятно, Советским Союзом, как составные элементы международных научных исследований». Во всяком случае, американцы действительно преподносили грядущий запуск своей маленькой «рукотворной Луны» как вклад в расширение познаний
