ограничения» на советские лунные пилотируемые проекты, ибо осуществление их будет весьма дорогим. А это, в свою очередь, может отвлечь необходимые средства от укрепления обороны страны (недвусмысленный намек президенту).
Но Кеннеди, видимо с заложенным в его ирландском характере упрямством, вновь спросил Первого секретаря «в лоб», может ли вообще реализоваться совместная советско-американская лунная экспедиция. Пришлось Никите Сергеевичу объяснять «непонятливому» президенту, что сотрудничество в космосе невозможно без разоружения, ибо главные «действующие лица» в этом партнерстве — ракеты, — «могут быть использованы как для военных, так и для научных целей»[209].
Позднее Хрущев так обосновал в своих мемуарах нежелание сотрудничать в космосе с США: к тому времени у СССР была только одна «работающая» межконтинентальная баллистическая ракета — «семерка». Согласись Советский Союз участвовать с Соединенными Штатами в совместных космических исследованиях — и пришлось бы ему раскрыть перед потенциальным противником особенности конструкции этой МБР. А в инженерных способностях американцев Хрущев не сомневался. Стоит им, полагал он, взглянуть на советскую ракету, как они легко смогут ее воспроизвести. Дальше — больше. Иллюзий относительно боевых возможностей «семерки» Никита Сергеевич, оказывается, не питал, ибо опасался, что, скопировав ее, заокеанские специалисты тут же узнают о том, насколько эти возможности ограниченны. Значит, показав американцам свою ракету, заключает Хрущев, Советский Союз только продемонстрировал бы им свою слабость[210].
Таким образом, во многом из-за боязни руководства СССР раскрыть перед США свои «военно- стратегические карты», советско-американские «космические» отношения зашли в тупик. 6 сентября 1961 г. глава НАСА Уэбб, обращаясь к членам Американской ассоциации политических наук, в частности, заявил: «Очень жаль, что возможности для истинно международного сотрудничества в космосе не могут реализоваться из-за господствующей в мире политической ситуации. Советский Союз говорит о «желательности международной координации усилий всех стран и народов…» и заявляет, что «…для Советского Союза естественно и неизбежно играть ведущую роль в международных программах космических исследований…» Однако СССР лишь усиливает зависимость космической деятельности от политической конъюнктуры до такой степени, что даже подвергает резкой критике совершенно открытую программу метеорологических спутников «ТИРОС» (TIROS)[211].
И это при том, что СССР, как и другим странам, предложили открытый обмен данными по облачному покрову. СССР в самом деле был приглашен принять участие в данной программе [212]. Впрочем, начав «за упокой», Уэбб закончил «за здравие»: «Несмотря на сложившуюся ситуацию, НАСА продолжит свои усилия по вовлечению всех наций в международное сотрудничество, включая СССР. Президент Кеннеди подтвердил свою решимость «продолжать попытки сделать Советский Союз партнером по совместной (космической) деятельности»[213].
Слова Уэбба о намерениях Белого дома вскоре были подтверждены конкретными шагами американской администрации.
И вновь «всемирный» подход…
На этот раз Кеннеди решил действовать иначе и вернуться к казалось бы не оправдавшей себя тактике Эйзенхауэра в организации космического сотрудничества, а именно, использовать механизм ООН для недопущения милитаризации космоса. Подход этот, получивший название «всемирного» (all-nation), наглядно проявился в выступлении Кеннеди перед Генеральной ассамблеей ООН 25 сентября 1961 г. Суть его, с точки зрения американских национальных интересов, заключалась в следующем: Америка станет ведущей космической державой за счет главной роли, которую она сыграет в объединении усилий разных стран в области освоения космического пространства. То, что предшественник Кеннеди не смог ничего достичь на данном направлении, не остановило молодого президента. Очевидно, некоторые дипломатические новшества Белого дома, касающиеся международной космической деятельности, давали Кеннеди надежду на успех.
После венского саммита на формирование политики США в отношении СССР оказывал заметное влияние госсекретарь Дин Ачесон. По его мнению, Советский Союз должен чувствовать «твердую американскую руку» до тех пор, пока не смягчит свою позицию по Западному Берлину. Ачесон не рекомендовал руководству Соединенных Штатов обращаться к советским коллегам с какими-либо предложениями о сотрудничестве, ибо Кремль мог расценить их как проявление слабости со стороны США[214]. Понятно, что в подобных условиях Вашингтон не мог сделать Москве прямое предложение о сотрудничестве.
Но если нельзя напрямую, то можно попробовать косвенно, через ООН. В Белом доме так и решили поступить. Правда, учли при этом предшествующий опыт.
Во-первых, Соединенные Штаты согласились с существованием связи между сотрудничеством в космосе и разоружением, то есть с тем, на чем настаивал Советский Союз. Хотя рассматривали они эту связь как бы с другого конца: с их точки зрения, именно успешное партнерство могло стать прологом к разоружению. Как отметил постоянный представитель США при ООН Адлай Стивенсон, «если мы без промедления сможем начать [сотрудничать], это послужит основой для ослабления напряженности, а также облегчит продвижение к общему и полному разоружению»[215].
Во-вторых, американское предложение преследовало цель не только «сохранить космическое пространство для мирного использования», но также «установить глобальную систему спутников связи, объединившую бы весь мир с помощью телеграфа, телефона, радио и телевидения» [216]. Это было четкое следование рекомендациям группы Росси, советовавшей сотрудничать в «проектах, участники которых смогли бы избежать глубокого привлечения собственных ресурсов для их осуществления, а соответственно и связанных с этим трудностей».
Наконец, администрация Кеннеди, хоть и с трибуны ООН, но признала особую роль СССР и США в международном сотрудничестве в космосе, подчеркнув тем самым двухполюсной характер мировой космической деятельности. США пошли на компромисс в рамках Комитета по использованию космического пространства в мирных целях с тем, чтобы согласиться с требованием СССР, а именно: члены данного комитета должны принимать решения не голосованием, а на основе консенсуса. Напомним, что причина, по которой Советский Союз настаивал на этом, состояла в несправедливой, по мнению Кремля, расстановке сил внутри комитета — среди его членов было 12 «западных» стран, 5 — нейтральных и 7 — коммунистических. Таким образом, несмотря на достижения в космосе, СССР имел вполне реальные шансы оказаться в меньшинстве при голосовании.
Причина, по которой США пошли на компромисс, была выражена в выступлении представителя Австралии при ООН господина Плимсоли. Он сказал, что «с практической точки зрения соглашение между Советским Союзом и Соединенными Штатами желательно, а во многих случаях — и необходимо, если мы хотим, чтобы международная кооперация, да и решения Соединенных Штатов, имели бы какой-нибудь практический эффект»[217]. Суть же компромисса состояла в следующем: комитет будет стремиться выработать решение методом консенсуса и прибегать к голосованию лишь в том случае, если консенсуса достигнуть не удалось[218]. Во многом благодаря этому шагу предложенная Соединенными Штатами резолюция 1721 (XVI) под названием «Международное сотрудничество в деле мирного освоения космического пространства» была единодушно одобрена 20 декабря 1961 г.[219] Ее значение выходит за рамки вклада в предотвращение милитаризации космоса. Резолюция эта стала первым реальным результатом почти трехлетней деятельности ООН в области регулирования использования космического пространства[220].
Тот факт, что Советский Союз согласился с данным документом, стал для многих свидетельством нового подхода СССР к сотрудничеству в космосе, в частности, с США. Во-первых, Советский Союз принял выдвинутую США инициативу. Во-вторых, не возражал против того, чтобы отделить вопросы космического партнерства от вопросов разоружения. В-третьих, СССР согласился с резолюцией, призывающей к международному сотрудничеству в космосе в областях, где Соединенные Штаты, а не Советский Союз,
