нашем правительстве, которые 10 лет тому назад боролись за то, чтобы обеспечить [ведущую] роль Америки в космосе. И я рад, что был одним из них»[412]. Очевидно, что для последователя Кеннеди космос был полем не столько для сотрудничества, сколько для соперничества.
Но были и другие, не связанные с личными взглядами Джонсона причины, которые обусловили изменившийся подход американской администрации к международному сотрудничеству в космосе. Одна из них — зарождение в середине 1960-х годов космических программ других стран. После того как Европа учредила Европейскую организацию космических исследований (European Space Research Organization — ESRO) и Европейскую организацию развития средств выведения (European Launcher Development Organization — ELDO), страны этого региона составили потенциальную конкуренцию американскому лидерству в космосе (с учетом того, конечно, что США выиграли бы «космическую гонку» у СССР)[413].
Президент понимал это, свидетельством чему могут быть его слова, которые он произнес во время смотра космической инфраструктуры США в 1964 г.: «До тех пор, пока мне позволено будет возглавлять эту страну, я никогда не соглашусь на второе место в [космосе] после какой бы то ни было (выделено мною. —
Удержать лидерство за пределами атмосферы можно было, не только максимально укрепляя американскую космическую программу, но также стать главным организатором и руководителем международного сотрудничества в космосе. «Оперяющиеся» космические державы были в этом смысле более привлекательной целью для Соединенных Штатов, чем Советский Союз, ибо с большей охотой, чем последний, приняли бы американское руководство. Как подчеркнули авторы вышеупомянутого «Доклада Комитета по космосу», «быстрый рост космической деятельности за рубежом бросает вызов американскому лидерству в сфере сотрудничества. Иностранные ученые и инженеры будет находить все больше возможностей [для приложения своих знаний] в рамках их собственных национальных и региональных программ космических исследований — [возможностей], которые раньше предоставлялись лишь в рамках наших совместных проектов. По этой причине нам следует обратить особое внимание на разработку более масштабных и передовых совместных проектов, которые обладали бы большей притягательностью, чем национальные программы, если мы намерены разделить с другими технические и политические преимущества сотрудничества»[415].
Третья причина, по которой администрация США сместила акцент в международном сотрудничестве в космосе с преимущественно советско-американского взаимодействия на установление партнерства с европейскими странами, крылась в изменившейся международной обстановке. Изменения эти затронули отношения между США и Европой. По мере того, как холодная война, в состоянии которой находились Советский Союз и Соединенные Штаты, стала после 1962 г. постепенно сменяться «оттепелью», внутри НАТО да и Варшавского договора[416] наметились определенные трения.
Что, впрочем, неудивительно — ведь «их внутренняя целостность во многом зависела от того, насколько они воспринимали друг друга в качестве угрозы»[417]. Положение внутри Варшавского договора никак не могло повлиять на международный аспект американской космической политики, а вот внутри НАТО — повлияло. Не будет большим преувеличением сказать, что принятое в 1966 г. решение президента Шарля де Голля вывести Францию из военной структуры НАТО (сохранив участие страны в политических структурах этой организации) отразило определенный кризис Североатлантического блока. Сотрудничество с Европой в космосе (уместно напомнить, что Франция — одна из наиболее быстрорастущих космических держав этого региона) должно было укрепить пошатнувшееся «натовское» единство.
Что касается советско-американских отношений, то они оказались под отрицательным воздействием двух факторов:
1. Новое советское руководство во главе с Леонидом Ильичом Брежневым [418], пришедшее к власти в октябре 1964 г., посчитало, что Кеннеди слишком обогнал СССР в области строительства стратегических ракет, а потому ускорило производство этого вида оружия.
По признанию Роберта МакНамары, министра обороны в администрации Кеннеди, подобная политика Кремля не способствовала процессу разрядки напряженности в отношениях между двумя странами[419]. А разрядка эта, как мы уже неоднократно могли убедиться, — «брат-близнец» сотрудничества в космосе.
2. Рост военного вмешательства США во Вьетнаме фактически поставил Советский Союз и Соединенные Штаты по разные стороны линии фронта в этой стране. В то время как Вашингтон неприкрыто помогал Южному Вьетнаму, Москва почти так же открыто — Северному, что способствовало возвращению холодной войны в отношения между США и СССР.
Четвертая причина, по которой Джонсон не стал делать советско-американское партнерство в космосе центром своей международной космической политики, заключается в критике, которой подвергли его «космический курс» республиканцы. «Нью-Йорк Геральд Трибьюн», весьма влиятельная газета, отражающая взгляды правого крыла Республиканской партии, обычно ассоциируемого с глашатаем крупного бизнеса Нельсоном Рокфеллером и экс-президентом Эйзенхауэром, обвинила Джонсона в июне 1964 г. в том, что он утратил энтузиазм к победе в «космической гонке» с СССР. Подобные обвинения основывались на ряде фактов, в том числе на продолжающихся переговорах между НАСА и АН СССР (Драйден-Благонравов) о поиске путей объединения в космосе усилий двух стран, и на заявлении Драйдена, будто Соединенные Штаты желали бы «сотрудничать с Советами так широко, как это возможно в освоении космоса»[420]. Досталось «просоветской» политике демократов в области космического партнерства и со стороны кандидата в президенты от Республиканской партии на выборах 1964 г. Барри Голдуотера. Сей политический деятель (к тому времени — сенатор), зарекомендовавший себя как крайний консерватор, призывавший к жесткому противостоянию с СССР, в частности, заявил: «Великое дело освоения Луны и прочих планет — работа не только для Америки. Это скорее поле для международного сотрудничества… Однако в подобном сотрудничестве я бы отдал приоритет взаимодействию с нашими союзниками — передовыми свободными демократиями, а не коммунистическим государствам. Максимум пользы [от такого рода партнерства] может быть получен от свободного обмена идеями. (Увы, справедливость более чем прозрачного намека Голдуотера на данное преимущество сотрудничества с «передовыми демократиями» подтверждается переговорами Благонравова и Драйдена, в которых, как можно судить, «свободного обмена идеями» не было и в помине. —
Начинать всякое международное сотрудничество, как мы это неоднократно делали, с выяснения, снизойдут ли люди в Кремле до взаимодействия с нами, является ошибкой. Они часто и недвусмысленно говорили, что подобное сотрудничество служит их дальней цели мирового господства и уничтожения свободных правительств. (К сожалению, приходится признать, что и здесь Голдуотер ничего не придумал, ибо идеологи СССР объявили «мирное сосуществование» одной из форм классовой борьбы. —
Пятая причина, по которой новый президент, в отличие от своего предшественника, не делал «культа» из советско-американского партнерства за пределами атмосферы, состояла в отношениях, которые сформировались между Белым домом и Кремлем после того, как там сменились хозяева: вначале в США в ноябре 1963 г., а затем и в Советском Союзе — в октябре 1964 г. Перемены эти не способствовали сближению в космосе двух стран. Как отметил известный американский политолог Джон Льюис Гаддис, Хрущев и Кеннеди были лидерами, «способными увидеть общие интересы через искаженное стекло идеологических различий, громоздких бюрократических машин, разного предшествующего опыта, а также столь привлекательных славы и престижа. Так было не всегда в истории русско-американских отношений, не было никакой гарантии, что так будет и в будущем»[422].
Гарантии действительно не было, и это стало очевидно, уже когда в проверенном и в целом работающем уравнении «Хрущев-Кеннеди» еще оставалась первая составляющая — «Хрущев». Как вспоминал об этом сын Никиты Сергеевича:
«А еще через несколько дней [после убийства Кеннеди] во время вечерней прогулки отец вдруг вспомнил о своих лунных идеях. С горечью он произнес, что вопрос отпал сам по себе. Он доверял Кеннеди, рассчитывал на взаимопонимание. Был готов к рискованным по тем временам контактам не с
