гонцовские вести оказывались уже ненужными.
На полюдье князь Игорь кормился всю зиму и только весной, по первой воде, пригонял в Киев ладьи с собранной данью: медом, воском, мехами, зерном. Оживал тогда княжеский двор на древней горе Кия. Сплошной полосой тянулись шумные дружинные пиры. Пышные кавалькады проносились по дороге, которая вела к княжескому селу Берестову, к заповедным ловам, и с рассвета до сумерок слышались в лесу протяжные стоны охотничьих рогов, конское натужное ржание. Напрасно ждали своего охочего до развлечений князя тиуны и огнищанины, напрасно подстерегали его у ворот бояре и воеводы со своими заботами — у князя Игоря не находилось времени на скучные будничные дела.
Он искренне верил, что лишь пиры, охота и война достойны его внимания.
Само собой получилось, что люди, отчаявшиеся дождаться княжеского внимания, стали искать суда у княгини Ольги. Тиуны, озабоченные неотложными хозяйственными делами, знали дорогу к Ольгиному городку лучше, чем к красному крыльцу княжеского двора в Киеве. Градники приезжали к Ольге за советами, где рубить новые грады, а где подновлять старые, а потом и вовсе переселились со своими умельцами в Вышгород. В Ольгиных подклетях и амбарах хранились самые ценные товары. В земляной тюрьме-порубе Вышгорода томились в тесном заключении недруги князя Игоря, надзор за которыми он опасался доверить посторонним людям. Крепко верил князь Игорь своей молодой жене, передоверял самые важные дела. И Ольга постепенно привыкла смотреть на Киевскую землю как на свой большой двор, требующий зоркого хозяйского глаза, ключи от которого лучше хранить на собственном поясе, а не в чужих руках, даже если эти руки кажутся самыми надежными. Игорь же мечтал прославить свое имя походом на Царьград, как прославился и остался жить в дружинных поминальных песнях вещий Олег.
Ясным весенним днем 941 года огромный судовой караван отплыл от пристаней Киева и Витичева. Одни говорили, что князь Игорь повел на Царьград тысячу ладей, другие — десять тысяч, но точного числа ладей и воинов не знал никто.
На высоких просмоленных бортах ладей перевернутыми языками пламени алели овальные щиты. Поблескивали на солнце островерхие шлемы дружинников.
Покачивалась над ладьями камышовая поросль копий. Бесчисленные весла разбрызгивали днепровскую воду.
Русь выступила в поход!
Глава 5
По Днепру судовая рать двигалась спокойно и неторопливо. Крепкие сторожевые заставы загодя вышли к порогам и отогнали печенегов. Не о безопасности заботился князь Игорь (кто осмелится напасть на такое великое войско?!), а о скрытности. В Царьграде не должны подозревать об опасности.
Последняя стоянка на родной земле, на зеленых лугах и в рощах острова Хортица. Игорь велел принести в жертву у священного дуба черного быка.
Пусть боги будут благосклонны к славянскому воинству…
И вот уже морской ветер в днепровском лимане гонит навстречу ладьям соленые волны. Море! Русское море! Море будущей славы князя Игоря!
Из днепровского устья караван повернул на закат.
Плыли, таясь, ночами и днем приставали к берегу в безлюдных местах.
Встречные купеческие суда останавливали и приказывали им следовать за собой, клятвенно обещая отпустить с миром, когда минуют византийскую границу. Позади остались устья трех великих рек — Буга, Днестра и Дуная. К болгарскому берегу ладьи совсем не приближались — он тянулся на горизонте туманной прерывистой полоской, и самые зоркие глаза береговой стражи не смогли бы разглядеть караван.
Но все предосторожности оказались напрасными: византийский император Роман был извещен об опасности. Херсонский стратиг получил от печенегов весть, что по Днепру проплыло множество русских ладей, что на ладьях не было товаров, зато воинов было много больше, чем обычно. Нетрудно было догадаться, с какой целью идут руссы. Остроносая тахидрома,[10] вздрагивая от бешеных ударов весел и опасно кренясь переполненными ветром парусами, понеслась напрямик через море к Константинополю, далеко опережая огибавшие болгарское лукоморье ладьи князя Игоря.
Напрасно потом князь Игорь обличал лукавых купцов, приехавших в Киев из Царьграда незадолго до похода. Купцы не лгали, когда говорили об уходе большого византийского флота в Средиземное море. Однако в царьградских гаванях осталось немало старых кораблей, которые не могли выдержать длительного плаванья, но были вполне способны сражаться на подступах к столице империи. Император Роман приказал подготовить их к плаванью, поставить на палубах большие медные трубы для метания горючей смеси — греческого огня. С купеческих кораблей, которых в торговой гавани Константинополя всегда стояло великое множество, пришли опытные гребцы и кормчие. Под пурпурными императорскими стягами возрожденные к жизни корабли вышли в устье Босфора.
Не обманывали купцы и тогда, когда говорили князю Игорю, что в Царьграде почти не осталось войска. Но при первых же известиях о походе руссов император разослал гонцов к своим полководцам и стратигам. Доместик Панфир, изумив знатоков военного дела стремительными переходами, привел из Малой Азии сорок тысяч опытных воинов. Патриций Фока успел подойти с войском из Македонии, а стратилат Федор — из Фракии.
Обо всем этом не подозревал князь Игорь и продолжал поход.
Последний мыс перед Босфором. Над башней маяка поднимаются клубы черного дыма — стража оповещает о приближении руссов. Из-за мыса выплывают византийские триеры.[11]
Их так много, что Игорь не решается на прорыв и приказывает плыть к берегу, на мелководье, недоступное для таких больших кораблей.
— Пойдем к Царьграду сушей! — объявляет он хмурым воеводам.
По пыльным дорогам, вьющимся среди зеленых холмов, на которых нарядными резными игрушками разбросаны виллы царьградских вельмож, пошли в сторону Царьграда пешие русские вои. Дружинники князя остались на берегу, возле ладей.
Движение пешего войска отмечалось дымами пожаров. Дымы постепенно удалялись от берега, и князь Игорь успокоился. Видно, у царя Романа мало полков, и он укроется за городскими стенами.
На захваченных у греков повозках везли к ладьям добычу. Обитатели белых вилл бежали, побросав все свое добро, а о страшных железобоких всадниках императора Романа не было слышно.
Но вот неожиданно опустели дороги, не видно больше повозок с добычей.
Дымы пожаров остановились, не продвигаясь больше к полуденной стороне, где за холмами притаился Царьград. Нахлестывая бичом взмыленных коней, примчался на колеснице сотник Свень:
— Княже! Беда! Греки идут великой силой!
Наступление тяжелой панцирной конницы, которую вели прославленные византийские полководцы Панфир, Фока и Федор, было неожиданным. Всадники с длинными копьями выехали из садов и начали теснить пеших руссов. Многие руссы не успевали даже добежать до общего строя и погибали поодиночке, настигнутые всадниками. Но остальные составили в ряд щиты и приняли бой.
Страшными были атаки тяжеловооруженных всадников, которые пронзали своими копьями насквозь. Но еще страшнее казался руссам греческий огонь, который извергали переносные медные трубы. Струи пламени ползли по щитам, обтянутым бычьей кожей, и воины вынуждены были откидывать щиты и сражаться незащищенными. Истаивал русский строй, медленно пятился к берегу.
До вечера длилась жестокая битва. Русские держались, удивляя императорских полководцев невиданной стойкостью и презрением к смерти.
Огорченный большими потерями, доместик Панфир приказал остановить побоище.
Руссам все равно некуда бежать, позади них море и огненосные триеры. Без воды и пищи руссы неизбежно сдадутся, попадут на невольничьи рынки или в руки палачей. Стоит ли дальше проливать кровь блестящих всадников в бесплодных атаках?
