Но тут ему пришло в голову, что он, пожалуй, сумеет сделать это быстрее, чем полагал.
Он сел в темном углу и после пары неудачных попыток вызвал в уме железное кольцо на лодыжке ближайшего раба. Он ощутил это кольцо, как прежде монету, и стал размягчать его, словно пряжку ремня.
Кольцо, однако, оказалось намного массивнее, чем монета или пряжка. Не успевал он размягчить одну его часть, другая опять застывала, и так без конца. Прямо как в истории о Сизифе, которую читала ему Пегги, — тот в подземном царстве, Гадесе, толкал камень в гору, но на каждый шаг вверх ступал два шага вниз и после целого дня работы был от вершины дальше, чем в самом начале.
Потом Артура осенило, и он чуть не выругался вслух. Надо же быть таким глупым!
Совсем не обязательно размягчать все кольцо. Снять он его, что ли, собирается, как рукав? Достаточно проделать это с ушком, где металл тоньше всего.
Он попробовал, добился полного успеха и тут кое-что обнаружил.
Ушки не были соединены — чека отсутствовала.
Он стал мысленно проверять одни кандалы за другими и везде находил то же самое. Чеки недоставало везде. Каждый раб уже был свободен.
Он подошел к ним. Они не спали и потихоньку делали ему знаки — уйди, мол, с глаз долой.
Артур вернулся в свой угол, а они, будто по сигналу, разомкнули свои кандалы и тихо сложили цепи на палубу. Без некоторого шума, конечно, не обошлось, но часовой даже не шелохнулся — как и никто другой на всем пароходе.
Чернокожие встали и начали перелезать через борт, глядящий на реку.
Они все потонут. Рабов плавать не учат и самим учиться не позволяют. Они сделали свой выбор между рабством и смертью.
Хотя Артур, если подумать, не слыхал ни единого всплеска.
Он перебежал к дальнему борту и заглянул через поручни. Все двадцать пять человек собрались на плоту и тихо перегружали имущество Эйба Линкольна в шлюпку. Небольшой груз там вполне уместился, и много времени это не заняло.
Неужели это для них так важно — не брать чужого добра? Они так и так совершают кражу, поскольку бегут от своих хозяев. Хотя это только теория, будто один человек, становясь свободным, тем самым что-то крадет у другого.
Потом они все улеглись на плот, и крайние, гребя руками, как веслами, двинулись на середину, в туман, к берегу краснокожих.
Кто-то положил руку Артуру на плечо, и он подскочил.
Это, конечно, был Элвин.
— Не надо, чтобы нас видели здесь, — сказал он тихо. — Пойдем вниз.
Артур провел его на камбуз. Элвин зажег одну лампу, низко привернув фитиль, и они стали шептаться.
— Я знал, что какой-нибудь дурацкий план в твоей башке непременно созреет, — сказал Элвин.
— А я думал, что ты не захочешь устраивать им побег. И как я не догадался…
— Я и сам так думал. Все дело, наверно, в Джиме Бови, который оказался шибко догадливым и пытался убить меня — нет, Артур Стюарт, он не остановился бы, будь у него в руке нож. Перерезал бы мне глотку за милую душу. Вот я и подумал: каково-то мне было бы предстать перед Богом, зная, что я мог бы освободить двадцать пять человек, но счел нужным оставить их в рабстве. А может, это проповедь мистера Клея так на меня подействовала. Наставила на путь истинный.
— Мистера Линкольна точно наставила, — сказал Артур Стюарт.
— Может быть. Хотя не похоже, что у него когда-нибудь было желание владеть другими людьми.
— Я знаю, почему ты это сделал.
— И почему же?
— Потому что знал: если ты этого не сделаешь, сделаю я.
— Я знал, что ты надумал попробовать, — пожал плечами Элвин.
— И довел бы дело до конца.
— Долго бы пришлось доводить.
— Все пошло быстро, когда я понял, что можно ограничиться ушками.
— Вероятно. Но сегодняшнюю ночь я выбрал в основном из-за плота. Подарок судьбы, да и только. Грех не воспользоваться.
— И что же будет, когда они доплывут до берега краснокожих?
— Тенксватава о них позаботится. Я дал им условный знак, который надо показать первому встречному краснокожему. Благодаря этому знаку их проводят прямо к Тенскватаве, где бы тот ни был. А пророк, увидев его, обеспечит беглецам свободный проход — или просто оставит их жить у себя.
— Они могут понадобиться ему для войны с мексиканцами. Если те двинутся на север.
— И это возможно.
— Что за знак ты им дал?
Элвин показал крошечный мерцающий кубик — то ли из чистейшего льда, то ли из стекла, но стекло так мерцать не может.
— Пару таких вот штук.
Артур взял кубик в руку и понял, что это.
— Там внутри вода.
— Правильно. Я решил их сделать там, на реке, когда моя кровь чуть не пролилась в воду. Это одно из условий их изготовления: ты отдаешь частицу себя воде, чтобы сделать ее твердой, как сталь. Ты знаешь закон: творец…
— Творец есть часть того, что он создает, — закончил Артур Стюарт.
— Ложись-ка спать. Незачем кому-то знать, что мы этой ночью бодрствовали. Не могу же я усыпить их навсегда.
— Можно я оставлю его себе? — спросил Артур. — Мне в нем что-то видится.
— Тебе может привидеться что угодно, если смотреть подольше, только я его тебе не отдам. Если люди считают ценностью то, что лежит у меня в котомке, что же они сделают ради кубика твердой воды, который показывает близкое и далекое, прошлое и настоящее?
Артур вернул кубик Элвину, но тот, не притронувшись к нему, улыбнулся. Вода вернулась в жидкое состояние и просочилась сквозь пальцы Артура. На столе осталась лужица, и Артур, глядя на нее, почувствовал себя растерянным и несчастным.
— Вода как вода, — сказал Элвин.
— С капелькой крови.
— Нет, кровь я забрал назад.
— Спокойной ночи. И спасибо… за то, что освободил их.
— Что мне еще оставалось, раз твое сердце так решило? Я смотрел на них и думал: кто-то любил их не меньше, чем твоя мама любила тебя. Она умерла за твою свободу, а мне этого делать не пришлось. Я всего лишь пошел на риск, да и то небольшой.
— Но ты же видел, что у меня получилось, правда? Я размягчил железо, не раскаляя его.
— Молодчина, Артур Стюарт. Теперь ты настоящий творец.
— Так себе творец.
— Из любых двух мастеров один всегда сильнее другого. Но сильному, чтобы не задаваться, полезно помнить, что всегда найдется третий, посильнее его.
— А кто сильнее тебя?
— Ты. Потому что для меня унция сострадания стоит дороже, чем фунт умения. Все, отправляйся спать.
Только теперь Артур Стюарт почувствовал, как он устал. То, что до сих пор держало его на ногах, испарилось, и он едва добрел до своего тюфяка.
Ну и переполох же поднялся утром! Подозревали всех и каждого. Некоторые думали, что это двое плотовладельцев — с чего бы иначе беглые оставили их имущество на борту? Но потом кто-то высказал
