вполне конкретных пожеланий.
Только на третий день он увидел парус. Немножко рано, в первой половине дня. В старом варианте истории Колумб должен был прибыть позже, и это стало причиной того, что “Санта-Мария” потерпела крушение, наскочив в темноте на подводные рифы. А теперь еще светло. Но даже если бы уже наступила темнота, ветры и подводные течения были бы иными. Значит, ему придется уничтожить все три корабля. Что еще хуже, без крушения “Санта-Марии” у “Ниньи” не было причин бросить якорь. Кемалю придется следовать за ними по берегу и выжидать подходящего случая. Если только он представится.
Если я потерплю неудачу, подумал Кемаль, то, может, повезет другим. Если Хунакпу удастся опередить тлакскаланов и создать империю сапотеков-тарасков, где отказались бы от человеческих жертвоприношений или свели их к минимуму, испанцам пришлось бы нелегко. Если Дико сейчас где-то в горах, может, ей удастся основать новую, прото-христианскую религию и, возможно, единую Карибскую империю, которая окажется для испанцев крепким орешком. Ведь, в конце концов, успехи испанцев определялись почти целиком неспособностью индейцев организовать серьезное сопротивление. Поэтому, если даже Колумбу удастся вернуться в Европу, история все равно будет не той.
Он шептал себе все эти ободряющие слова, но они горечью отдавались у него во рту. Если я потерплю неудачу, Америка потеряет пятьдесят лет, отпущенных ей на подготовку к приходу европейцев.
Два судна. Не три. Уже легче. Или нет? Поскольку история менялась, для него было бы лучше, если бы корабли Колумба оставались вместе. Пинсон увел “Пинту” от остальных судов точно так же, как это было в прежней истории. Но кто мог сейчас знать, не изменит ли Пинсон опять свое решение и не вернется ли назад на Гаити, чтобы присоединиться к Колумбу? На этот раз он может просто направиться на восток, первым прибыть в Испанию и приписать себе все заслуги Колумба в открытии новых земель.
Но здесь я бессилен, сказал себе Кемаль. “Пинта” либо вернется, либо нет. У меня на руках “Нинья” и “Санта-Мария”, и я должен позаботиться, чтобы, по крайней мере, они никогда не вернулись в Испанию.
Кемаль следил пока мог, как корабли поворачивают на юг, чтобы обогнуть мыс Св. Николая. Последуют ли они тем же курсом, что и в прежней истории, пройдя немного дальше к югу, а затем повернув назад, чтобы пройти вдоль северного побережья Гаити? Теперь все было непредсказуемо, хотя логика подсказывала, что причины действий Колумба в той истории оставались в силе и на этот раз.
Кемаль осторожно спустился вниз к группе деревьев, росших у воды, где он спрятал свою надувную лодку. В отличие от ярко-оранжевых спасательных лодок, эта была зеленовато-синего цвета, делавшего ее незаметной на воде. Кемаль натянул на себя гидрокостюм такого же зеленовато-синего цвета и стащил лодку в воду. Затем погрузил в нее достаточное количество зарядов взрывчатки, чтобы расправиться с “Санта-Марией” и “Ниньей”, если такая возможность представится. Потом запустил двигатель и вышел в море.
За полчаса он отошел на такое расстояние от берега, чтобы его наверняка не могли обнаружить зоркие наблюдатели на испанских каравеллах. Только тогда он повернул на запад и прошел достаточно далеко, чтобы не упускать из виду паруса испанских судов. К его радости, они бросили якорь у мыса Св. Николая, и маленькие шлюпки направились к берегу. Возможно, сегодня не шестое, а девятое декабря, но Колумб принял те же решения, что и раньше. Температура воздуха упала ниже обычной для этих широт, и Колумб столкнется с теми же трудностями, когда будет проходить через пролив между островами Тортуга и Гаити до четырнадцатого декабря. Может быть, Кемалю лучше вернуться на берег и ждать, пока история повторится сама собой.
А может быть, и нет. Колумб будет стремиться плыть на восток, чтобы опередить Пинсона на пути в Испанию, и на этот раз он может отправиться вокруг Тортуги, чтобы воспользоваться господствующими ветрами, стараясь держаться как можно дальше от предательских прибрежных ветров, которые загонят его на рифы. Возможно, это последний шанс для Кемаля.
Но ведь мыс Св. Николая находится далеко от того племени, где живет Дико – если, конечно, ей удалось стать своей среди жителей деревни, которые когда-то впервые обратились к людям из будущего с просьбой спасти их. Зачем усложнять ей задачу?
Он будет ждать и наблюдать.
Поначалу, когда “Пинта” все больше и больше отклонялась в сторону, Кристофоро думал, что Пинсон обходит какое-то опасное место в воде. Затем, когда каравелла переместилась ближе к горизонту, матросы стали уверять его, что “Пинта”, вероятно, не может прочесть сигналы, которые ей посылает Кристофоро. Это, конечно, была нелепость. “Нинья” тоже шла по левому борту от “Санта-Марии” и без всякого труда следовала заданному курсу. К тому времени, когда “Пинта” исчезла за горизонтом, Кристофоро уже понял, что Пинсон предал его, что бывший пират теперь решился плыть прямо в Испанию и предстать перед их величествами раньше Кристофоро. Неважно, что Кристофоро был официально признан главой экспедиции, неважно, что королевские чиновники, участвовавшие в экспедиции, доложат о вероломстве Пинсона. Именно его будут считать победителем, и его имя сохранится в истории как имя человека, вернувшегося первым с западного маршрута на Восток.
Пинсон никогда не заплывал так далеко к югу, и поэтому не знал, что в низких широтах устойчивый восточный ветер сменяется столь же устойчивым западным ветром, в чем Кристофоро убедился, когда плавал на португальских судах. Поэтому, если бы Кристофоро мог взять еще больше к югу, он вполне мог бы достичь Испании задолго до Пинсона, который, несомненно, будет стараться пробиться напрямую через Атлантику, что, в лучшем случае, потребует много времени. Весьма вероятно, что продвижение будет настолько медленным, что ему придется отказаться от своей затеи и вернуться на эти острова, чтобы пополнить запасы на своей каравелле.
Да, вероятно, но полной уверенности нет, и Кристофоро не мог отогнать от себя мысль, что нужно что- то срочно предпринять, – равно как и подавить с трудом сдерживаемую ярость, и все это из-за предательства Пинсона. Хуже всего было то, что ему некому довериться, потому что матросы, наверняка, желали Пинсону победы, а перед офицерами и королевскими чиновниками Кристофоро не мог проявить ни слабости, ни беспокойства.
Вот почему Кристофоро почти не получал радости, нанося на карту очертания неизвестного берега большого острова, который туземцы называли Гаити, а Кристофоро назвал Эспаньола. Возможно, он получил бы больше удовольствия, если бы судно следовало прямо, но восточный ветер дул ему в нос всю дорогу вдоль берега. Несколько дней им пришлось провести в бухте, которую матросы окрестили Залив Москитов, а затем еще несколько дней в Райской Долине. Матросы хорошо отдохнули и развлеклись во время этих стоянок. Местные жители были выше ростом и более крепкого телосложения; из женщин две оказались такими светлокожими, что матросы прозвали их “испанками”. Как командир и христианин, Кристофоро должен был делать вид, что не знает, чем занимаются матросы и женщины, которые поднялись на борт. Напряжение от длительного путешествия несколько спало в Райской Долине. Но не для Кристофоро, поскольку каждый день задержки увеличивал шансы Пинсона первым прибыть в Испанию.
Наконец они двинулись дальше, подняв паруса вечером и прижимаясь к берегу, где ночной бриз отклонял господствующие восточные ветры и плавно поворачивал их на восток. Хотя ночи были ясные, плыть в такое время вдоль незнакомого берега было рискованно, потому что неизвестно, какие опасности подстерегали их под водой. Но у Кристофоро не было выбора. Либо плыть на запад и юг вокруг острова, который мог быть настолько большим, что потребовались бы месяцы, чтобы обогнуть его, либо плыть по ночам, подгоняемым ночными бризами. Господь защитит их суда, потому что иначе путешествие закончится неудачей, по крайней мере, для Кристофоро и двух его судов. Сейчас важно было вернуться в Испанию с триумфальными отчетами, умолчав о скудных запасах золота, которые им встретились на пути, и о низком уровне развития живших там племен. Тогда их величества снарядят большой флот и он сможет произвести тщательную разведку, пока не найдет земли, описанные Марко Поло.
Однако больше всего беспокоило Кристофоро какое-то странное чувство, непонятное ему самому. В те дни, когда они стояли на якоре и Кристофоро занимался составлением карты берега, он временами отворачивался от него и смотрел в сторону моря. В эти моменты он иногда замечал что-то движущееся на поверхности воды. Каждый раз это что-то было видно только несколько секунд, и никто другой этого не замечал. Однако Кристофоро был уверен, что видел что-то – было ли то пятно воды, слегка отличавшееся по цвету от общей массы, или человек, по пояс стоящий в воде. Первый раз, когда он увидел такую фигуру, он тут же вспомнил все рассказы генуэзских моряков о тритонах и других чудищах морских глубин. Но что бы
