настоящий христианин, не чета всем остальным. Единственный способ спасти всех людей – это подогнать на помощь все шлюпки с “Ниньи”. Нечего и думать, чтобы подтягиваться к якорю – это будет медленно и долго, а тем временем люди погибнут. Хуан спасет всех со своего судна, и люди будут знать, кто о них позаботился. Не этот хвастунишка Пинсон, который, никого не спросив, пустился восвояси. И, конечно, не Колон, думающий только об успехе своей экспедиции. Ему наплевать, что при этом погибнут люди. Только я, Хуан де ла Коса, баск, северянин, чужак. Только я помогу вам остаться в живых и вернуться к своим семьям в Испанию.
Хуан немедленно отправил несколько человек спустить рабочую шлюпку. Он слышал, как Колон тем временем отдает короткие отрывистые команды свернуть паруса и поднять якорь. Ну и прекрасная мысль, подумал Хуан. Судно затонет со свернутыми парусами. Для акул это будет иметь огромное значение.
Шлюпка тяжело плюхнулась в воду. Тотчас же экипаж шлюпки из трех гребцов спустился в нее по тросам и начал распутывать узлы, чтобы отвязать ее от каравеллы. Тем временем Хуан пытался спуститься по веревочному штормтрапу, который, свисая с накренившегося судна, болтался в воздухе и опасно раскачивался. Матерь Божья, молился он, смилуйся надо мной, дай добраться до шлюпки, и тогда я сделаю все, чтобы спасти остальных.
Его ноги коснулись шлюпки, он никак не мог оторвать пальцы от штормтрапа.
– Отпусти трап! – крикнул Пенья, один из матросов.
Я пытаюсь, думал про себя Хуан. Но почему мои пальцы не разжимаются?
– Он такой трус, – пробормотал Бартоломе.
Они делают вид, что говорят тихо, отметил про себя Хуан, а на самом деле стараются, чтобы я их услышал.
Наконец, пальцы разжались. Это было всего лишь минутное замешательство. Нельзя же требовать от человека, чтобы он действовал с полным самообладанием, когда он знает, что в любой момент может утонуть.
Он перебрался через Пенью, чтобы занять место на корме, у руля.
– Гребите, – скомандовал он.
Они начали грести, а Бартоломе, сидя на носу, задавал ритм. Он когда-то служил солдатом в испанской армии, но попал в тюрьму за кражу – он был из тех, кто добровольно присоединился к экспедиции, надеясь на помилование. К большинству таких преступников матросы относились пренебрежительно, но армейский опыт Бартоломе помог ему завоевать уважение среди матросов и рабскую преданность среди других преступников.
– Навались! – крикнул он. – Навались!
Они гребли, а Хуан резко положил руль на левый борт.
– Что вы делаете? – недоуменно спросил Бартоломе, увидев, что шлюпка удаляется от “Санта-Марии”, вместо того чтобы направиться к ее носу, где уже начали спускать якорь.
– Ты делай свое дело, а я буду делать свое! – рявкнул Хуан.
– Мы же должны подойти и остановиться под самым якорем! – возразил Бартоломе.
– Ты хочешь доверить свою жизнь этому генуэзцу? Мы идем к “Нинье” за помощью!
Матросы в недоумении уставились на Хуана. Его слова прямо противоречили приказам. Это было уже похоже на бунт против Колона. Они перестали налегать на весла.
– Де ла Коса, – сказал Пенья, – разве вы не хотите попытаться спасти каравеллу?
– Судно мое! – выкрикнул Хуан. – А жизни ваши! Гребите, и мы сможем спасти всех! Гребите! Гребите!
Они опять начали грести под ритмичную запевку Бартоломе.
Только сейчас Колон заметил, что они делают. Хуан слышал, как он кричит им с квартердека.
– Вернитесь! Что вы делаете? Вернитесь и станьте под якорь!
Но Хуан яростно посмотрел на матросов.
– Если вы хотите остаться в живых и вновь увидеть Испанию, запомните, что единственное, что мы слышим, – это плеск воды под ударами весел.
Они молча гребли, сильно и быстро. “Нинья” увеличивалась в размерах, тогда как оставшаяся позади “Санта-Мария” становилась все меньше и меньше.
Поразительно, думал Кемаль, что какие-то события оказываются неизбежными, тогда как другие могут измениться. В этот раз все моряки спали в Райской Долине с туземными женщинами, поэтому, очевидно, выбор партнера был совершенно случаен. Но когда дело дошло до отказа выполнить единственный приказ, который мог бы спасти “Санта-Марию”, Хуан де ла Коса сделал тот же выбор, что и раньше. В любви все зависит от случая, а от страха не убежишь. Как жаль, что мне никогда не удастся опубликовать это открытие.
Больше мне уже не рассказывать историй. Мне остается только сыграть последний акт моей жизни. Кто потом оценит смысл моей смерти? Пока что я могу, но потом это уже не будет от меня зависеть. Они сделают из меня как личности то, что захотят, если вообще будут помнить обо мне. Мир, в котором я открыл великую тайну прошлого и стал знаменитым, более не существует. Теперь я живу в мире, в котором не был рожден и в котором у меня нет прошлого. Одинокий мусульманин-диверсант, которому как-то удалось проделать свой путь в Новый Мир. Кто потом поверит такой фантастической сказке? Кемаль представил себе, что напишут о нем в бесчисленных ученых статьях, объясняющих психосоциальное происхождение легенд об одиноком мусульманине-диверсанте, связанных с экспедицией Колумба. Эти мысли вызвали улыбку на его лице. А экипаж “Санта-Марии” тем временем изо всех сил греб к “Нинье”.
Дико вернулась в Анкуаш с двумя полными плетеными ведрами воды на коромысле. Она сама сделала коромысло, когда все в деревне поняли, что никто из жителей не может сравниться с ней по силе. Им было стыдно видеть, как она с такой легкостью носит воду, тогда как для них это был тяжкий труд. Она сделала коромысло для того, чтобы носить вдвое больше воды, а затем настояла на том, что она одна будет обеспечивать деревню водой, и теперь уже никто не мог соревноваться с ней в этом деле. Трижды в день она ходила к водопаду. Такие повседневные упражнения помогали ей быть в форме, а кроме того, позволяли побыть одной.
Ее, конечно, поджидали, – сейчас она разольет воду из своих больших ведер в множество меньших сосудов, преимущественно, в глиняные горшки. Еще издали она заметила необычное оживление среди поджидавших ее женщин. Наверное, какая-то новость.
– Духи моря утащили к себе под воду большое каноэ белых людей, – крикнула Путукам, как только Дико приблизилась к ним. – В тот самый день, который ты назвала.
– Ну, может быть, теперь Гуаканагари поверит предупреждению и спрячет своих девушек в укромном месте.
Гуаканагари был вождем большинства племен северо-западного Гаити. Иногда он мечтал, что его власть распространится от Анкуаша до гор Сибао, но никогда не пытался претворить эту мечту в жизнь в бою. В сущности, его ничто не привлекало в горах Сибао. Мечты Гуаканагари стать правителем всего Гаити побудили его в прежней истории заключить роковой союз с испанцами. Если бы те не заставили его и его людей шпионить для них и даже сражаться на их стороне, испанцы, возможно, не смогли бы одержать победу; другие вожди племен тайно, возможно, смогли бы объединить гаитянские племена и оказать упорное сопротивление. Но на этот раз все будет иначе. Амбиции Гуаканагари по-прежнему будут его движущей силой, но последствия его деятельности не будут такими губительными. Потому что Гуаканагари будет дружить с испанцами, только пока они сильны, а как только они ослабнут, он станет их смертельным врагом. Дико знала о нем достаточно много, чтобы ни на мгновение не доверять ему. Но пока что он полезен, поскольку предсказуем для тех, кто знает его жажду власти.
Дико присела на корточки, чтобы снять коромысло с плеч. Остальные приподняли плетенки с водой и начали переливать их содержимое в свои сосуды.
– Чтобы Гуаканагари стал слушать женщину из Анкуаша? – с сомнением в голосе произнес Байку. Он наливал воду в три горшка. Маленький Иноштла, упав, сильно порезался, и Байку готовил для него припарку, – чай и паровую ванну.
Одна из молодых женщин бросилась защищать Дико:
– Он должен поверить Видящей во Тьме! Все ее предсказания всегда сбываются.
Как обычно, Дико стала отрицать приписываемый ей провидческий дар, хотя именно это тайное знание
