Тагири знала, что иногда мусульманин говорит так в тех случаях, когда христианин просто выругается.
– Вероятность совпадения? – задумчиво сказала она. – А мне показалось, что она действительно видит нас.
– Если мы опять просмотрим эту сцену, – сказал Хасан, – тогда это будет в четвертый раз, а не в третий.
– Но когда она впервые упомянула об этом, мы действительно наблюдали за ней в третий раз. Изменить это невозможно.
– Трусайт никогда не влияет на прошлое, – сказал Хасан. – Машину невозможно увидеть там.
– А откуда мы это знаем? – спросила Тагири.
– Потому что это невозможно.
– Теоретически.
– И потому что такое никогда не случалось.
– До сих пор.
– Тебе хочется верить, что она действительно видела нас в своем никотиновом сне?
Тагири пожала плечами, изображая безразличие, которого она в данный момент вовсе не испытывала.
– Если она видела нас, Хасан, пойдем дальше и посмотрим, как она это объяснит.
Медленно, несколько нерешительно, Хасан включил Трусайт, чтобы продолжить наблюдение.
– Тогда это видение будущего, – сказал Байку. Кто знает, какие чудеса сотворят боги через сорок поколений?
– Я всегда считала, что время движется большими кругами, и жизнь – это огромная корзина, куда вплетены все мы, и каждое поколение образует свой круг, – сказала Путукам. – Но откуда же тогда взялись эти белокожие чудовища, пришедшие из моря? Разве они были в каком-то из кругов? Видимо, корзина порвалась, время прервалось и весь мир вывалился из корзины прямо в грязь.
– А что означают эти мужчина и женщина, наблюдавшие за нами?
– Ничего, – ответила Путукам. – Они просто наблюдали. Им было интересно.
– А сейчас они нас видят?
– Они видели все муки и страдания, приснившиеся тебе, – сказала Путукам. – Им это было интересно.
– Что значит “интересно”?
– Мне кажется они были опечалены, – сказала Путукам.
– Но… ведь они же белые? Выходит, они смотрели, как страдают другие люди, и им было все равно, как и всем белым?
– Они темнокожие. А женщина совсем черная. Мне никогда не случалось видеть человека с такой темной кожей.
– Тогда почему они не помешают белым людям превратить нас в рабов?
– Может быть, это не в их силах, – сказала Путукам.
– Если они не могут спасти нас, – сказал Байку, – тогда почему они смотрят на нас? Значит, они чудовища, которым нравится видеть страдания других людей?
– Выключи это, – сказала Тагири Хасану. Он остановил изображение и с изумлением взглянул на нее. У Тагири было в лице что-то такое, что заставило его наклониться к ней и коснуться ее руки.
– Тагири, – ласково сказал он, – из всех людей, кто когда-либо наблюдал прошлое, тебя единственную никогда, даже на мгновение, не покидало чувство сострадания.
– Она должна понять, – прошептала Тагири, – я бы помогла ей, если бы только это было в моих силах.
– Но как же она может понять это? – спросил Хасан. – Даже если она действительно видела нас каким- то образом, в обычном сне, вряд ли она сможет постичь, что наши возможности не безграничны. Если мы можем заглянуть в прошлое, то для нее мы – боги. Поэтому она думает, конечно, что мы можем сделать все, что угодно, но просто не захотели вмешиваться. Но ведь ты и я знаем, что мы не всесильны, и в данном случае у нас вообще нет права выбора.
– Боги, не обладающие властью богов, – сказала Тагири. – Что за ужасный дар!
– Прекрасный дар, – возразил Хасан. – Ты же знаешь, что истории, которые мы раскопали, изучая рабство, пробудили большой интерес и сочувствие во всем мире. Ты не можешь изменить прошлое, но ты уже изменила настоящее, и эти люди отныне не забыты. Нашим современникам они ближе, чем герои древности. Это и есть та единственная помощь, которую ты могла им оказать. И ты это сделала. Теперь их помнят и знают об их страданиях.
– Этого недостаточно, – сказала Тагири.
– Если это все, что ты можешь сделать, – возразил Хасан, – то этого достаточно.
– Ну, я готова, – сказала Тагири. – Покажи остальное.
– Может, нам лучше подождать?
Она молча наклонилась и сама нажала кнопку воспроизведения.
Путукам и Байку собирали землю и золу, смешанные с их рвотой, и бросали в табачный отвар. Огонь под горшком потух и пар из него больше не поднимался, но они стояли на коленях, склонив головы над горшком, вдыхая запах грязи, рвоты и табака.
Путукам заговорила нараспев:
– Из моего тела, из земли, из дурманящей воды, я… Трусайт II автоматически остановился.
– Он не может перевести это слово, – сказал Хасан. – И я тоже. Оно не встречается в разговорном языке. Во время магических обрядов они иногда используют какие-то архаичные выражения. А это слово, возможно, восходит к старому корню, означающему “придавать форму”, “делать”. Таким образом, она говорит что-то вроде “я леплю тебя”.
– Продолжим, – сказала Тагири. Путукам вновь затянула свой речитатив:
– Из моего тела, из земли, из дурманящей воды, я леплю вас, о дети сорока поколений, смотрящие на меня из моего сна. Вы видите, как страдаем мы и жители всех других деревень. Вы видите белых чудовищ, которые превращают нас в рабов и убивают нас. Вы видите, как боги посылают болезни, чтобы спасти благословенных, и оставляют в живых только проклятых, чтобы те несли эту страшную кару. О, дети сорока поколений, смотрящие на меня из моего сна! Обратитесь к богам, научите их милосердию! Пусть они нашлют чуму, чтобы убить всех нас, чтобы земля опустела, и белые чудовища искали бы нас от моря до моря и не нашли никого, вообще никого, даже пожирающих человеческое мясо карибов! Пусть земля опустеет и на ней останутся только наши тела, тела тех, кому посчастливится умереть свободными. Заступитесь за нас перед богами, О мужчина! О женщина!
Так продолжалось довольно долго. Когда Путукам, устав, умолкала. Байку подхватывал песнопение. Вскоре и другие жители деревни собрались вокруг них, и время от времени присоединялись к пению. Особенно дружно тянули они нараспев имя тех, к кому обращались с мольбой: Дети сорока поколений, которые смотрят на нас из сна Путукам…
Пение все продолжалось, когда на тропе появились едва волочившие ноги от усталости испанцы, вооруженные мушкетами, пиками и мечами; впереди шли два смущенных индейца-проводника. Жители деревни и не пытались сопротивляться. Они не переставали петь даже тогда, когда их всех схватили, даже когда всех стариков, и Байку в том числе, проткнули мечами и пиками. Даже когда у них на глазах насиловали девушек, все, кто еще не потерял дара речи, продолжали свое песнопение, молитву, заклинание, пока, наконец, командир испанцев, потеряв самообладание, не подошел к Путукам и не вонзил ей меч в основание горла – как раз в то место, где сходятся ключицы. Захрипев, она умерла, и пение прекратилось. Ее молитва, как и молитва Байку, не остались без ответа. Она умерла, оставшись свободной.
Когда все жители деревни погибли, Тагири вновь потянулась к кнопке управления. Но Хасан опередил ее, выключив изображение.
Тагири вся дрожала, хотя внешне пыталась казаться спокойной.
– Мне уже случалось видеть такие ужасы и раньше, – сказала она, – но на этот раз она видела меня. Видела нас.
