это будет иметь для них значение, но не сомневался в том, что они на всю жизнь запомнят этот день.
Спустя несколько недель ЛаВон и Киппи перестали ходить в школу. Лишенным отцов семьям предстояло выполнить множество полевых работ, и учеба стала для них непозволительной роскошью. У Поупа был старший брат, и он остался в школе еще на год.
Один раз Поуп чуть было не заговорил с Карпентером. Был ветреный день, и тучи песка ударяли в окно класса. С юга надвигалась настоящая буря. Когда урок закончился, большинство детей, нагнув головы, бросились врассыпную, желая побыстрее добраться до дома и не попасть под ливень. Впрочем, несколько человек остались в классе, чтобы поболтать с Карпентером о том и о сем. Когда последний из них ушел, Карпентер заметил, что Поуп все еще в классе. Его рука с карандашом застыла над клочком бумаги. Подняв глаза, он посмотрел на Карпентера, а затем опустил карандаш, собрал свои книги и направился к двери. Взявшись за дверную ручку, он на мгновение замер. Карпентер ждал, когда он заговорит. Но мальчик открыл дверь и вышел из класса.
Карпентер направил коляску к двери, чтобы посмотреть, как он уходит. Ветер трепал куртку Поупа. «Налетел на него, точно коршун, — подумал Карпентер, — и сейчас оторвет от земли».
Но этого не случилось. Ветер не оторвал мальчика от земли. Карпентер увидел, что ветер, словно течение, лишь подгонял Поупа, стремительно удалявшегося по одной из улиц городка. Каждого человека в этом мире уносит либо течение, либо ветер. Они либо падают в реки, либо бегут по улицам, чтобы в конце концов найти упокоение, налетев на какую-нибудь корягу или выйдя через какую-нибудь дверь, или оказавшись в какой-нибудь могиле. Один Бог знает, куда и зачем все они спешат.
ФУРГОН БРОДЯЧИХ КОМЕДИАНТОВ
Лошадь Дивера захворала и пала прямо под ним. Сидя в седле, он записывал данные о том, насколько продвинулась эрозия, уничтожавшая почвенный слой новых пастбищ, когда внезапно старушка Бетт вздрогнула, заржала и рухнула на колени. Соскользнув на землю, Дивер тотчас ее расседлал. Положив голову лошади себе на колени, он стал похлопывать ее рукой и ласково беседовать с умирающим животным.
— Если бы я был всадником сопровождения, такого бы не случилось,— подумал Дивер.— Там, на востоке, в прерии, Всадники Ройала всегда работали в паре. Они никогда не отправлялись в путь поодиночке, как это делали конные рейнджеры здесь, в старой южной пустыне Юты. К тому же у них были лучшие лошади во всем Дезерете, а не такие старые клячи, как Бетт, которая испустила дух здесь, на приграничных пастбищах. У них были ружья, и они не стали бы дожидаться, пока лошадь околеет, а выпустили бы на прощание пулю, которая принесла бы несчастному животному долгожданное облегчение.
Впрочем, что толку размышлять о всадниках сопровождения?
Воспользовавшись своим правом, Дивер внес свое имя в список претендентов и четыре года ждал, когда ему поручат какое-нибудь задание. В этот список были внесены имена большинства конных рейнджеров, которые с нетерпением ждали случая выполнить какое-нибудь важное и рискованное задание, например, вывести группу беженцев из прерии, сразиться с бандитами или обезвредить ракету. Все всадники Ройала были героями — героизм был неотъемлемой частью их работы. Всякий раз, когда они возвращались с задания, в газетах появлялись их фотографии и хвалебные статьи. Что касается конных рейнджеров, то эти неотесанные и пропахшие потом ребята никого не интересовали. Неудивительно, что все они мечтали о том дне, когда будут скакать рядом с самим Ройалом Аалем. В списке было слишком много желающих, и Дивер опасался того, что когда подойдет его очередь, то он, вероятно, уже не пройдет по возрасту. Те, кому было за тридцать, вычеркивались из списка претендентов, а ему осталось до этого возраста всего полтора года. Так что, скорее всего, он так и будет объезжать пастбища, проверяя, насколько продвинулась эрозия, и возвращая хозяевам отбившихся от стада домашних животных, пока однажды сам не свалится с седла. Тогда придет очередь его лошади наблюдать за тем, как
Дернув ногой, Бетт заржала. Ее глаз, в котором застыл ужас смерти, стал бешено вращаться, а потом остекленел. Через некоторое время на него села муха. Дивер без труда снял с колен голову Бетт. Муха осталась на своем месте. Наверное, уже откладывает яйца. В этом краю смерть не отпускает слишком много времени на прощание с жизнью.
Дивер решил все делать по инструкции. Сначала поместить соскобы, взятые из анального отверстия Бетт, в пластиковую трубочку, чтобы впоследствии можно было определить причину смерти животного. Потом забрать свернутые в скатку постельные принадлежности, тетради с записями и флягу. Затем идти в ближайший поселок и оттуда позвонить в Моаб.
Дивер все так и сделал, за исключением того, что не смог уйти, оставив седло. Наставление гласило, что жизнь всадника дороже его седла, но парень, который это написал, явно не вносил пятидолларовый залог за седло. А эта сумма, между прочим, была равна его недельному жалованию. Дивер был не из тех, кто разбрасывается такими деньгами. Вчера, на исходе дня, он пересек какую-то дорогу. Ему надо туда вернуться, сесть на седло и пару дней ждать, пока появится какой-нибудь грузовик.
Во всяком случае, согласно его собственному отчету, он хотел поступить именно так. В общем, Дивер Тиг вернулся к мертвой Бетт, чтобы забрать седло. Плохо, что он остался без лошади, в очередной раз подумал Дивер. Подняв седло, он закинул его на спину. Оно все еще хранило тепло и пот уже мертвой Бетт.
Он не пошел вдоль края пастбища по следам копыт своей лошади. Его собственные следы могли вызвать еще большую эрозию, поэтому он решил без нужды не рисковать. Он пошел по более густой траве, высаженной еще в прошлом году. Довольно скоро он потерял из виду серые кусты полыни, которыми была покрыта пустыня. Они находились слишком далеко, чтобы увидеть их сквозь пелену влажного воздуха. Люди говорили, что в прежние времена воздух был таким чистым и сухим, что можно было увидеть горы, которые находились на расстоянии двух дней пути верхом. Теперь же он мог различить только красноватые скалы, выступавшие из травы. Когда он к ним приближался, они становились ярко-оранжевыми, а на расстоянии одной или двух миль тускнели, приобретая сероватый оттенок. Эти объятые туманом скалы стояли словно часовые.
Дивер так и не привык к этим колоннам из оранжевого песчаника, которые под действием ветра приобрели самые причудливые очертания. Они вздымались вверх прямо из влажной зелени пастбищ. Эти скалы совершенно не вписывались в окружающий пейзаж. Они не совпадали по цвету. Твердый камень и мягкая трава не имели ничего общего, и это было противоестественно.
Лет через пять, когда граница осваиваемых земель переместится еще дальше, сюда придут фермеры, которые вспашут землю вокруг скал, не удостоив своим вниманием последние остатки древней пустыни. Дивер представил себе, как эти пылающие гневом скалы будут надменно стоять посреди наступающей зелени разнообразных растений. Возможно, людям удастся покорить пустыню, но им никогда не удастся сломить своенравных, обветренных ветеранов. Через пятьдесят, а быть может, через сто или даже двести лет, когда Земля залечит раны, нанесенные ей войной, восстановится прежний климат и здесь больше не будет дождей. Вот тогда вся эта трава, все эти злаки почернеют и погибнут, а фруктовые деревья станут голыми и высохнут, а потом их вырвет песчаная буря, и в конце концов они превратятся в пыль. Тогда на земле опять не останется ничего кроме полыни и этих каменных воинов, которые так и будут стоять здесь, молча празднуя свою победу.
Однажды это обязательно произойдет. Но об этом не хотят задумываться все эти первопроходцы со своими пахотными полями и садами, живущие в маленьких городках, где все друг друга знают и ходят в одну церковь. Они считают, что останутся здесь навсегда. Каждый из них получил свой клочок земли и врос в него, словно пробка в горло бутылки. Когда я приезжаю к вам в город, вы смотрите на меня исподлобья своими прищуренными маленькими глазками, потому что видите меня в первый раз. Среди вас мне нет места, и будет лучше, если я займусь своим делом и поскорее уеду из города. Но ведь именно так относится к вам, вашим пашням и вашим домам пустыня. Вы здесь лишь временно. Для вас здесь нет места, и очень скоро от вас и от всех ваших достижений не останется и следа.
