больно, как вчера. Но он слишком устал, чтобы открыть глаза. Он не мог даже звука издать, чтобы дать понять родителям, что не спит, хотя отчетливо слышал их беседу.
– Боже мой. Вера, у него ночью, наверное, кровотечение открылось.
– Мама, Мэри говорит, я должен…
– Тихо, Кэлли! Убирайся отсюда! Разве ты не видишь, что мама занята…
– Не надо кричать на мальчика, Элвин. Ему всего семь лет.
– Он достаточно вырос, чтобы научиться держать рот закрытым и не вмешиваться в дела взрослых… ты только посмотри.
– Глазам своим не верю.
– Я-то думал, гной сочится, как сливки из коровьего вымени…
– А тут все чисто.
– И кожа приросла, смотри, смотри! Правильно ты сделала, что пришила ее.
– Я и не надеялась, что она приживется.
– Кости совсем не видно.
– Господь благословляет нас. Я молилась всю ночь, Элвин, и посмотри, что сотворил Господь.
– Ну, может, если бы ты молилась чуточку поупорнее, он бы вообще всю рану залечил. Тогда бы я отдал мальчика в церковный хор.
– Не святотатствуй, Элвин Миллер.
– Да нет, просто мне иногда бывает обидно при виде того, насколько ловко Господь умеет подвернуться под руку и присвоить чужую славу. Может, Элвин сам себя залечил, ты об этом не подумала?
– Посмотри, твои грязные речи разбудили малыша.
– Спроси, не хочет ли он воды.
– Он ее выпьет, хочет или нет.
Элвину очень хотелось пить. У него не только рот пересох, все тело жаждало воды: она была нужна, чтобы восстановить потерянную кровь. Поэтому он пил и не мог напиться, с жадностью глотая из жестяной чашки, поднесенной рукой мамы к его губам. Большей частью вода проливалась на лицо, текла по шее, но он не замечал этого. Важна была та влага, что плескалась сейчас у него в животе. Он откинулся на подушку и попытался заглянуть внутрь себя, чтобы проверить, как поживает рана. Но это ему не удалось: слишком много сил потребовалось. Он провалился в сон, не добравшись и до половины пути.
Проснувшись снова, он решил, что на улице опять ночь, – а может, занавески были задернуты. Проверить он не мог, потому что слишком уж невыносимо было открывать глаза. Кроме того, вернулась прежняя боль, с новой яростью впиваясь в его тело, а нога ужасно чесалась, и он едва удерживался от того, чтобы не дотянуться до нее и не начать драть ногтями. Сосредоточившись, он проник в область раны и вновь принялся помогать коже расти. За время сна открытая плоть успела затянуться тонкой пленкой. Под ней тело все еще трудилось, восстанавливая порванные мускулы, сращивая сломанные кости. Но потеря крови больше Элвину не грозила, как, впрочем, и заражение.
– Взгляни, Сказитель. Ты когда-нибудь видел подобное?
– Кожа как у новорожденного.
– Может, я свихнулся, но если б не перелом, бинты можно было бы снять.
– Да, раны как не бывало. Ты прав, бинты действительно больше не нужны.
– Наверное, моя жена правду говорила, Сказитель. Может быть, это Господь решил поступиться принципами и сотворил чудо с моим мальчиком.
– Доказательств тому нет. Когда малыш проснется, возможно, он нам что-нибудь объяснит.
– Вряд ли он что-нибудь понимает – за все время даже глаз не открыл.
– Одно несомненно, мистер Миллер. Угроза смерти миновала. Хотя вчера я думал совсем наоборот.
– А я вообще собрался сколачивать ему гробик, чтоб в землицу опустить, вот так вот. Даже представить не мог, что он выживет. А ты посмотри, каким здоровым он выглядит сейчас! Интересно все же, что его защищает – или кто?
– Кто бы его ни защищал, мистер Миллер, мальчик куда сильнее. Тут есть над чем поразмыслить. Его защитник разломил камень, но Эл-младший срастил его обратно, и покровитель не смог помешать ему.
– Думаешь, он знал, что делает?
– Да, ему кое-что известно о таящихся внутри силах. Он мог сотворить с камнем что угодно.
– Сказать прямо, никогда не слышал о подобном даре. Я рассказал Вере о том, как он обтесал камень, нанеся нарезку без всякого инструмента, так она сразу принялась читать мне Книгу Пророка Даниила и что- то верещать о исполнившемся пророчестве. Хотела бежать к мальчику в комнату и предупредить о железных и глиняных ногах 41, но я ее остановил. Разве не глупо? Религия превращает людей в буйнопомешанных. Я ни разу не встречал женщины, которая бы не сходила с ума по религии.
Дверь открылась.
– А ну вон отсюда! Ты что, настолько туп, Кэлли, что тебе двадцать раз повторять приходится? Так, где мать, неужели она не может держать семилетнего пацана подальше от…
– Помягче с парнишкой, Миллер. Он уже убежал.
– Не знаю, что с ним случилось. С той поры, как Эл-младший слег, куда ни брошу взгляд, повсюду вижу Кэлли. Он как гробовщик, выбивающий плату.
– Может, он растерян. Он ведь никогда не видел Элвина больным…
– Элвин неоднократно был на волосок от смерти…
– Но ни разу не пострадал.
Долгое молчание.
– Сказитель…
– Да, мистер Миллер?
– Ты был нам хорошим другом, хотя порой мы этого не заслуживали. Я хочу спросить, ты ведь не завязал со странствиями?
– Вроде нет, мистер Миллер.
– Не то чтобы я тебя из дому гоню, но если ты в ближайшее время решишь пуститься в путь и, мало ли, направишься на восток, не мог бы ты отнести одно письмецо?
– С радостью. И не возьму ни монеты – ни с отправителя, ни с получателя.
– Спасибо тебе большое. Я долго обдумывал твои слова. Ну, насчет мальчика, которого следует отослать, чтобы избегнуть опасностей, угрожающих ему. Я вдруг подумал: а есть ли вообще такие люди, которым бы я мог доверить присмотр за ним? Там, откуда мы приехали, то есть в Новой Англии, особых родственников у нас не имеется, да и, кроме того, мне что-то не хочется, чтобы моего сына превратили в фанатика-пуританина.
– Я рад слышать это, мистер Миллер, потому что сам не горю желанием вновь посещать земли Новой Англии.
– Но если ты пойдешь по дороге, по который мы ехали сюда, на запад, то рано или поздно выйдешь к одной деревеньке, что на берегу реки Хатрак, милях в тридцати к северу от Гайо, недалеко от форта Дикэйна. Там есть один постоялый двор, по крайней мере был когда-то, за ним еще кладбище, на котором стоит камень с надписью: «Вигор – он погиб, спасая жизнь брата».
– Ты хочешь, чтобы я отвел туда мальчика?
– Нет, нет. Пока снег лежит на земле, я никуда его не пущу. Вода…
– Понимаю.
– В той деревеньке есть кузня, и я подумал, может, тамошнему кузнецу сгодится подмастерье. Элвин молод годами, но для своего возраста он вымахал дай Боже. Думаю, он будет стоящим приобретением для кузнеца.
– Подмастерьем?
– Ну, мне не хочется делать из него раба. А денег, чтобы послать его в школу, у меня нет.
– Я отнесу письмо. Но, надеюсь, могу задержаться еще на пару дней? Хочу дождаться, когда мальчик очнется, чтоб попрощаться.
– Да я ж не выталкиваю тебя прямо сегодня ночью. На улице слишком глубокие сугробы, так что и завтра ты никуда не пойдешь.
