больше всего на свете, потому что звучал он так редко.
— Деревья уверовали в Иисуса, — покачала головой она. — Кто б мог подумать?
— Пеквенинос уже прозвали его святым Стефаном, Покровителем Деревьев.
— Ну, это они поспешили. Для этого требуется некоторое время. Сначала его нужно канонизировать. На его гробнице должна свершиться пара-другая чудес. Можешь мне поверить, уж мне-то эта процедура известна.
— Мучеников в наши дни не так много, — возразил Эндер. — Его обязательно канонизируют. Люди будут молиться, чтобы он заступился за них перед Иисусом, и молитвы их исполнятся, потому что если кто и заслужил право быть выслушанным Иисусом, так это твой сын Эстевано.
По щекам ее покатились слезы.
— Мои родители были мучениками, и скоро их причислят к лику святых, — грустно улыбнулась она. — Мой сын стал святым. Набожность передается через поколение.
— Да уж. Твое поколение прославилось эгоистичным гедонизмом.
Она повернулась к нему, по пыльным щекам, оставляя грязные дорожки, текли слезы, ее блестящие глаза глядели прямо в его сердце. Эту женщину он безумно любил.
— Я не раскаиваюсь в изменах мужу, — произнесла она. — Разве может Христос простить меня, если я ничуть не сожалею об этом? Но если б я не спала с Либо, мои дети никогда бы не появились на свет. Против такого исхода Господь вряд ли бы стал возражать…
— По-моему, сам Иисус сказал: «Я, Господь, буду прощать, кого прощу. Но вы должны простить всех людей».
— Нечто вроде того, — кивнула она. — Я не особый знаток писаний. — Протянув руку, она коснулась его щеки. — Ты так силен, Эндер. Но выглядишь усталым. Как можешь ты уставать? Вселенная по-прежнему зависит от тебя. Может, не все человечество, но этот мир — точно. Ты должен спасти его. Но ты устал.
— Усталость источила меня, — признался он. — А ты забрала с собой последнюю каплю крови.
— Странно, — промолвила она. — Мне казалось, что я вырезала у тебя раковую опухоль.
— Новинья, ты так и не научилась понимать, чего именно добиваются от тебя люди. Ты не знаешь, чего желают твои близкие. Порой мы с не меньшей радостью принимаем боль, чем помощь.
— Поэтому-то, Эндер, я и пришла сюда. Я отказалась от решений. Я доверялась собственным суждениям. Я доверялась тебе. Я верила Либо, Пипо, отцу и матери, Квиму, но все лишь разочаровывали мою веру или уходили… Нет, я знаю, ты никуда не ушел, и понимаю, что ты ни в чем не виноват. Нет, Эндрю, выслушай меня, выслушай. Проблема заключалась совсем не в тех людях, которым я верила, проблема заключалась в том, что я верила им, тогда как ни один человек не мог принести мне то, в чем я нуждалась. Понимаешь, я искала освобождения.
Я нуждалась — и нуждаюсь до сих пор — в искуплении. Но ты не в силах мне его дать — ты дал мне больше, чем от тебя требовалось, Эндрю, но у тебя нет того, в чем я больше всего нуждаюсь. Только Избавитель, только Помазанник Божий способен подарить мне освобождение. Ты понимаешь меня? И искупить свою вину я могу только в том случае, если посвящу оставшуюся жизнь Ему. Поэтому я здесь.
— Пропалываешь грядки.
— Отделяю зерна от плевел, — улыбнулась она. — Пропалывая грядки, я помогаю людям — они получат много хорошей картошки. И мне не нужно постоянно быть на виду, постоянно привлекать к себе внимание, чтобы ощущать полноту жизни.
Однако ты, придя сюда, напомнил мне, что, даже обретя счастье, я причиню кому-то нестерпимую боль.
— Это не так, — возразил Эндер. — Потому что я иду с тобой. Я вместе с тобой присоединюсь к ордену. В него допускаются только супружеские пары, а мы с тобой женаты. Без меня ты в него не вступишь, а тебе это нужно. Зато вместе со мной тебя примут. Что может быть проще?
— Проще? — удивилась она. — Ну, во-первых, ты не веришь в Бога.
— Почему ты так решила? — раздраженно спросил Эндер.
— Ты допускаешь существование Бога, а это несколько не то, что имею в виду я. Ты не веруешь в него так, как верует в своего сына мать. Она не ставит под сомнение его СУЩЕСТВОВАНИЕ — почему она должна в этом сомневаться? — она имеет в виду свою веру в его будущее, она верует, что он будет следовать той доброте, которая заложена в нем. Она доверяет ему будущее, вот насколько глубока ее вера. Но твоя вера в Христа вовсе не так глубока. Ты по-прежнему веришь в себя, Эндрю. Веришь в людей. Ты разослал во все концы вселенной свои маленькие копии, тех детей, которых создал во время посещения преисподней. Ты сейчас стоишь рядом со мной, среди этих стен, но сердце твое мечется между планетами, пытаясь остановить флот. Ты ничего не оставляешь Господу. Ты не веришь в него.
— Прости, но если Бог намерен делать все сам, зачем ему было создавать нас?
— Ну да, насколько я помню, один из твоих родителей был еретиком. Вот где берут исход твои самые странные предположения.
Она частенько в шутку вспоминала об этом, прохаживаясь на тему его детства, но на этот раз ни он, ни она не засмеялись.
— Я верую в ТЕБЯ, — сказал Эндер.
— Но советуешься с Джейн.
Он сунул руку в карман, достал из него что-то и, протянув ей, разжал кулак. Это была сережка с драгоценным камнем, из которого торчало несколько крошечных проводков. Она походила на мерцающую жемчужину, вырванную из морской раковины, где покоилась веками. Сначала Новинья не узнала ее, но наконец она догадалась, что это такое, и, подняв глаза, посмотрела на ухо Эндера. Сколько она его знала, Эндер все время носил в ухе эту сережку, посредством которой он общался с Джейн, ожившей компьютерной программой, самым старым, самым дорогим, самым верным спутником и товарищем.
— Эндрю, неужели ты пошел на это ради меня?
— Честно говоря, я не был уверен, что эти стены удержат меня, пока на ухо будет постоянно нашептывать голосок Джейн, — признался он. — Я все с ней обсудил. Все объяснил.
Она понимает. Мы остались друзьями. Но не компаньонами.
— Ох, Эндрю… — Теперь Новинья разрыдалась по-настоящему. Обняв Эндера, она прижалась к его груди. — Если бы ты сделал это пару лет назад, даже пару месяцев назад…
— Может, я и не верую в Иисуса так, как веруешь в него ты, — сказал Эндер, — но, может, я буду верить в тебя, а ты будешь верить в него?
— Ты не выживешь здесь.
— Рядом с тобой я выживу где угодно. Я не столько устал от мира, сколько от решений. Я устал решать. Устал пытаться найти решение.
— Но именно этим мы здесь и занимаемся, — произнесла она, немножко отстраняясь от него.
— Здесь мы можем быть не разумом, но детьми этого разума. Мы можем быть руками и ногами, губами и языком. Мы можем исполнять, но не решать.
Тихонько охнув, он встал на колени и сел прямо на землю, устроившись среди невысоких побегов картофеля. Грязной рукой он вытер лоб, хотя знал, что это не поможет, лишь превратит пыль в грязь.
— Ты так все красиво изложил, Эндрю, что я почти поверила тебе, — сказала Новинья. — Неужели ты решил отказаться от роли героя в собственной саге? Или это очередная хитрая уловка? Ты теперь решил уйти в монастырь и стать самым великим среди нас?
— Знаешь ли, я никогда не жаждал величия и славы. Которых, кстати, никогда у меня не было.
— Эндрю, ты такой прекрасный рассказчик, что сам веришь в собственные сказки.
Эндер поднял голову.
— Прошу тебя, Новинья, позволь мне жить рядом с тобой.
Ты моя жена. Моя жизнь лишится смысла, если я потеряю тебя.
— Мы можем жить здесь как муж и жена, но мы не сможем…, ну, ты знаешь…
— Мне известно, что «фильос», вступая в орден, отказываются от вступлений в интимную связь, — кивнул Эндер. — Но я твой муж, И поскольку я все равно ни с кем не занимаюсь сексом, в число этих «ни с кем» я могу включить и тебя.
Он криво улыбнулся.
Она ответила ему печальной, сочувствующей улыбкой.
