делали проходы в минных полях. Захваченный пленный показал: сегодня в три часа начнется, войска уже заняли исходное положение.
С вечера 4 июля в штабе Центрального фронта находился представитель Ставки Жуков. Ему и сообщил Рокоссовский об известиях из армии Пухова.
— Что будем делать? Докладывать в Ставку нет времени! Промедление может нам дорого стоить!
— Вы командуете фронтом, вам и решать, — ответил Жуков. — Я считаю, что времени терять нельзя.
— Тогда я отдаю приказ на проведение контрподготовки. — И Рокоссовский повернулся к начальнику артиллерии фронта: — Василий Иванович, начинай!
В 2 часа 20 минут 5 июля артиллерия 13-й и 48-й армий открыла ураганный огонь по изготовившимся к наступлению вражеским войскам. По прямой штаб-квартира Рокоссовского находилась не более чем в 20 километрах от врага, и на таком расстоянии отчетливо слышался гром орудий.
Тем временем Жуков связался со Ставкой и доложил о принятом решении. Сталин просил чаще информировать его. Чувствовалось, что Верховный Главнокомандующий находится в напряженном состоянии. В 2 часа 30 минут, спустя десять минут после начала контрподготовки, он позвонил сам:
— Начали?
— Да!
— Как реагировал противник?
— Пытался отвечать отдельными батареями.
— Хорошо, я еще позвоню.
Впоследствии из опросов пленных стало известно, что удар советской артиллерии, нанесенный за несколько минут до того, как гитлеровцы сами собирались открыть огонь, был совершенно неожиданным, от него пострадала артиллерия, почти всюду была нарушена связь, система наблюдения и управления. Оценивая, однако, результат контрподготовки, Жуков писал позднее: «...мы все же ждали от нее больших результатов. Наблюдая ход сражения и опрашивая пленных, я пришел к выводу, что как Центральный, так и Воронежский фронты начали ее слишком рано: немецкие солдаты еще спали в окопах, блиндажах, оврагах, а танковые части были укрыты в выжидательных районах».
30 минут гремела канонада, потом наступила тишина, за которой — все это знали — должен последовать «внезапный» удар противника. Прошел час, наступало уже утро... Только в половине пятого утра сотни вражеских пикирующих бомбардировщиков появились над нашими позициями. Они сбросили свой смертельный груз, и после этого немецкая артиллерия начала обработку переднего края, продолжавшуюся свыше часа.
Когда около шести утра немецко-фашистские танки и пехота пошли в наступление, в штабе фронта около Рокоссовского собрались члены Военного совета, начальники родов войск, проведшие бессонную и тревожную ночь. Все ждали указаний командующего фронтом, как действовать дальше. Вместо этого Рокоссовский спросил:
— Вы уверены в правильности наших планов? Я думаю, войска полностью готовы к отражению атаки врага.
Когда все окружающие подтвердили это мнение, командующий фронтом сказал соратникам:
— Тогда я советую всем отдохнуть часа два. Если же мы будем бодрствовать, то непременно станем дергать командармов запрашивая, как у них обстоят дела. А им самим надо во всем разобраться, на это «тоже требуется немало времени. Уверен, что как только появятся новости, они сами доложат. Вы как хотите, а я иду спать.
Никто не знает, спал ли командующий фронтом в эти утренние часы, никто не может сказать, какого нервного напряжения стоило ему спокойствие, столь благотворно отражавшееся на окружающих, но телефон его молчал до тех пор, пока командармы не начали сами докладывать о ходе боевых действий. Рокоссовский знал, что все возможное сделано, и был уверен в своих войсках и командующих армиями, которые, он был в этом убежден, будут действовать так, как этого потребует обстановка, так, как действовал бы он сам.
Как и ожидал Рокоссовский, именно на войска 13-й армии Пухова и на правый фланг 70-й армии Галанина на узком участке обрушился главный удар танковых и пехотных дивизий врага.
Армада бронированных машин, способных, казалось, стереть, раздавить любое сопротивление, надвигалась на передний край армии Пухова. Впереди ползли группами по 10—15 штук 63-тонные «тигры» и штурмовые орудия «фердинанды» — стальные чудовища, с которыми немецкое командование связывало надежды на неотразимость своих атак. За ними следовали тоже группами, но уже по 30—50 и более машин, средние танки, а сзади них на бронетранспортерах, автомашинах и в пешем строю — тысячи солдат, сопровождаемых артиллерией. С воздуха танки и пехота противника поддерживались авиацией, артиллерия продолжала обстреливать боевые порядки советских солдат.
Солдаты Рокоссовского достойно встретили противника. Мощным огнем артиллерии всех систем первая атака врага была отбита. Перегруппировав свои войска, в половине восьмого утра немцы возобновили наступление. Теперь уже определился участок, на котором они были намерены нанести главный удар. Это был район Ольховатки. И удар этот обрушился на солдат 15-й и 81-й дивизий армии Пухова. Четыре раза в этот день отбили они атаки врага, четыре раза противник откатывался и четыре раза после артиллерийской и авиационной обработки вновь рвался вперед. Только в результате пятой атаки удалось ему потеснить советские части. Расчеты немецкого командования на то, что с ходу удастся прорвать оборону и получить свободу маневра в направлении Курска, не сбылись. Единственное, чего достигли фашисты ценою существенных потерь, — продвижения в глубь советской обороны на 6—8 километров. С наступлением темноты боевые действия войск почти прекратились, на разных участках шли лишь отдельные столкновения, да разведчики вели непрерывные поиски.
Тем временем в штабе фронта продолжалась напряженная работа. Рокоссовский предполагал, и справедливо предполагал, что враг не израсходовал еще свои резервы, что с утра 6 июля следует ожидать наращивания им ударов. Об этом он доложил Верховному Главнокомандующему. В ответ Сталин сообщил, что из резерва Главного командования фронту передается 27-я армия генерал-лейтенанта С. Т. Трофименко.
Весть обрадовала Рокоссовского, он немедленно отправил штабных командиров для встречи армии. Но утром раздался телефонный звонок из Ставки, пришло новое распоряжение — 27-ю армию, немедленно направить в распоряжение Ватутина в связи с угрожающей обстановкой в районе Обояни. Ставка предупредила, что надо рассчитывать только на свои силы, что положение левого соседа тяжелое и противник оттуда может нанести удар в тыл войск Рокоссовского.
Приходилось действовать своими собственными силами. Для того чтобы восстановить положение, Рокоссовский принял вечером 5 июля решение: с утра нанести контрудар по вклинившемуся противнику 2-й танковой армией А. Г. Родина и 19-м танковым корпусом И. Д. Васильева.
Однако за короткую июльскую ночь танковые соединения не успели сосредоточиться на исходных позициях. Рассвет застал танки в движении, и они подверглись ожесточенным атакам немецких бомбардировщиков. Командиры дивизий не успели провести тщательную рекогносцировку местности, не были своевременно проделаны проходы в минных полях. К тому же во встречном бою с «тиграми» наши танки понесли значительные потери. Все это привело к тому, что стремительного и одновременного удара не получилось. Контрудар не дал желаемых результатов.
С утра 6 июля перешли в наступление и дивизии 17-го гвардейскою стрелкового корпуса. Им удалось продвинуться на 2—3 километра в глубь расположения врага, и здесь они пришли на выручку подразделениям 15-й и 81-й дивизий, которые уже вторые сутки сражались в окружении. Советские солдаты, будучи обойдены врагом, заняли круговую оборону и отражали атаки врага. Два батальона, семь рот, одиннадцать взводов и много отдельных небольших групп сумели замедлить продвижение немецких войск.
Тем временем гитлеровцы ввели свежие силы и продолжили наступление. Им удалось оттеснить войска 17-го корпуса на исходные позиции, но ворваться во вторую полосу обороны они не смогли. На этом направлении за два дня боя противник продвинулся на 8—10 километров и оказался перед второй оборонительной полосой, не менее крепкой, чем первая.
Почувствовав, что прорыв обороны на Ольховатском направлении ему не удастся, с утра 7— июля
