сначала противилась, но скоро согласилась. Потому что в довод я привел ее же слова:
— Не будем испытывать нашу маленькую радость. Не то она улетит от нас.
Я проводил ее до самой палаты.
— Странно, — сказала она, — я совсем не устала. Наоборот, даже полегчало как-то, — и протянула руку. «До свидания, не забывай меня», — сказала рука.
Я лежал долго, не мог уснуть. Вернулись из кино два моих соседа, тихонечко, чтобы не разбудить меня, разделись. Вскоре заснули, захрапели в свое удовольствие.
Бесцеремонная луна, забыв о всяком приличии, по комнате слоняется, все углы обшарила, ощупала все. Шевельнула пряжку ремня на спинке стула, пуговицы на гимнастерке пересчитала. Интересно, падает ли так же свет на Людмилу, на ее лицо, лоб, руки? Блестит ли кольцо на правом безымянном пальце? Наверное, глаза уже закрыты, она спит.
Спокойной ночи, Людмила!
А чего это ко мне сон не идет? Интересно, какой у моченых яблок вкус, какой запах? Я их не то что не ел, в жизни ни разу не видел. Наверное, очень вкусная вещь… Когда же это было — луна вот так же мучила меня, уснуть не давала?.. Когда мы с мальчишками в город калачи есть собрались, она долго на подоконнике лежала. Но так вроде не изводила. Может, потом, когда страсти грудь заполнили, сердце ныть научилось, были такие свидания с луной. Может, и еще будут…
Утром чуть свет я отправился на базар. Людей на улице еще мало. На пороге глинобитного дома сидел старик, трубку курил. Я спросил у него, как пройти к базару. Он вынул изо рта трубку и весьма охотно принялся рассказывать. Говорит он неторопливо, обстоятельно и так путано, что чем больше он объяснял, дальше уходил от меня базар и непостижимей казалась дорога к нему. Старик, видно, и сам это за собой знает, начинает сначала. Наконец я, кажется, что-то понял. Сказал спасибо и пошел, как он учил. На первом же перекрестке мне попалась пожилая женщина с большой корзиной. Для верности спросил и у нее.
— Да вот базар, — ткнула подбородком, — под носом у тебя.
И всего-то!
На базаре бабы, старухи солеными огурцами, капустой, чесноком торгуют, сушеным урюком, картофельными пирогами, творогом да еще много чем. Только все это мне знакомо, ничего такого, чего бы раньше не видел, не примечаю. Сначала я все ряды обошел, глазами перещупал, потом уже спрашивать начал.
Ответ один — нет. Некоторые торговки, помоложе, подшучивать принялись:
— Что, на соленое потянуло?
— Моченые яблоки, они в этом случае в самую охотку!
— Сама знаю, душа просит, вынь да положь. Так?
— Не то что просит — бунтует, — подтвердил я.
— Ну, жди девочку!
— Что ж, коли суждено, и оглобля, говорят, стрельнет.
С ведрами, мешками, сумками подходили новые торговки. Я уже несколько раз обошел все ряды:
— Моченых яблок нет ли?
— Нет.
— …нет ли?
— Нет.
Миловидная женщина, продававшая фасоль, сама заговорила со мной:
— Давно смотрю, солдат, пять раз ты уже базар обошел. Будто не моченые яблоки ищешь, а от смерти лекарство.
— Кабы не от смерти, не искал бы так. Не для себя, сам я их не пробовал никогда…
— Кажись, у меня дома на дне кадушки осталось несколько штук. Подожди немного. Продам вот эти пять стаканов своего товара и пойдем.
— Мне еще пять-шесть стаканов фасоли нужно было…
— Не хитри, солдат, тебе фасоль ни к чему, куда тебе деньгами сорить, и так шея с былиночку. Иди, под деревом в тенечке посиди.
Распродала свой товар, нет ли, но скоро женщина подошла ко мне:
— Пошли.
Я последовал за ней. Немного пройдя, она остановилась.
— Э, дела-то у тебя у самого неходкие, хомут давит. Ладно, потише пойдем.
Узкими улочками, кривыми переулками, заворачивая то вправо, то влево, мы шли довольно долго. Наконец остановились перед ветхой скособочившейся хибаркой на уступе горы. Женщина откинула веревочную петлю на калитке.
— Вот такой наш хутор.
— Какое ни есть, а свое гнездо.
— Не сама я это гнездо вила, браток, осиротелый был дом, заброшенный, от нужды поселилась…
На низком стуле возле завалинки сидела старуха. При скрипе калитки она насторожилась.
— Ты, что ли, Галинка?
— Я, мама.
— Я шаги-то издалека заслышала. Кажется, и гость есть.
— Да, мама.
Когда вошли в дом, Галина объяснила:
— Мама от бомбы ослепла. Там, на Украине, бомба в нашу хату попала. Все добро враз похоронила. Ладно еще, мама в огороде была.
Галина вышла и вскоре вернулась с тарелкой, в которой лежали черные сморщенные комочки, на яблоки и непохожие.
— Вот все, чем богата. Тарелку дать не могу, с посудой худо.
Достала заткнутую за шкаф желтую плотную бумагу, завернула яблоки. Я хотел расплатиться, достал деньги.
— За лекарство от смерти денег не берем. Слава богу, мы украинцы, пристыдила меня Галина. — Кто есть будет — на здоровье.
Не три сморщенных яблочка я вынес из этого сиротливого домика, а несчислимые душевные сокровища.
Эх, люди! Вы — вечная тайна. Никогда не угадаешь, в ком какой скрывается щедрый дух. Галина! Я снова обращаю к вам взгляд. После той встречи с вами у меня в жизни было многое — в больших дворцах мне вручали подарки, из почтенных, уважаемых рук я принимал награды страны, из уст благородных, справедливых и рассудительных мужчин слышал слова похвалы и одобрения. Было. И каждый раз я искренне радовался. Но эта радость, Галина, никогда не застилала стойкого света того давнего вашего подарка и других, схожих с ним, даров. А если бы вдруг застлала, остался бы я — сам себя обокравший и разоренный дотла.
Прижимая к груди свое богатство, я поспешил к госпиталю. Сбился с пути, нашел дорогу, снова сбился и наконец благополучно добрался.
Направился прямо к Людмиле. Сегодня ее дела вроде бы неплохи. Принарядилась, высоко зачесанные волосы повязала белой лентой. Она помолодела даже. В припухлых губах было что-то от девочки-подростки. Она сидела на табуретке возле окна и вязала. Кажется, детскую шапочку. Вот интересно, почему детскую шапочку?
Увидев меня, она отложила работу и встала, весь вид ее будто говорил: «А сегодня я вот какая».
— Если отгадаете, что у меня в руке, — подарок получите, — с порога сказал я, даже забыв поздороваться.
— Здравствуйте, — сказала она. Я смутился.
— Здравствуйте. Простите.
— А если не отгадаю, — она показала на сверток, — кому подарите?
— Все равно вам.
— Как интересно! — Когда ей весело, она часто это говорит. — Нет, скорей умру, чем отгадаю. Если хотите, чтобы я жила, показывайте быстрее.
