Обер-фельдфебеля Дельцайта, командира ремонтного взвода, никак нельзя было назвать человеком, с которым легко поладить. Его положительные стороны были скрыты за очень грубой наружностью. Он часто так донимал своим ворчанием, что его подчиненные старались поскорее переодеться в рабочую форму.
Подобным же образом он относился и к своему начальству, но мы не могли себе представить, что произошло бы, если бы его подчиненные позволили то же самое проделать в отношении его.
Дельцайт, первоклассный профессионал, использовал все свои способности, чтобы привести в норму поврежденную машину. Он был также и хорошим товарищем, который никогда не оставлял своих людей в беде. Положение дел в его взводе было гораздо более благополучным, чем во всех других.
Люди из ремонтного взвода во время боевых действий работали днем и ночью и конечно же не уступали в стойкости солдатам на фронте. Если Дельцайт обещал отремонтировать машину к определенному времени, на него можно было рассчитывать. Люди именно такого склада нужны на фронте. И разве имело большое значение, что кто-то несколько груб от природы? Люди сладкоречивые и любезные не годятся там, где нужно показать, на что ты способен.
16 марта 1944 года наш друг Дельцайт действовал в своей взыскательной и заслуживающей доверия манере. Посетив бункер ремонтного взвода, я узнал, что мой танк будет готов к полуночи.
Это значило, что не оставалось никаких помех для того, чтобы и другие танкисты заступили на смену. Наш «прогул» длился ровно 24 часа, но мы хорошо его использовали. Я сообщил экипажу Кершера, что им не следует полностью распаковывать свои вещи. Напротив, они должны держать все наготове и ложиться, чтобы успеть поспать в комфорте несколько часов.
Тем временем остальные две роты и штаб батальона были направлены в район Плескау (Пскова. —
Он был награжден Рыцарским крестом 15 марта, а затем переведен командовать школой унтер- офицеров в Эйзенахе. Это означало признание заслуг и подъем на несколько ступенек по карьерной лестнице, но отъезд, конечно, дался ему нелегко.
Нам тоже не хотелось, чтобы он уезжал, потому что у нас с ним были такие прекрасные отношения. Товарищи, которые присутствовали, когда одновременно отмечали его Рыцарский крест и отъезд, потом рассказывали мне, насколько тяжело было для Йеде расставание с 502-м батальоном.
Он не мог сдержать слез, когда каждый из сослуживцев пожимал ему руку. После войны я окольными путями узнал, что русские привлекли его к так называемому «суду за военные преступления» в Эйзенахе. Мне так и не удалось получить информацию о вынесенном вердикте. К сожалению, все следы его оказались потеряны.
Вечером мы долго сидели с фон Шиллером за бутылкой доброго шнапса. Он не мог понять, почему я хочу прилечь перед отъездом. Он не сильно ошибся, когда сказал, что мне представится благоприятная возможность отдохнуть на фронте, несмотря на неудобства.
Конечно, иваны тоже кое-что добавляли в этом отношении. Нам было слишком хорошо известно, что обманчивому затишью скоро придет конец. Так что я покинул своего ротного командира и лег спать. Мы собирались отправиться в четыре часа утра. Таким образом, наши товарищи могли заступить на вахту до рассвета и получить свою подлатанную машину не на виду у русских. Я дал указание караульному разбудить меня. К сожалению, я не принял во внимание его «деликатность». Когда сам Кершер в конце концов около пяти часов пришел ко мне, я все еще пребывал в глубоком сне. Караульный упрямо твердил, что будил меня, как было приказано, и я даже ему отвечал, но теперь не хочу в этом признаться. К тому же я был с похмелья. Усугубляя ситуацию, я накричал на ни в чем не повинного караульного и помчался к своей машине. Все уже меня там ждали. Времени было в обрез.
Мы прибыли к позиции Цветти в восьмом часу. Он успел исчезнуть перед самым рассветом. Связь с пехотой оказалась в полном порядке, а комбат сказал мне, что на фронте спокойно, поэтому я сразу же пошел спать. Если бы мы понадобились, то всегда были под рукой. Солдатам на фронте также было спокойнее, когда мы не мозолили глаза рядом, давая русским повод начать бешеную пальбу.
Иваны атакуют
Вскоре после рассвета я был разбужен более грубо, чем мне хотелось бы. Будильником на этот раз оказались русские. Среди голубого неба они создали огневую завесу, не оставлявшую места воображению. Она покрыла весь фронт нашего плацдарма. Только Иваны могли устроить подобный огневой вал.
Даже американцы, с которыми я позднее познакомился на западе, не могли с ними сравниться. Русские вели многослойный огонь из всех видов оружия, от беспрерывно паливших легких минометов до тяжелой артиллерии. Они показали нам, что в последние несколько недель зря времени не теряли, и им было не до сна.
Весь участок 61-й пехотной дивизии был накрыт таким огневым валом, что мы подумали, будто на нас обрушился ад. Мы оказались в самом центре всего этого, и было совершенно невозможно добраться из убежища до своих танков.
Когда мы уже были готовы сделать рывок после очередного залпа, свистящий звук следующего снаряда заставил нас отступить к входу в бункер. Из-за интенсивности огня было невозможно понять, где находилась главная цель атаки. В конце концов, то, что русские атаковали, уже не было секретом. Естественно, линия полевых укреплений пехоты была взломана после того, как интенсивность огня усилилась. Все взлетело на воздух. Мы полагали, что русские атаковали на нашем участке у Лембиту. Но нам также приходилось считаться с возможностью быть окруженными пехотой противника, прежде чем мы успеем влезть в свои танки.
Русские перенесли огонь дальше на север после длившегося добрых полчаса обстрела, показавшегося нам вечностью. Мы запоздало запрыгнули в свои танки. Атака русских, как видно, была в самом разгаре. Небо над нами также ожило.
Самолеты непосредственной авиационной поддержки, которые совсем не давали о себе знать в предыдущие недели, вновь объявилась над нами. Самолеты пролетали так низко, что у нас создавалось впечатление, будто они хотели снять с нас и унести с собой головные уборы. Они с ревом носились вокруг этого района и сбросили дымовые авиабомбы к северу от наших позиций, для того чтобы ослепить артиллерийских наблюдателей.
Судя по всему, иваны запланировали что-то достаточно грандиозное. Вероятно, они хотели в тот день продвинуться к побережью, чтобы отрезать наш плацдарм на нарвском фронте с тыла. Тогда в окружении оказались бы отдельные подразделения бронетанкового корпуса СС, дивизии «Фельдхернхалле» и пехоты Венглера. Для нас было важно, находимся ли мы в «мешке» или за его пределами. Между тем ситуация стала в высшей степени критической. Незадолго до 10 часов несколько отрядов пехотинцев пробежали мимо меня в западном направлении. Затем появилась 37-мм противотанковая пушка с двенадцатитонным тягачом. После этого появились еще 20–30 человек, все без оружия.
Все происходило на фоне непрекращающегося заградительного огня противника. И хотя мы находились всего примерно в 30 метрах в лесу, они не обратили на нас никакого внимания. Мне пришлось бежать к ним, чтобы узнать, что все три опорных пункта оставлены. Одно из штурмовых орудий к востоку от «детского дома» горело, а другое отступило.
Русские танки и пехота уже рвались к автостраде. Нельзя было терять ни минуты. Было ясно, что они наступали на север значительными силами с тем, чтобы расширить участок прорыва на нашем плацдарме на Нарве.
Я сразу же быстро двинулся по направлению к усадьбе. Кершер шел сразу за мной, и я повернул, чтобы он оказался слева. Он должен был сосредоточиться на том, что происходило на открытой равнине. Русские двигались вперед силой до полка к северу от наших опорных пунктов. Пять «Т-34» на полной скорости приближались по автостраде. Шестой русский танк уже почти достиг «детского дома», прежде чем мы его заметили. Но прежде я обратил внимание на пять противотанковых пушек на железнодорожной насыпи, угрожавших нашему флангу. В тот момент они были самым опасным противником. Вскоре я с ними
