обращая внимания на Джейни, которая обслуживала столики, бросая на него сердитые взгляды. Бентли доковылял до Чалкота только после двух часов ночи.
Милфорд появился сразу же, чтобы принять его пальто, потом, вежливо кашлянув, сказал:
– Вы просили, мистер Ратледж, чтобы вашу корреспонденцию передавали вам лично?
Бентли немедленно насторожился:
– Что пришло?
– Только это, – ответил дворецкий, доставая письмо из кармана. – Миледи получила это сегодня утром. Извините за опоздание.
– Вы отдали мою корреспонденцию Хелен?
– Письмо было адресовано ей, – объяснил дворецкий. – Но когда она его вскрыла, там оказалось еще одно письмо для вас, которое переслали из Роузлендс-Коттеджа.
Бентли схватил письмо. О Боже! Вот оно. Он узнал почерк Гаса. Он, правда, удивился, что Гас отправил письмо в Хэмпстед, хотя он четко сказал Фредди, что будет ждать ответа здесь, в Глостершире. Он мигом взлетел вверх по лестнице, но, очутившись в своей спальне, никак не мог собраться с духом и вскрыть письмо. Вместо этого он бросил его на туалетный столик, а сам направился к бару и налил себе коньяка. Потом с небрежностью, от которой потерял бы сознание любой француз, он проглотил напиток залпом и стал ждать, когда по телу разольется тепло.
Но даже после этого он все же не смог вскрыть письмо. В течение следующей четверти часа он мерил шагами комнату, размышляя о том, о чем могло бы говориться в письме. Нет, о том, что говорилось в письме, он знал, но интересно, как это было сформулировано? Жаждет ли Гас его крови? Или, может, он будет рад, что они станут кузенами? Он взглянул на письмо, белевшее на туалетном столике, и горько рассмеялся. Нет, на это нельзя надеяться. Одно дело дружить с негодяем, но совсем другое дело, если негодяй через женитьбу становится членом твоей семьи.
Может быть, это был вызов? Едва ли. Никто лучше Бентли не стрелял из пистолета, и он практически всегда выходил победителем, если скрещивались шпаги. Нет, вероятнее всего, там содержится требование, чтобы он немедленно явился в Чатем-Лодж – трезвый как стеклышко, одетый соответствующим образом и со специальным разрешением [4] в кармане. Конец его холостяцкой жизни. Начнется новая жизнь, полная обязанностей. От этой мысли его чуть не вырвало, так что ему пришлось достать из-под кровати ночной горшок, чего с ним давненько не случалось.
Но так уж получилось, что даже этого он не смог сделать как следует. Он просто сидел, уставившись на трещинку в фарфоровом дне. Боже мой! Нет, так дело не пойдет. Он поставил горшок на пол и усилием воли взял себя в руки. Ему вдруг стало стыдно. Он должен поступить честно в отношении Фредди. Она такая милая, такая нежная малышка. Он такой не заслуживает. А теперь ей, бедняжке, навяжут его. Наконец он взял конверт и взломал печать черного воска. Вооружившись ледяным спокойствием, он пробежал глазами текст. Потом перечитал его еще раз.
Что за черт?
В письме содержалось чуть ли не извинение! Гас неизвестно почему вбил себе в голову, что Тео запер на ночь дом, не узнав, вернулся ли Бентли. Вся семья – по крайней мере так говорилось в письме – была в ужасе. Его чемодан, писал Гас, тщательно упаковали и отправили в Хэмпстед. Они все выражали надежду, что он вскоре снова их посетит. Гас заканчивал свое послание несколько непристойным упоминанием о рыжей девице из «Объятий Роутема», которая по нему страдает.
Проклятие!
Ах эта скрытная маленькая ведьмочка! Она им ничего не сказала! Ни слова! Это очевидно. Боже милосердный, как она могла на это решиться? Как она могла сделать это своей семье? Себе самой? Ему? О чем она думала? Может быть, она думала, что ему все равно? Неужели она решила, что может просто отдать человеку свою девственность, а он после этого спокойно растворится в ночи? У него вдруг снова задрожали руки. Но на сей раз не от страха, а от гнева и возмущения.
Видит Бог, эта девушка принадлежит ему. Наверняка у нее хватит ума не отрицать этого. Наверняка брак с ним не может быть худшим из всех имеющихся у нее вариантов! Или может? О Господи! Этого он не знал. Разве он не сделал ей предложение? Разве не умолял выйти за него замуж?
Так или иначе, но именно эти слова он произносил. И он ни на минуту не усомнился в том, что они поженятся. Конечно, ему этого не хотелось. И если удалось избежать женитьбы, то он должен считать, что ему здорово повезло. Тогда чем объяснить охвативший его гнев? Почему вдруг у него возникло желание своими руками задушить Фредди? И почему он ни с того ни с сего открыл настежь шкаф, вытащил чемодан и принялся запихивать в него свою одежду?
Потому что больше не было причин отсиживаться здесь. Не было причин ждать письма, которое никогда не придет. Он, черт возьми, просто забудет о Фредди. А когда в следующий раз приедет в Чатем-Лодж, он сделает вид, что… нет, он просто туда не поедет. Он больше никогда туда не поедет. Гасу и Тео – и даже этому молокососу Тренту, если он пожелает, – придется приезжать в Лондон, чтобы всем вместе по дебоширить всласть.
Подумав об этом, Бентли схватил с туалетного столика письмо Гаса и бросил его на едва тлеющие угли в камине. Потом, шлепнувшись в свое любимое кресло и подперев руками голову, он стал наблюдать, как края письма вспыхнули сначала желтым, затем красным пламенем, а потом огонь охватил все письмо и от него ничего не осталось.
Для Фредерики время превратилось в вереницу унылых, похожих друг на друга дней. Джонни уехал в Лондон, а она не могла выбросить из головы мысли о Бентли Ратледже. И когда наконец возвратилась домой Зоя, веселая, энергичная, переполненная впечатлениями от суровой красоты родового гнезда ее отца, Фредерика слушала ее рассказы без особого интереса. Не могла она также поведать Зое о том, какую глупость совершила. Однажды утром, когда ей особенно захотелось дружеского участия, она проскользнула в комнату Зои и с горечью рассказала ей о том, что сделал Джонни, ограничившись только этим фактом.
На что Зоя, этот маленький темноволосый эльф, лишь звонко расхохоталась и пожала плечами.
– Вот и прекрасно! – заявила она, шлепая по комнате в домашних туфельках. – Он тебя не стоит, Фредди. Ты раздавила каблучком его сердце, и я этому рада. А теперь мы с тобой отправимся в Лондон и возьмем его приступом!
– Брать Лондон приступом? – удивилась Фредерика. Она лежала поперек Зоиной постели и листала модный журнал, который ей навязала Уинни. Приподнявшись на локтях, она окинула внимательным взглядом подругу. – Мы скорее способны дать Лондону пищу для сплетен, Зоя. Я так и слышу шепот за нашими спинами: «Незаконнорожденные дебютантки»!
Зоя подняла голову от сундука, в который уже начала укладывать вещи.
– Что касается меня, то мне вовсе без разницы, что обо мне говорят, – заявила она, поблескивая карими глазами. – А сплетни – это не всегда плохо, Фредди. Они сделают из нас сенсацию, вот увидишь.
– В прошлом году я совсем не была сенсацией, – возразила Фредди, нетерпеливо листая страницы журнала.
Зоя лишь снова рассмеялась и засунула пригоршню чулок в угол сундука.
– Но в этом году декольте у тебя будет глубже, – заявила она. – И в этом году ты будешь выезжать вместе со мной. Раньше ты была такая красивая, такая добродетельная. И такая недосягаемая. А кроме того, у тебя очень респектабельные родители. Храбрый офицер. Прекрасная вдова. Печальная история чистой любви. – Зоя подняла подбородок и театральным жестом промокнула глаза.
– К чему ты клонишь, Зоя?
– Мои родители не были респектабельными, – хихикнула она. – Мать – безнравственная французская танцовщица! Отец – распутник с отвратительной репутацией! Общество только и ждет какого-нибудь скандальчика. А я уж постараюсь не казаться недосягаемой. В моей компании и ты такой же покажешься. Уж я об этом позабочусь. И тогда все головы будут поворачиваться нам вслед, а мы будем разбивать сердца и в конце концов найдем настоящую любовь!
В ответ Фредерика запустила в Зою модным журналом.
– Заткнись, Зоя!
Но Зоя поймала журнал и принялась танцевать с ним вокруг кровати.
– В апреле дожди, в мае цветы! – напевала она. – Еще до Дня всех святых выйдешь замуж ты!
Фредерика заткнула уши, чтобы не слышать ее. Теперь-то она знала, что ей никогда не выйти замуж. И не будут ей вслед поворачивать головы, и не будет она разбивать сердца. Свою чистую любовь она тоже не хотела найти, потому что это принесло бы только боль. Устав от пения и танцев Зои, она села в постели, но как только спустила с кровати ноги, комната покачнулась и закружилась у нее перед глазами, и она потеряла сознание.
Очнувшись, Фредерика поняла, что смотрит в потолок, а над ней, стоя на коленях, склонилась Зоя.
– Фредди! – воскликнула она, прикасаясь прохладной рукой колбу Фредерики. – Как ты меня напугала! С тобой все в порядке?
Фредерика почувствовала, что лицо ее покрыто капельками пота. Ужасный шум в ушах постепенно прошел.
Она даже смогла осторожно приподняться на локте. И в этот момент ее чуть не вырвало. Вытаращив глаза, она зажала рот руками, и неприятное ощущение постепенно прошло. То ли благодаря присущей женщинам интуиции, то ли врожденной французской проницательности, но Зоя вдруг поняла все, потому что, судорожно глотнув воздух, она очень тихо произнесла:
– Ох, Фредди! А ты не?.. Фредерика, помедлив, ответила:
– Ах, Зоя! Мне так страшно.
– Силы небесные! – прошептала Зоя. – Папа задушит Джонни. А тебя посадит под замок до конца твоей жизни.
Фредерика снова положила голову на пол.
– Ах, Зоя! – воскликнула она, и одинокая горючая слезинка выкатилась из ее глаз. –
