сложил ладонь чашечкой и театральным жестом приложил ее к уху.
– Я не ослышался?
– Бал, – повторил Бентли по слогам. – Мне необходимо пойти на бал, Кембл. А у меня нет камердинера. Но ты… ты знаешь все. Поэтому я хочу, чтобы ты… так сказать, экипировал меня. Приодел во что-нибудь элегантное.
Услышав это, Кембл откинул голову назад и рассмеялся.
– Боже мой, в этом наверняка замешана женщина! – воскликнул он, поднимаясь с места. Затем он взмахнул руками, словно дирижируя хором. – Ну что ж, за дело! Я в долгу перед стариком Максом, золушка. Так что давай-ка посмотрим, с каким материалом придется работать. «Жиро и Шено» с Сейвил-роу обошьют тебя в мгновение ока, но сначала придется снять необходимые мерки.
Чувствуя себя большим неуклюжим быком рядом с субтильной фигурой Кембла, Бентли наблюдал, как этот человек ловко снует вокруг него, производя инвентаризационную опись.
– Боже мой, ну ты и высокий! – бормотал он. —г Чем это, интересно, кормят мальчиков в Глостершире? А покрой твоего плаща – настоящий кошмар! Сними его сейчас же! Жан-Клод использует его для полировки серебра. Не надо бросать на меня такие свирепые взгляды. Лучше сними и жилет тоже.
Бентли вздохнул и подчинился приказанию, потому что был в отчаянии.
– Пока мы этим занимаемся, я заставлю Мориса смастерить тебе на скорую руку что- нибудь для повседневной носки, – бормотал Кембл, шаря в ящике стола в поисках коробки с портновскими булавками. – Нельзя вечно рассчитывать только на свою привлекательную внешность, Ратледж. В конце концов каждому приходится одеваться.
«Или раздеваться», – раздраженно подумал Бентли. К тому времени как, раздвинув портьеры, появился высокомерный Жан-Клод, Бентли был раздет до нижнего белья.
– Ух ты, какой чудесный зад, – с одобрением пробормотал по-французски приказчик, ставя на стол поднос с чаем.
– Даже не думай об этом, – предупредил Кембл с набитым булавками ртом. – Этот парень лишь разобьет твое сердце.
Бентли подозрительно прищурил глаза.
– Что он сказал?
– Он сказал, что тебе подойдет синий цвет, – ответил Кембл, выплевывая последнюю булавку. Жан-Клод улыбнулся и принялся разливать чай. – Твое тело под этой бесформенной массой ткани находится в прекрасном состоянии, – продолжал Кембл, вставая и отступая на шаг, чтобы окинуть взглядом результаты своей работы – тщательно подогнанную по фигуре сорочку Бентли. – Пожалуй, если убрать немного здесь и вот здесь, то эта тряпка, которую ты носишь, может послужить Морису в качестве выкройки.
– Ты хочешь сказать, что он ее разрежет? – Это была любимая сорочка Бентли, воротник и локти которой с возрастом сильно поистерлись.
– Ну, конечно, порежет на мелкие кусочки, – заявил Кембл, изображая пальцами ножницы, стригущие ткань. – Кстати, я тоже думаю, что синий – это твой цвет.
Бентли пожал плечами:
– Мне нравится синий.
– Это не имеет значения, – отмахнулся Кембл, улыбнувшись ему так, будто он и впрямь был деревенским дурачком. – Ты отдал себя в мои руки. Так что скажи лучше, мистер Ратледж, когда должно произойти это чудо перевоплощения?
– Я не помню точно, – произнес Бентли. – Приглашение пришло несколько недель назад, и я его куда-то забросил. Но мне кажется, что бал назначен на эту пятницу.
– Пятницу? – переспросил Кембл. – Но я всего лишь бывший камердинер, а не Господь всемогущий! А ведь даже ему потребовалось шесть дней, чтобы сотворить мир.
– Ну что ж, у вас с Морисом два дня, – заявил Бентли. – Ц вам не надо делать из меня совершенство, Достаточно, если Я буду всего лишь презентабельным. Это бал по случаю выезда в свет дочери Раннока Зои.
– Дочери Раннока? – в ужасе воскликнул Кембл. – О Боже, ты, наверное, совсем сошел с ума!
Глава 7,
в которой мисс Армстронг высказывает свое мнение и еще многое сверх того
Утром того дня, когда должен был состояться бал Зои, мадам Жермен и ее белошвейка были приглашены в Страт, чтобы лично присутствовать на последней примерке нарядов. Фредерика вместе со всеми явилась в гостиную Эви. Однако не успел отгреметь первый залп слухов и сплетен, как она почувствовала очередной приступ утренней тошноты – пятый за последние пять дней.
Она бросилась за ширму, и ее вырвало тем, что было съедено за завтраком. Но она успела заметить проницательный взгляд мадам. Было совершенно ясно, кому будет посвящена в следующий раз пикантная болтовня Жермен. Но это не будет иметь большого значения, потому что все равно ее скоро сошлют во Фландрию.
Мало-помалу тошнота прошла. Примерка закончилась, и портниха вместе с белошвейкой и со всеми их подозрениями были отправлены в Лондон. Уинни выставила из комнаты Зою, возмущенную скромным белым цветом своего платья.
– Я хочу ярко-красное, как у Фредди, – требовала она. – Ненавижу этот глупый белый цвет! Никто меня в нем не заметит!
– Красный цвет не для дебютанток, Зоя, – сердито объяснила Уинни, выходя вместе с ней в коридор. – Джентльмены сочтут тебя слишком бойкой. Почему ты не можешь нести себя, как Фредди? Она в прошлом году носила только пастельные тона и выглядела такой прелестно невинной…
Зоя прервала ее взрывом смеха. Уинни покраснела. Она с ужасом посмотрела в сторону Фредерики и торопливо закрыла за собой дверь. Фредерика расплакалась и бросилась ничком на обитую парчой софу Эви.
Эви присела рядом с ней и пригладила ее волосы, упавшие на лоб.
– Ну, полно, Фредди, – тихо заговорила она. – Уинни хотела лишь похвалить тебя за здравомыслие.
– Не понимаю, зачем она эго делает! Всем понятно, что здравого смысла у меня нет ни на грош!
Эви широко раскрыла объятия. Всхлипывая, Фредди бросилась в них.
– Ты просто измучилась, моя девочка, – пробормотала Эви, погрузившись лицом в волосы Фредди. – И тошнота, и слезы – это все из-за ребеночка. Поверь мне, пройдет еще около месяца, и ты будешь в полном порядке.
Но Фредерика знала, что в полном порядке она больше никогда не будет. Она приложила руку к животу, который был пока таким же плоским, как всегда. Она была рада, очень рада тому, что у нее будет ребенок. И все же она знала, что очень нелегко растить ребенка без отца. Она мечтала, чтобы жизнь у ее детей сложилась лучше, чем у нее, и была более безопасной.
Хотя ее родители очень любили друг друга – подтверждением чему были их письма, хранившиеся у Фредерики, – они умерли в разгар войны. Когда война наконец закончилась, офицеры, друзья ее отца, вывезли ее из разрушенной войной страны – родины ее матери, и в целости и сохранности доставили в Англию, к ее бабушке, могущественной графине Трент. Но леди Трент, презрительно назвав ее темнокожим внебрачным ребенком, не пожелала ее принять. Все думали, что она этого не помнит, А она помнила.
Тогда ее спасители отвезли ее к старшему брату отца, но оказалось, что Максвелл Стоун умер пять месяцев назад. Однако его дочь Эви, которая сама была еще девочкой, открыла ей двери своего дома и приняла в свое сердце. Казалось бы, этого должно быть достаточно. Но это было не так. Она это понимала и чувствовала себя виноватой и неблагодарной.
Поэтому Фредерике теперь оставалось надеяться на романтическую любовь. И избранник, которому она поклянется в любви, будет человеком особенным. Безупречным. Надежным. Заслуживающим доверия. И при этом очень простым человеком. Она выйдет замуж за человека, который сможет обеспечить безопасность ей и, что еще более важно, их детям. Человека умного и основательного, которого она могла бы любить всем сердцем и который заслуживал бы ее глубочайшего уважения.
Она попыталась убедить себя, что таким человеком является Джонни. Но теперь, наедине с тем, что осталось от ее мечты, Фредерика понимала, что в Джонни ее привлекало прежде всего то, что она его хорошо знала. Он был соседским мальчишкой. Простым деревенским сквайром. И все это, казалось, говорило о его надежности и ординарности. Конечно, все это была одна лишь видимость. Но она поняла это только теперь, когда Бентли Ратледж разбил в пух и прах все ее великолепные планы.
Разумеется, она не могла полюбить такого мерзавца, как он! Ведь он не отвечал ни одному из ее критериев. Он не был надежным. С ним невозможно было чувствовать себя в безопасности. И уж конечно, он не был человеком заурядным. И если бы она хоть капельку нравилась ему, он не сбежал бы, даже не попрощавшись. При этой мысли Фредерика неизвестно почему снова расплакалась. Боже милосердный, с той самой ночи, проведенной с ним, она превратилась в безмозглую, безвольную плаксу. Ей хотелось – ох, как ей хотелось! – задушить его за это собственными руками.
– Ну, полно, полно, перестань, – приговаривала Эви, нежно укачивая ее на руках, как будто она снова была бездомным четырехлетним ребенком.
В пятницу вечером Бентли, согласно своему замыслу, прибыл в Страт-Хаус довольно поздно. На круглую площадку перед домом уже начали подавать кареты, и более степенные гости стали мало-помалу расходиться, спускаясь по ступенькам крыльца. Кембл, верный своему слову, действительно приодел его с большим вкусом. Даже Жан-Клод, высокомерный приказчик, заявил, что он выглядит весьма ухоженным, и попытался потрепать его по заду. Бентли лишь усмехнулся, увернувшись от его знаков внимания, и, сев в двухколесный пароконный экипаж, помчался в Ричмонд. На нем были фрак и брюки того цвета, который Кембл именовал «цветом голубых сумерек», хотя Бентли подозревал, что это всего лишь высокопарное определение синевато-черного цвета. Его жилет был из бледно-золотистого шелка, похожего цветом на хорошее шампанское, и в целом он, как ему казалось,
