дома в другое, горячо молясь, чтобы Господь напомнил ему дорогу к выходу на стену. Неужели он забыл? Детьми они с Сирилом часто играли в башнях, сражаясь друг с другом на винтовых лестницах.
Она появилась перед Гаретом внезапно – закругленная деревянная дверь с коваными железными накладками, установленная под странным углом к стене. Распахнув ее, Гарет оказался в круглом зале башни. Лестница была как раз напротив, и он, поднявшись на половину пролета, увидел следующую дверь – узкую, дощатую, которая вела на стену. Но проклятая дверь оказалась запертой!
Мощным ударом плеча Гарет проложил себе дорогу, заставив дверь распахнуться в темноту на скрипящих петлях, и прямо напротив дверей увидел женщину, которая шла спиной к нему и, казалось, своим телом еще больше увеличивала напряженность в пространстве. Горизонт снова осветился, целиком озарив расположенную впереди восточную башню. Но Гарету не нужно было видеть лица женщины; он уже знал, кто она, – хотя, наверное, зная это с самого начала.
– Ваша светлость! – Его возгласа почти не было сльшно из-за рева дождя. – Антония! Стойте!
Но она не слышала Гарета. Он осторожно двинулся к ней, не обращая внимания на лужи. С намокшими от дождя светлыми волосами, свешивающимися до самой талии, она выглядела поразительно хрупкой и маленькой.
– Антония? – тихо повторил Гарет.
Когда же он дотронулся до ее плеча, женщина обернулась без всякой тревоги и посмотрела – нет, не на него, а сквозь него, и Гарету стало не по себе, особенно когда он увидел, что на ней нет ничего, кроме тонкой муслиновой ночной сорочки, которая теперь прилипла к потрясающе красивой груди.
– Антония, – тихо заговорил он, заставив себя перевести взгляд на ее лицо, – что вы здесь делаете?
– Беатрис… – забормотала она, не глядя на Гарета, – экипаж… слышите?
Она бросилась прочь, запустив руку в мокрые волосы, однако Гарет мягко, но решительно остановил ее, взяв за локоть.
– Кто такая Беатрис? – спросил он, стараясь перекрыть шум дождя.
– Все кончено, – хрипло проговорила Антония. – Это… это, должно быть, они?
– Антония, опомнитесь! Сегодня никто не придет.
– Дети, дети, – пробормотала она, с явным раздражением покачав головой. – Я должна подождать.
Герцогиня – лунатик! Или, быть может, немного сумасшедшая? Она, несомненно, не понимала, где находится, и Гарет почувствовал, что обязан во что бы то ни стало увести ее с этой стены, потому что молния может убить их обоих.
– Пойдемте внутрь, Антония. Я настаиваю. – Гарет потянул ее за руку.
– Нет! – в панике выкрикнула она. – Нет, я не могу уйти! – Она метнулась в сторону, вынудив Гарета крепко схватить ее за руку.
Антония сражалась с ним как маленькая ведьма, колотя обеими руками, царапая ногтями и стараясь высвободиться. Наконец ей все же это удалось, но на этот раз Гарет схватил ее в охапку и одной рукой крепко прижал к себе, стараясь не сделать ей больно, а она продолжала изо всех сил молотить его.
Тело Антонии оказалось маленьким, но на удивление сильным и к тому же – Боже, помоги ему! – очень соблазнительным. В течение, казалось, целой вечности Антония извивалась, вырывалась, наносила ему удары, а Гарет старался ее удержать, потому что все это происходило на высокой стене на фоне надвигающейся грозы, и ничто, кроме невысоких зубцов, не мешало им обоим кувырнуться через них и упасть на лежащие внизу скалы. Но в конце концов Гарету все же удалось своим телом прижать ее к стене башни.
– Стоп, Антония! – Она едва дышала, Гарет прижимал ее к себе, а дождь ручьями стекая по его лицу. – Ради Бога, стойте спокойно!
Антония начала плакать – вернее, это был раздирающий душу вой, и Гарету показалось, будто этот звук что-то разбудил у него внутри: это был ужас, разбивающий сердце Ужас. Когда у Антонии начали слабеть колени и ее обмякшее тело стало сползать вниз по стене, Гарет подхватил ее и положил ее голову себе на плечо, чтобы дать ей возможность выплакаться. Крепко держа Антонию другой рукой, он почувствовал, что женщина перестает сопротивляться, и, полностью прижав ее к себе, ощутил, как жизнь, сознание или что- то иное медленно возвращается к ней.
– Боже мой, Антония, – тихо прошептал Гарет в ее мокрые волосы, – вы до смерти меня напугали.
– Я… простите, – продолжая рыдать, ответила она. – Простите! О Господи!
– Послушайте, нужно уйти отсюда. Гроза снова приближается.
– О, не оставляйте меня! – всхлипывая, взмолилась Антония и, как утопающий, обхватила его руками за шею. – Я… просто не могу… – Она с новой силой зарыдала, издавая звуки, похожие на рев раненого зверя, и в душе Гарета что-то оборвалось. – Никто не придет, – пробормотала она сквозь слезы. – Простите, я… все перепутала.
– Все в порядке, дорогая. – Крепче обняв ее за талию и плечи, Гарет ощутил, как к нему прижимаются соблазнительные изгибы женского тела, которое оказалось восхитительно теплым, несмотря на дождь и остатки леденящего душу слепого страха. Господи, ну какая же он свинья… Голова Антонии снова лежала у него на плече, и женщина все еще продолжала рыдать так, словно ее сердце было готово разорваться. – Я вас не оставлю, – пообещал Гарет. – Пойдемте, Антония. Пойдемте в дом.
Не отпуская его шею, она в конце концов подняла голову и встретилась с ним взглядом. Ее глаза были переполнены эмоциями: страхом, страданием и чем-то еще, болезненно не дающим покоя, – каким-то предчувствием неотвратимого. Ее нижняя губа задрожала, и затем начало дрожать все тело, будто от безысходности и от того чувства, которое часто испытывает человек, счастливо избежавший грозившей ему опасности. Такое чувство подчас выливается в ненасытный голод и вызывает у человека желание ощутить себя по-настоящему, полностью живым.
Господи, но это же нелепо! И он настоящий негодяй. Дождь продолжал стекать по их лицам, ее дыхание все еще оставалось прерывистым, как у напуганного ребенка, но когда Антония полуопустила ресницы и едва заметно откинула голову, Гарет пошел на это – он поцеловал ее. И в это почти нереальное мгновение, когда вокруг поливал дождь, а вдали зловеще грохотал гром, Гарету показалось, что она хотела от него именно этого.
Он думал, что это будет нежный поцелуй, который успокоит и ободрит Антонию, – во всяком случае, так говорил себе Гарет, но когда она раскрыла навстречу ему рот, приглашая превратить поцелуи в нечто большее, согласился с ней и глубже скользнул языком в теплоту ее рта, как будто тоже лишился рассудка. Возможно, так и было. Гарет не целовал женщину с такой ненасытностью с тех пор, как… в общем, очень давно.
Он, конечно, понимал, что поступает неправильно, пользуясь своим преимуществом над эмоционально неуравновешенной женщиной, однако был не в силах себя остановить. И как мог он это сделать, если в ответ Антония с несдерживаемой горячностью целовала его, встав на цыпочки и прижавшись к нему грудью? Она пахла мылом, дождем и гарденией, ее намокшая ночная сорочка прилипла к телу, соблазнительно подчеркивая все его изгибы и не оставляя ничего для домысливания.
Закрыв глаза, Гарет положил руку на ее округлое бедро, убеждая себя, что это именно то, чего ей хочется. При его прикосновении Антония издала глухой горловой звук и прижалась бедрами к его бедрам. Да, она хотела этого. Но это безумие, безумие, которое неожиданно охватило и его.
Гарет забыл о дожде, который продолжал поливать их, забыл о том, что кто-нибудь из окон второго этажа может увидеть, что он делает, забыл, что их обоих в любой момент может убить молния. Он уже тяжело дышал, его мысли были заняты только тем, как привлечь ее еще ближе, прижать к себе, каким-то образом вобрать в себя.
Да, это было безумие, и Гарет смутно понимал, что оно пройдет, но когда Антония, подняв колено, погладила им внешнюю сторону его бедра, он это сделал – опустив руку под ее соблазнительно круглые ягодицы, он приподнял Антонию и осторожно слегка раздвинул ей ноги, чтобы его указательный палец мог пробраться глубже, несмотря на мокрый муслин ночной сорочки.
Ее рот был все еще приоткрыт навстречу его поцелую, но она затаила дыхание, а затем подняла ногу еще выше и в исступлении обхватила ею Гарета. Господи, о чем она просит?
– Антония, – прохрипел Гарет, чуть отстранившись от ее губ, – чего ты хочешь?
– Забыть обо всем, – прошептала она, подняв к нему лицо. – Вот так. Я хочу почувствовать… что-то еще.
– Пойдем со мной в дом.
– Нет! – В ее глазах вспыхнула тревога. – Нет, сейчас.
– Антония, – его губы заскользили вниз по ее щеке, горячо касаясь кожи, – я не думаю…
– Нет! – выкрикнула она. – Мы… мы не должны думать. Я хочу только чувствовать.
Она снова поцеловала Гарета – страстно и с лихорадочным возбуждением. Это была колдунья, загадочная, зовущая к себе сирена. О да, Антония была великолепно знакома с искусством обольщения, но в этот момент Гарет заставил себя не задумываться о том, где она приобрела эти познания.
В лихорадке страсти и безумия он поднял и прижал Антонию к стене башни. Теперь ее нога уже полностью обвивала его талию, а теплые руки и медовые уста вели себя излишне раскованно. Гарет не думал ни о грозе, ни о молнии, ни о невероятности того, что он собирался сделать. Антония была воплощением желания, и кровь застучала у него в висках и начала пульсировать в его мужском естестве, с готовностью поднявшемся под скудным ночным бельем.
Проскользнув к нему в рот, нежный теплый язык Антонии, нападая и отступая, затеял с его языком танец безумного желания. Побуждаемый непреодолимой потребностью, Гарет одной рукой скомкал мокрую ночную сорочку Антонии и задрал ее вверх. Антония не сопротивлялась, а, наоборот, изо всех сил вцепилась в его ночной халат. Гарет понимал,
