чему не приведут: «Когда я спросил, насколько велика вероятность провала ответом мне было краткое, но красноречивое молчание, а потом министр иностранных дел заметил, что в общем лучшей линией поведения было бы затягивание переговоров как можно дольше. Перспектива была не из блестящих, но мы все же согласились на том, что так будет лучше всего».6
Небрежение к переговорам демонстрировалось разными способами. Даже для транспортировки своей миссии в Москву британское правительство, как известно, наняло торговое судно; современные быстроходные гидросамолеты были заняты на очередных маневрах. Только какой-нибудь клерк из Форин офиса мог предполагать, что миссию следует отправить с эскортом быстроходных крейсеров! Ведь это было бы сигналом «всему миру вообще и державам Оси в частности, что мы действительно придаем какое-то значение этим переговорам». Министр все же «рассмотрел» это предложение, отмечал Сарджент. Но в конце концов решил, что... «было бы слишком вызывающе посылать крейсера на Балтику...».7 Переговоры, казалось, так мало заботили Галифакса, что он «едва прочитал» инструкции для британской делегации. Так, британской делегации было сказано избегать дискуссий о советской помощи Польше и Румынии; Советы могли сами напрямую договориться с польским и румынским правительствами. И такие инструкции были даны несмотря на то, что все знали — вопрос о правах прохода войск будет ключевым в советской позиции.8
Французы не вполне разделяли такое благодушие англичан. Они ждали переговоров с нетерпением и хотели послать свою делегацию в Москву как можно скорее. Но как случалось всегда, посожалев о планах доставки британской делегации, они со всем согласились.9 Инструкции главе французской делегации, генералу Жозефу Думенку были даны краткие и расплывчатые, «почти бесполезные», как отмечал британский генерал Гастингс Л. Исмэй; хотя и в более пространных британских инструкциях толку было мало. Французские генералы были, похоже так же беззаботны, как и их британские коллеги. По словам Исмэя, французские инструкции «сводились... в основном к требованиям, которые выдвигали французы к русским, и молчали насчет того, что же готовы сделать сами французы». «У русских тоже наверняка есть какие-то вопросы к французам и англичанам относительно их вклада в общее дело», заметил Исмэй. В ответ генерал Луи Жамэ «улыбнулся и пожал плечами». Когда Исмэй поинтересовался у Думенка, что тот собирается говорить в ответ на вопросы русских, тот ответил: «Да, по сути дела, ничего, я лучше послушаю».10 Французы в очередной раз демонстрировали свои дурные привычки. Как и в британских, во французских инструкциях почти ничего не говорилось относительно советской помощи Польше и Румынии, предлагалось только делать упор на то, что Польша была не согласна предоставить Красной армии проход через свою территорию.11 Думенк даже сетовал Леже, что едет в Москву «с пустыми руками» — неважный багаж на переговорах для предлагающей стороны. Леже соглашался. А Бонне и Даладье, все более воодушевляясь, требовали от Думенка не возвращаться из Москвы без договора. Если понадобится, обещайте, говорил Бонне. «Что обещать?» — спрашивал Думенк. «Все, что сочтете нужным», — отвечал Бонне; если переговоры сорвутся, война неизбежна. «Прощай, хороший шанс!» — напутствовал Даладье.12
Когда Дракс спросил на брифинге, не стоит ли ему встретиться с Майским, Галифакс ответил: «если вы в состоянии вынести это...». «Времени оставалось очень мало», — отмечал Дракс, но среди британцев никто не испытывал особой озабоченности по поводу переговоров с Москвой, только обычное британское высокомерие по отношению к русским. У Майского остались записи об их завтраке с Драксом. Беседа была вполне безобидная, до тех пор пока Майский не спросил, почему делегация не летит в Москву или не отправится туда на быстроходном крейсере. Дракс отделался вежливым ответом, что у делегации слишком много багажа и не стоит лишать команду военного корабля их спальных мест. «Я ушам своим не верил», — писал Майский. Дракс сам признался, что делегация отправлялась на зафрахтованном по случаю торговом судне «City of Exeter». Скорость его была тринадцать узлов в час, говорилось в записке Майского. Изумленный посол не стал скрывать своих чувств от Дракса. «Когда в Европе почва начинает гореть под ногами», а англо-французы собираются в Москву на грузовозе. «Поразительно! — писал Майский. — Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру: ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру».13
Майский не слишком ошибался, говоря о Чемберлене, тем удивительнее его оптимизм относительно исхода переговоров. Нисколько не доверяя премьер-министру, он все же надеялся, что англо-советский блок в конце концов будет создан. Майский даже размышлял о семи годах своей работы в Лондоне: «Медленно, но неудержимо — с зигзагами, рецидивами, провалами — англо-советские отношения улучшаются. От дела «Метро-Виккерса» до поездки военной миссии в Москву! Вот такое пройдено расстояние! Пропасть между Лондоном и Москвой все больше суживается. Через остающееся расстояние саперы все более успешно перекидывают балки и стропила, на которых должен быть укреплен мост». «Почему такое возможно? — спрашивал себя Майский. — Потому что объективный фактор — основные интересы двух держав — оказываются совпадающими». Эти интересы оказались сильнее разделявших нас идеологических факторов. И по странной иронии судьбы, полагал Майский, британское правительство, которое строит англо-советский блок против нацистской Германии, возглавляет именно тот самый Чемберлен. Посол заключает свою запись сентенциями о неизбежности мировой пролетарской революции, но мысль и без того ясна — переговоры в Москве увенчаются успехом.14
Мандель, когда он встретился с Сурицем 2 августа, не был столь оптимистичен. Думенк отправляется в Москву без детальных инструкций, говорил он: «Лондон и Париж (ввиду давления общественного мнения) желают сейчас избежать срыва соглашения, но не чувствуется стремления добиться солидного соглашения, которое следует немедленно применить». Состав делегации даже не обсуждался на заседании кабинета — беспрецедентная ситуация, учитывая важность московского соглашения.15
Странные события в Лондоне тоже не прибавляли веры в серьезность намерений англо-французов. Батлер, парламентский заместитель министра иностранных дел выступил 31 июля в палате общин, чтобы оправдать позицию правительства относительно непрямой агрессии. Батлер подверг сомнению советскую позицию в отношении независимости балтийских государств; в свете последовавших событий это, возможно, и было оправданно, однако в тот момент, когда англо-французская миссия готовилась отправиться в Москву, такое заявление могло сослужить плохую службу; впрочем, может быть, оно с той целью и клалось. Молотов был разозлен и ТАСС немедленно выступил с комментарием: «г. Батлер... допустил искажение позиции советского правительства. На самом деле разногласия состоят не в том, чтобы посягать или не посягать на независимость Балтийских стран, ибо обе стороны стоят за гарантию этой независимости, а в том, чтобы в формуле о «косвенной агрессии» не оставить никакой лазейки для агрессора покушающегося на независимость Балтийских стран».16
2 августа с Молотовым встретились Сидс и Наджиар; главной темой беседы было заявление Батлера. У Сидса не было копии этого заявления и он безуспешно пытался смягчить раздражение наркома. Молотов также пожаловался на то, что в британскую и французскую прессу просочились сведения о конфиденциальных деталях переговоров. И характер этой информации указывал, что она была из правительственных источников. «Эти методы», сказал Молотов, могут оказать весьма негативное воздействие на ход переговоров. И хотя Молотов открыто не заявлял этого, утечки информации были наверняка сфабрикованные — чтобы подготовить общественное мнение к срыву переговоров и возложить вину за это на советское правительство. Это был крайне важный момент, как уже раньше заявлял об этом Бонне.
Молотов также хотел знать, будут ли наделены военные делегации всеми необходимыми полномочиями. Небезосновательный вопрос, как выяснилось впоследствии. Сидс писал после встречи: «Молотов выглядел совершенно другим человеком, нежели был на нашей последней встрече, и я чувствую, что наши переговоры столкнутся с серьезными препятствиями». Но пусть уж лучше «буря утихнет», предлагал Сидс. Наджиар был столь же критичен и отметил, что он уже два месяца предупреждает правительство об опасности этих утечек в прессе, но без успеха.17 В своем личном письме к Сардженту Сидс был еще более откровенен.
«А теперь позвольте снять груз с души и поворчать на некоторых грешников, среди которых в качестве главных обвиняемых, я сильно подозреваю, ваших друзей из К.б...та м. н..т..в [Кабинета
