многое доказывало обратное. Черчилль и Ллойд Джордж, например, с насмешкой отвергали такие аргументы.
Не в меньшей степени, чем страх перед мощью нацизма, умиротворителями руководили опасения победить фашизм. Эта победа не могла быть достигнута без альянса с Советами, без возрастания советского престижа, без риска распространения коммунизма по Европе. Многие могут сказать: так в итоге и получилось, опасения Чемберлена оправдались. Это не совсем верно. Сам сценарий идеологов 30-х годов и то, что из него получилось после 45-го, были результатом провала политики коллективной безопасности и последовавшим за этим нацистско-советским пактом о ненападении. По тому сценарию, которому не суждено было разыграться, победоносные французские и польские армии, в союзе, конечно, с британскими, американскими и советскими силами, могли бы блокировать — особая роль здесь отводилась Польше — нежелательную коммунистическую экспансию в Европу. Советский престиж от этого бы только вырос, и советский коммунизм не заполнил бы тот политический вакуум, который неизбежно создало бы падение поляков и французов.
Советское правительство должно было бы больше заботиться о себе. Нельзя сказать, что именно чудовищные и кровавые чистки 30-х годов стали причиной охлаждения англо-советских и франко-советских отношений; чистки начались, когда отношения уже охладели. Но они были прекрасным оправданием всех действий антикоммунистов, которые препятствовали улучшению отношений с Советским Союзом. Сначала сталинские репрессии были направлены против «старых большевиков», а их судьба никого во Франции и Англии, за редкими исключениями, не беспокоила. Репрессии против командного состава Красной армии были совсем другим делом. Они послужили прекрасным топливом для антикоммунистических костров, потому что позволяли говорить об ослаблении — да и на самом деле ослабляли советскую военную мощь в критический момент преддверия войны. Но несмотря на все это во время мюнхенского кризиса Красной армии все же удалось провести впечатляющую мобилизацию на западных границах СССР. В зачет Красной армии пошли и действия против японцев на дальневосточной границе в 1938—1939 гг., хотя французские и британские политики старались уделять этому как можно меньше внимания. В той долгой войне, которая предусматривалась англо-французскими военными планировщиками, даже ослабленная Красная армия могла сыграть ключевую роль.
Непосредственно к нацистско-советскому пакту о ненападении привели мюнхенский кризис и провал англо-франко-советских переговоров в 1939 году. Многие западные историки отстаивают противоположную точку зрения — именно пакт о ненападении обусловил провал трехсторонних переговоров об антинацистском альянсе; Гитлер и Сталин сговорились, потому что на самом деле между нацизмом и коммунизмом не было никакой, или была очень небольшая разница. Такие взгляды циркулируют со времен холодной войны, которая последовала за 1945 годом. Эта идеология холодной войны и вызвана именно желанием скрыть вину и ответственность англо-французов за приближение войны в 1939 году. Именно это побуждает некоторых современных историков смотреть сквозь пальцы на влияние антикоммунизма в течение предвоенных лет, на ту деструктивную роль, которую он играл во внешней политике Франции и Британии. А ведь именно антикоммунизм побуждал Запад все время идти на компромисс с нацистами и в итоге жертвовать своей безопасностью.
Никто не собирается преуменьшать советской ответственности за то, что произошло между августом 39-го и июнем 41-го. Литвиновские предупреждения англичанам и французам вполне подошли бы и для советского руководства. Требовались именно дальновидность и мужество Литвинова, чтобы не пропускать мимо ушей в 1939 году и после предложения англичан, да еще передавать их Сталину. У Молотова для такой роли уже не хватало ни свободы мышления, ни изворотливости; он был человек другого сорта — в нем десятилетиями вырабатывалась привычка не оставлять за спиной ничего нерешенного и никому не доверять. И вообще все события 1939 и 1940 годов начались не с пустого места, как часто припоминали потом сами участники этой драмы: все это было частью еще той холодной войны, которую развязал Запад против советской России, как только к власти в 1917 году пришли большевики.
Финская война тоже всколыхнула волну антикоммунизма в Британии, и, особенно, во Франции, где компартия и так уже была запрещена и многие ее члены арестованы. Конец финской войны в марте, совпавший с апрельским наступлением немцев на западе несколько остудил эту горячку. Советское руководство пока избежало печальных последствий, которые вполне ощутили на себе участники этой окончательно запутавшейся авантюры: тяжелых военных потерь, падения престижа, ухудшения отношений со всеми, с кем только можно. Британское правительство — а в конце концов даже и французское — опять пришли к реалистической политике в отношении Советского Союза. Но теперь британские предложения не волновали советское руководство. Сталин уже сделал свою ставку на пакт с нацистами и был вынужден стоять на этом, чтобы не спровоцировать войну, к которой Советский Союз был не готов. Если воспоминания Молотова правдивы, то советское руководство было готово оттягивать начало войны столько, сколько это будет возможным. Тут имел значение каждый месяц.
В конце концов ни Советы, ни англо-французы не вправе упрекать один другого за то, что каждый по- своему пытался умиротворить Германию, или за враждебное отношение друг к другу. Британцы и французы опасались распространения коммунизма или сговора коммунистов с нацистами; Советский Союз — создания капиталистического военного блока против себя, к которому могла примкнуть и Германия. Каждая сторона видела в политике другой кричащие противоречия, и имела веские причины не доверять. После августа 1939-го роль Франции в событиях все уменьшалась, сначала из-за развернувшейся в стране антикоммунистической кампании, потом — из-за разгрома в июне 1940 года. Британцы продолжали обхаживать Москву, но без успеха. И, наконец, каждому пришлось доказывать свою способность на выживание — британцам в 1940 году, а Советскому Союзу в 1941.
Британское правительство пыталось оттянуть Советский Союз от нацистской Германии, но преуспело только в том, что смогло держать его в состоянии «игры». Советское руководство было гораздо меньше британского заинтересовано в сближении — а может, и вовсе не заинтересовано, — помня о том, какое опасное влияние это могло оказать на его отношения с Германией, но тоже хотело поддержать британцев в состоянии «игры». Но, как и британцы, только в этом и преуспело. Тем дело и кончилось. Пока в конце концов неукротимое стремление нацистов к завоеваниям не толкнуло Британию и Советский Союз к тому самому сближению, которого они не захотели или не смогли достичь по собственной воле.
