годы. В следующий миг она была в его объятиях, прижавшись губами к его губам и целуя, как никогда прежде.
– Понятно. Спасибо за звонок, Уэйленд. Колин положил трубку и отсутствующим взглядом смотрел из окна своей гостиной, не замечая прелестного пейзажа Прованса, раскинувшегося перед ним. Он встал, нетвердо ступая, и отправился к соседям забрать их собаку, веселую колли, с которой любил погулять. Держа ее на длинном поводке, он направился к городу по дорожке, окаймленной по обеим сторонам зелеными изгородями. Он механически соображал: нужно купить газеты, хлеба, может быть, немного вина, свежего масла, которое в местном магазинчике отрезали от огромного куска. Неужели Корал больше нет на свете? Слишком рано было задумываться над этим глубоко. И даже выражать соболезнование Уэйленду по поводу их утраты. Должно быть, это ошибка. Когда он вернется домой, наверняка снова позвонят и скажут, что это была ошибка. И все же на сердце у него была свинцовая тяжесть. Он с трудом волочил ноги по сухой дорожке с застывшими комьями грязи. По обе стороны от нее высились деревья, и собака тянула его вперед, оглядываясь и будто спрашивая: «Что ты медлишь?»
А у меня были такие планы, думал Колин. Мечтал, может быть, вместе поработаем над книгой, например, об истории моды. Корал бы писала, а он иллюстрировал. Даже приходила в голову мысль, что, возможно, наступит день… Он вдруг присел на пенек, опустив голову в ладони. Собака вернулась и стала слизывать соленые слезы с пальцев Колина.
Дэвид нежно понес Майю в спальню. Она была измучена, но ее сознание все же с горечью отметило, что за последние сорок восемь часов уже второй мужчина нес ее в свою постель. Дэвид настоял, чтобы она поехала к нему домой, не оставалась в одиночестве. В такси по дороге из аэропорта она пыталась объяснить сумбурную встречу с Филиппом Ру – не только Дэвиду, но и себе.
– Когда-нибудь я расскажу тебе все до конца, – обещала она. – Но ты убедишься, что я стала другим человеком, Дэвид. У меня больше нет чувства страха. Я вдруг повзрослела. Всю жизнь я чувствовала себя запуганным семилетним ребенком, и вдруг это чувство прошло.
Он кивнул головой, держа ее за руку, пытаясь выразить понимание, однако на самом деле не понимал ничего. Но она говорила с такой радостью, такой ясностью и таким спокойствием, что он понял: в Париже с ней произошло что-то такое, что хорошо повлияло на нее. Он очень осторожно положил ее на кровать, и она тут же уснула. Чуть позднее он вошел и накрыл ее легким одеялом. А еще позднее он прилег рядом, прижавшись к ней.
Майя проспала весь день. Когда она, наконец, проснулась, за окнами было темно, и Дэвид тихонько храпел рядом. Она потянулась, разбудив его, и в полусне он обнял ее. Она прижалась к его телу, их губы нашли друг друга, и они поцеловались. Все еще не проснувшись до конца, они разделись, снова легли и прижались друг к другу обнаженными телами в объятии. Все произошло до того, как она успела подумать об этом. Дэвид вдруг нежно вошел в нее. Не было ни страха, ни паники. Ей нравилось ощущать его внутри себя. Она почувствовала, как ее тело начало реагировать на его нежные движения внутри нее. Он уткнулся лицом ей в шею, около уха, потом его губы ласково скользнули по ее губам в легком поцелуе. Она чувствовала его дыхание на своем лице. Она продолжала своим телом отвечать ему легкими толчками, когда он медленно, глубоко погружался в нее, вращала бедрами, чтобы доставить ему удовольствие. Она знала, что сегодня у нее не будет экстаза, но она почти ощутила какое-то новое удовольствие. Приятное возбуждение и какой-то новый трепет в ее теле дали ей понять, что она сможет испытать наслаждение, как и любая женщина. Когда она почувствовала, что он близок к кульминации, она стала помогать ему, нежно обнимая его, осыпая его лицо легкими поцелуями в благодарность за то, что он все еще в состоянии любить ее после всех страданий, которые она ему причинила. Дэвид не переставал ждать ее. Он оказался надежным, порядочным человеком. И при этом не выдуманным и идеализированным. Важно, как человек ведет себя по отношению к тебе, а не его слова, не цветы, не свечи на подоконнике.
Теперь она знала, что им с Филиппом не суждено было стать супругами. Может быть, лишь на короткое время.
Она вспомнила свое первое увлечение Дэвидом – естественный порыв молодой женщины, до того как она дала волю своим фантазиям. Дэвид отвечал всем ее потребностям. И за ним не нужно было отправляться так далеко, подумала она с улыбкой. Она прижалась к нему – он снова заснул – ощущая впервые в жизни гордость, удовлетворение и оптимизм. Она начнет новую жизнь, чтобы лучше узнать себя, свои чувства и Дэвида. Она научится жить счастливо. Как будет замечательно научиться этому! Она все еще улыбалась, когда дрема вновь овладела ею, и она стала погружаться в спокойный сон. Но в жизни не все так просто и легко. Как раз, когда она стала засыпать, Дэвид поднялся и вдруг сел в кровати. Он включил лампу, и его широко раскрытые глаза выражали тревогу, а ее – щурились от яркого света.
– Майя, дорогая. – Он взял ее за руку. – Невероятно, но я забыл сказать тебе. С твоей матерью произошло ужасное несчастье…
– Вы первая гостья, которая прибыла в «Беверли-Хиллз Отель» с полицейским эскортом, с тех пор… с тех пор как здесь останавливалась Элизабет Тейлор, – с обожанием в голосе проговорила горничная- мексиканка, которая принесла Маккензи гору пушистых полотенец.
Маккензи лежала, вытянувшись во весь рост, в ванне, погрузившись в пенистую воду, рядом с ней в воде сидел Джордан. Она хихикнула.
– Да? Это еще что! В следующий раз я прибуду в сопровождении отряда спасательной службы Военно- Морского Флота США.
– Еще шампанского, леди Брайерли?
– Почему бы и нет, – пожала плечами Маккензи, протянув свой пустой хрустальный бокал. – По тому, как звонит телефон, мне, наверное, не обойтись без шампанского.
Пришлось ответить уже на десяток телефонных звонков, а они все не умолкали. Она поговорит позднее. Сейчас ей хотелось наслаждаться чувством радостного облегчения после встречи с Джорданом. Слава Богу, что мексиканцы, окружившие ее, когда она потеряла сознание, вызвали полицию. А полицейские, в свою очередь, с ее помощью убедились, что она – леди Брайерли и живет в «Беверли-Хиллз Отель», а не на скамейке в парке восточного района Лос-Анджелеса.
Час спустя, надев халат и закутав волосы в тюрбан из полотенца, она начала отвечать на звонки. Журналист из «Лос-Анджелес таймс» спросил:
– Это правда, что вы побывали в цехах и выписали чек на двадцать четыре тысячи долларов?
– Мне бы не хотелось, чтобы вы писали об этом, – ответила она. – Это касается только меня.
Журналист рассмеялся:
– Леди Брайерли, я только что говорил по телефону с тремя из ваших мексиканских мастериц, которые рассказали мне, как они собираются распорядиться своими премиями. Это будет замечательный материал
