только лежать обнаженными и позволять мужчине работать.
— Это… это не так… — задыхаясь, запротестовала Алина.
Его губы сомкнулись вокруг соска правой груди, заставив Алину издать приглушенный стон.
— Я ловлю тебя на слове и доверю тебе большую часть работы, — прошептал Маттей, пока его рот перемещался к левой груди, чтобы побаловать и ее. Тесно прижавшись друг к другу и шатаясь, влюбленные спускались по лестнице, и Алина чувствовала себя парящей в облаках, забывая, что облака в любой момент могут испариться.
В ближайшие две недели о работе практически не могло быть и речи. Лишь от случая к случаю Маттей собирался с силами, чтобы привести в порядок свои старые рисунки и позволить Алине напечатать текст соответствующих каталогов. Единственное, что он делал, когда отсутствовала Алина, были новые рисунки для газеты, поскольку нельзя было нарушать условия договора. В остальное время Маттей постоянно поражал Алину новыми оригинальными предложениями по поводу проведения дней и вечеров. То, что нужно было делать по ночам, обсуждению не подвергалось. Даже если они и не доходили в течение дня до полного изнеможения от занятий любовью, Алина все равно должна была, хотя бы и ближе к ночи, появляться в квартире нелюбимой тетки, чтобы поинтересоваться почтой и взять что-нибудь из одежды.
Однажды после обеда, когда Маттею, к его собственному сожалению, необходимо было «потратить зря время» на многочасовой издательской конференции, Алина решила воспользоваться этим. Ее давно мучили угрызения совести в отношении ее старого друга Рууда.
Он встретил ее так, будто она была у него в последний раз только вчера, а не две недели назад.
— Я давно должна была рассказать вам о своих делах, — заявила Алина, после того как они уселись друг против друга в забитой книгами комнате.
— О долге не может быть и речи. — Рууд понимающе кивнул. — Вы могли бы что-то сообщить при желании, но я был бы последним человеком, если бы стал требовать откровений от влюбленной молодой женщины.
— Откуда вы знаете?..
— Стоит взглянуть на ваше лицо, моя любовь, и сомнений не остается.
Алина беззаботно улыбнулась.
— Я каждый день вижу себя в зеркале и не нахожу, что стала выглядеть как-то иначе.
— Когда наберетесь моего опыта, сможете читать лица людей, как книги или как бульварные газеты.
— В чем же разница, пользуясь терминологией, между лицами-книгами и лицами-бульварными газетами? — удивленно спросила она.
— Книги обычно напечатаны мелким шрифтом, и нужно очень много, очень долго и очень внимательно читать, чтобы ознакомиться с их содержанием. А бульварные газеты подают всю информацию в виде кричащих, сенсационных заголовков. Сразу же ясно, о чем идет речь.
Алина, улыбаясь, протянула ему заранее приготовленную рюмку с коньяком.
— И под какую категорию попадаю я?
— С вашей стороны несерьезно спрашивать об этом. — Рууд сделал порядочный глоток. — Вы представляете собой бульварную газету дурного сорта с крупным, огромным заголовком, занимающим половину первой полосы. Он гласит: Я ВЛЮБЛЕНА!
Алина удовлетворенно улыбнулась и пригубила коньяк.
— Мне нечего возразить.
— Естественно, нечего. — Рууд повертел свою рюмку. — Ведь он обладает всеми качествами, которые должны быть у мужчины вашей мечты: красотой, нежностью, страстностью, чуткостью, интеллигентностью, умом, общительностью.
— Вы так хорошо знаете Маттея? — изумленно спросила Алина.
— Нет, вообще не знаю, но каждая влюбленная женщина именно так описывает мужчину, о котором мечтает.
Она покачала шутливо головой, негодуя.
— Вы снова и снова подавляете меня своим опытом и преимуществом возраста.
— Ничего другого я и не могу предложить, кроме возрастного превосходства.
— А огромное сердце! — Алина взяла руку старика и пожала ее.
— Пожалуйста, прекратите, Алина. Звучит так, как будто у меня увеличен этот орган в результате болезни желудочка сердца, а мне только этого не хватало.
Девушка постаралась не обидеться.
— Во всяком случае, вы описали Маттея абсолютно верно. Он точно такой.
Рууд удовлетворенно кивнул.
— Итак, он для вас самый фантастический, самый прекрасный мужчина на свете.
— Да! — вырвалось у нее. — Я вообще не понимаю, как могут женщины увлекаться какими-то другими мужчинами.
— Радуйтесь, что не все женщины влюблены в вашего Маттея. Иначе возникла бы ужасная толчея.
Алина почти с удовольствием ответила:
— Маттей фантастический мужчина по сравнению со всеми другими. Назовите, кого хотите. К тому же никакие женские чары на него не действуют. Не так, например, как на Уоррена Битти.
Рууд отрицательно взмахнул рукой.
— Он забавный, очень привлекательный, но, вероятно, не так хорош в роли любовника, как говорили о нем.
Алина, подумав, ответила:
— Я не представляю, как женщина, которая была с ним близка хоть раз, могла бы от него уйти.
— От Уоррена Битти?
— Ах, что вы, от Маттея! Ведь от такого мужчины просто нельзя отказаться.
— Таким образом, вы предполагаете выйти за него замуж и так привязать его к себе, чтобы только смерть могла разлучить вас? — Рууд дружески улыбался, но в его голосе звучала ирония.
— Я… — Алина в смущении замолчала, когда до нее дошел смысл только что сказанных ею слов. Нельзя было так откровенничать. — Я не знаю… Я еще об этом не думала!
— Только не вынашивайте никаких планов в начальный, бурный, так сказать, период влюбленности, — предостерег Рууд. — Два раза из моих многочисленных браков я женился именно в этот период. Подожди я хотя бы год, то взял бы ноги в руки и был таков.
— Но все же, почему нужно выждать первый год?
— Потому что по опыту в первый год из-за активного брожения половых гормонов, вызванного взаимным сексуальным влечением, рассудок у людей почти «не работает». И было бы, конечно, неплохо, если бы они теряли разум на более короткое время, достаточное, правда, чтобы узнать друг друга и внять совету родителей: не жениться так быстро.
— Но вы же сами не придерживались этого принципа, господин Хуттман.
— Увы, и мне потом приходилось горько раскаиваться в этом, — ответил он. — Но, с другой стороны, если бы я соблюдал данный принцип, то все время переживал бы, что упустил свое счастье, и тоже бы горько раскаивался. — Он пожал плечами. — Как ни крути, и так, и так плохо. Это, например, также относится и к воспитанию. Если его нет, то, мол, плохо. Но я всегда не доверял хорошему воспитанию. Оно только мешает посвятить себя действительно интересным делам в жизни.
Подперев подбородок рукой, Алина внимательно смотрела на своего старого друга.
— Я могла бы долго-долго слушать вас, — призналась она.
— Едва ли. Самое позднее часа через два-три вы захотели бы снова вернуться к Маттею. — Он поднял бутылку. — Еще один коньяк?
Алина отрицательно покачала головой.
— Нет, я должна научиться сопротивляться вашему искусству обольщения. Знаете, ведь до нашего знакомства я, может быть, всего лишь раз и выпила на всех студенческих праздниках и вечеринках.
