революцию, ниспровергнувшую религию сперва во Франции, а теперь угрожавшую тем же самым и во всей Европе. В охранении католической церкви они видели единственное средство к восстановлению политического порядка и сильно рассчитывали на помощь в этом случае со стороны иезуитского ордена. При таком положении дел аббат Грубер находил самых деятельных для себя пособников и среди являвшихся в Петербург французских эмигрантов, пользовавшихся большим влиянием в придворных сферах.
Покровительство, оказанное императором Павлом Петровичем Мальтийскому ордену, не без основания считали явным выражением его желания поддержать католическую церковь на западе Европы, разумеется, не столько для собственного благосостояния, сколько для водворения политического порядка, столь долго процветавшего там в неразрывной связи с господством этой церкви. Грубер понимал ту благоприятную обстановку, в какой он находился, и решился повести исполнение своих планов самым энергическим образом.
Понадумавшись хорошенько, взвесив и рассчитав каждое слово, он вечером в день своего приезда из Гатчины отправился к Литте.
– Наша святая церковь, ваш орден, а также лично и я, и вы имеем самого опасного врага там, где, по- видимому, всего менее можно было ожидать его, – заговорил тихим, подавленным голосом иезуит после того, как рассказал Литте в общих словах о свидании с государем.
Литта с выражением беспокойства посмотрел на аббата.
– Я говорю о здешнем митрополите, – продолжал Грубер, – он не пастырь, полагающий душу за овцы, а хищный волк, вкравшийся в овчарню Христову. Он внушает государю поставить в делах церкви светскую власть выше духовной и под покровом этой власти хочет управлять произвольно, и должно опасаться, что под его влиянием император может отказаться от той защиты, которую он пока готов оказать и его святейшеству папе, и вашему ордену, и вообще христианству на Западе. Митрополит твердит государю о том, что какие бы революционные перевороты ни происходили в Европе, католическая церковь в России может оставаться на тех же основаниях, на каких она и теперь существует, и что всегда найдется возможность устроить ее управление по примеру галликанской церкви, без всякого ущерба для основных догматов католичества… Он, как мне кажется, желает сделаться каким-то папою в России; он – человек чрезвычайно честолюбивый и вдобавок корыстный в высшей степени…
– С последним вашим замечанием я не согласен, – живо перебил Литта. – Насколько я знаю его эминенцию и сколько я наслышался о нем, он чужд честолюбия и корысти. Ошибка в его мнениях и в его действиях происходит разве только оттого, что он уж слишком широко понимает евангельские слова «Царство мое – не от мира сего», а потому не хочет вмешиваться во имя церкви ни в какие дела и вопросы политического свойства. Притом, как бывший военный, он ставит субординацию выше всего. Однажды в разговоре со мною он высказал неудовольствие на то, что ваш орден стремится к какой-то недозволенной самостоятельности и что он не видит никакого основания к тому, чтобы общество Иисуса не подчинялось власти местного епископа точно так же, как подчиняется ей всякий другой монашеский орден. Между тем вы, по словам его, хотите, обойдя епископов, предоставить полную власть над орденом провинциалам и приорам непосредственно под главенством святого отца.
Иезуит молча слушал речь Литты, и в это время выдававшиеся на исхудалом его лице скулы были в нервном движении, и он по временам судорожно шевелил своими тонкими губами.
– Наш орден составляет особое братство, и мы сумеем всегда и везде быть настолько самостоятельными и независимыми, насколько нам это нужно для достижения наших великих и богоугодных целей. Мы – духовное воинство, которое беспрерывно борется с врагами Христова учения. У нас до сих пор не было вооруженной силы, но, кажется, Господь в неисповедимых своих судьбах теперь посылает нам и ее. Я должен сказать вам, высокоуважаемый бальи, что многие члены вашего рыцарского ордена желают вступить в тесный союз с нашим обществом, и несомненно, что такой союз будет взаимно полезен. В непродолжительном времени приедет в Петербург с этою целью командор баварской нации Пфюрдт, и при посредничестве его дело уладится к обоюдной пользе. Вы обещались уже действовать заодно со мною; я считаю уже вас нашим собратом и нахожу нужным предварить вас о приезде Пфюрдта. Разумеется, что в случае вашего несогласия все, что я говорил и говорю вам, останется тайной: на благородную скромность графа Литты может положиться каждый…
– Так же, как и на его прямоту, – добавил бальи, – и потому я должен с полною откровенностью сказать вам, господин аббат, что я не согласен действовать в том направлении, в каком действует ваш орден, и что между ним и нашим орденом не может установиться предполагаемая вами связь…
– От вас зависит иметь тот или другой взгляд на действия общества Иисуса, – с равнодушным видом отозвался аббат. – Со своей стороны, я могу сказать, что несходство ваших взглядов и мыслей со мною не будет служить ни малейшим препятствием к тому, чтобы устроить ваше дело так, как мы предположили. Безучастие ваше к судьбам не только нашего ордена, но и мальтийского рыцарства в настоящее время мне вполне понятно. Вы заняты не этим, да и вообще влюбленные люди не могут быть бодрыми деятелями. Отложим на время начатый мною разговор в перейдем к занимающему вас лично вопросу. В последнее мое свидание с государем мне не удалось завести речь о вашем деле, но в успехе его не сомневайтесь: император дозволит графине Скавронской вступить с вами в брак, а его святейшество разрешит вам жениться и остаться в ордене. Политические обстоятельства скоро переменятся, и ваши родовые командорства с их огромными доходами возвратятся опять к вам, если вы останетесь в ордене. Невозможно предполагать, чтобы торжество безбожных революционеров было прододжительно. Законная власть вскоре преодолеет их, и тогда все станет по-прежнему. Стихнет гроза, и ваш благородный орден будет продолжать свое существование среди тишины и безопасности, если только члены его останутся ему верны среди тех бедствий, какие он ныне испытывает. Нужно только устранить участие митрополита и просить разрешение на брак с графинею непосредственно в Риме. Сестренцевич не благоволит к вашему ордену как к учреждению, которое примешивает церковь к делам политическим. Он постарается повредить вам и у государя, и у папы. На днях император приедет в Петербург, и я не заставлю вас долго ждать моего уведомления.
Сказав это, аббат самым дружественным образом расстался с Литтою.
XVI
Скавронская сидела за утренним кофе, ожидая с нетерпением приезда Литты. Накануне этого дня, поздно вечером, аббат известил его о своем свидании с государем и приглашал приехать к нему пораньше утром, так как он должен был сообщить ему некоторые весьма важные, касающиеся его сведения. Молодая женщина как будто нарочно в ожидании жениха хотела казаться еще более привлекательною: она была в утреннем неглиже – белом батистовом капоте, отделанном дорогими кружевами, с длинными и широкими рукавами, называвшимися на тогдашнем модном языке «triste Amadis», а ее напудренные золотисто-русые волосы, собранные назади, поддерживались голубою лентой, охватившей голову через лоб в виде повязки.
Литта, впрочем, недолго заставил себя ждать. Приехав к Скавронской, он передал ей, что аббату удалось узнать мнение государя как относительно выхода замуж графини Скавронской, так и относительно того, чтобы граф Литта и после брака с нею оставался в Мальтийском ордене, если только удастся ему выхлопотать у папы такое разрешение. Аббат сообщил, что теперь, кажется, самая лучшая пора для того,
