'водки… ни Боже мой, не пить'. Поэтому, теперь каждый стыдился первымъ заявить о своей слабости, и всѣ молчали, тайно понимая другъ друга. Только Семенъ Черный выразилъ тайное желаніе, да и то безмолвво. Онъ краснорѣчиво посмотрѣлъ на Семена Бѣлаго, но изъ этого пока ничего не вышло. A Потаповъ, увидѣвъ знаки, сурово посмотрѣлъ на обоихъ Семеновъ, назвавъ ихъ вслухъ 'пустыми головами' и давая этимъ понять, что только пустыя головы могутъ думатъ о невозможномъ, о водкѣ, напримѣръ.
— A я полагаю такъ, что разъ ты ушелъ, хозяйство забросилъ и ужь ты не воротишься, — вдругъ сказалъ Дёма, вопросительно взглядывая на Петра Безпалова и не предупредивъ, о чемъ онъ хочетъ говорить.
— Да это ты про что? — удивленно спросилъ Климъ Дальній.
— Про деревню. Разъ, говорю, ты ушелъ, и ужь обратно пути тебѣ нѣту! — пояснилъ Дёма свою тоскливую мысль.
— И не надо, — угрюмо возразилъ Потаповъ.
— Какъ не надо? Домой-то? — удивился Дема.
— Такъ я не надо. Будетъ! Меня арканомъ сюда не затащишь, — больно ужь неспособно.
— Ну, все же домишка-то жалко, ежели же онъ еще разваливается, — замѣтилъ Петръ Безпаловъ.
— И пущай его разваливается! Сытости въ немъ нѣтъ, потому что онъ гнилой! — съострилъ Климъ Дальній. Но ему никто не сочувствовалъ.
— Про то-то я и говорю: ушелъ ты — и хозяйство прахомъ, — настаивалъ Дёма, въ головѣ котораго, повидимому, безотлучно сидѣла мысль о конечномъ его разореніи.
— Кто-жь этого не знаетъ? — съ неудовольствіемъ заговорилъ Кирюшка Савинъ, возмутившійся тоскливымъ однообразіемъ разговора. — И что ты наладилъ: ушелъ, ушелъ! Словно безъ тебя и не знаемъ… Тоска одна!
— Да я такъ…
Всѣ умолкли. На всѣхъ присутствующихъ, дѣйствительно, напала злая тоска.
Но въ это время Семенъ Черный рѣшительно посмотрѣлъ на Семена Бѣлаго, указывая послѣднему на свои плисовые штаны, которые часто закладывались въ кабаки. Семенъ Бѣлый безмолвно отвѣчалъ ему удивленіемъ и выразилъ ему, за его рѣшимость, полное одобреніе. Поэтому, Семенъ Черный немедленно всталъ и вышелъ. Когда же онъ воротился, то плисовыхъ штановъ на немъ, конечно, уже не было, а были простые посконные, продранные на колѣняхъ.
— Куда это ты дѣвалъ штаны свои? — насмѣшливо освѣдомился у него Потаповъ.
Семенъ Черный, разумѣется, ничего не могъ отвѣтить и смущенно мигалъ, но все-таки немедленнь вынулъ изъ-подъ полы штофъ водки и молча поставилъ его на столъ. Такъ какъ Семенъ Черный нерѣдко приносилъ свои плисовые штаны и другія принадлежности костюма въ жертву общимъ тайнымъ желаніямъ, то никто не удивился при появленіи водки и никто не подвергалъ его допросу относительно причины этого появленія.
Прежняя шумливость компаніи возвратилась. Пошла круговая. Водкой распоряжался Семенъ Черный, по праву своей самоотверженности; онъ поочередно каждому подавалъ грязно-зеленый стаканчикъ и блаженно улыбался. Самъ же онъ выпивалъ послѣ всѣхъ, причемъ вдругъ дѣлался серьезенъ.
— Ну-ка, братъ, выпей. A то ужь ты очень… — сказалъ Семенъ Черный, подавая грязно-зелевый стаканчикъ Дёмѣ.
Дёма сперва взядъ стаканчикъ, подержалъ его въ рукѣ, но потомъ вдругъ поставилъ на столъ.
— Не могу! Душа не принимаетъ! — отвѣтилъ Дёма и отошелъ въ сторону. Черезъ нѣкоторое время онъ совсѣмъ ушелъ, спросивъ только:
— Стало быть, послѣзавтра?
— Будь готовъ, — отвѣчали ему.
Когда Дёма вышелъ, присутствующіе долго еще находились подъ его впечатлѣніемъ, проникнутые какимъ-то неопредѣленнымъ, но тяжелымъ чувствомъ. Не помогъ даже и штофъ водки.
— Эхъ, какъ его сердешнаго перевернуло! — сказалъ Петръ Безпаловъ, говоря объ ушедшемъ Дёмѣ.
На кто никто не отвѣчалъ. Только Кирюшка Савинъ, неосторожно проливъ водку на бороду и грустно улыбаясь, заявилъ, что ему также тошно и что было бы хорошо, еслибы теперь закусить огурчикомъ.
Дёма не пошелъ въ эту ночь въ избу, несмотря на то, что шелъ дождь, онъ прошелъ въ сарай и тамъ легъ на соломѣ. Тоска грызла его все больше и больше. Онъ могъ нѣсколько успокоиться и заснуть только тогда, когда твердо рѣшилъ уйти изъ деревни, поскорѣе и навсегда. Въ этомъ ему помогъ случай.
-
На постели, гдѣ лежала Настя, лохмотьевъ уже не было. Иваниха выбросила ихъ и убрала свою невѣстку, и Настя не казалась уже странною съ своею мягкою красотой. Блѣдное лицо ея сдѣлалось еще лучше и чище послѣ смерти, которая еще не успѣла обезобразить свою жертву. Болѣзнь смыла съ нея грязь, смерть же уничтожила на немъ страданіе. Всѣ черты ея запечатлѣны были покоемъ, котораго они=а не знала при жизни.
Она и умерла тихо, безъ стоновъ и безъ конвульсій. Это было ночью, никто не зналъ, какъ она умерла и что сказала. Иваниха задремала и прокараулила, а когда очнулась, то Насти уже не было.
Иваниха не стала ревѣть, не проронила даже слезы. И какъ бы она стала ревѣть басомъ? Это не шло къ ней. Она, правда, долго стояла надъ постелью умершей, но ничего не говорила.
Оправившись отъ своего оцѣпевѣнія, она принялась медленно и сосредоточенно убирать свою невѣстку въ неизвѣстный путь. Она открыла свой сундукъ, отложила оттуда самое лучшее бѣлье, какое только было у ней, взяла лучшій холстъ, какой только она имѣла, и принялась за дѣло. Еслибы Настѣ надо было отдать все имущество, то Иваниха
не задумавшись, отдала бы. Зачѣмъ теперь имущество ей, старой каргѣ? Теперь ей ничего не надо, — проживетъ!
Иваниха замерла на мѣстѣ только тогда, когда пошла будить Дёму, чтобы сообщить ему о смерти жены. Она просто похолодѣла вся. Но страхъ ея былъ напрасенъ. Дёма поблѣднѣлъ, замигалъ глазами и сѣль на порогъ. Повидимому, онъ даже ожидалъ этого и какъ будто совсѣмъ не удивился.
Черезъ длинный промежутокъ времени онъ пересѣлъ на лавку, возлѣ изголовья своей жены, и застылъ тутъ. Иногда онъ бережно гладилъ своею большою черною рукой руку умершей и все о чемъ то думалъ, упорно смотря въ полъ. Иваниха долго стояла передъ нимъ и наблюдала. Это была минута, когда она готова была заревѣть.
— A я такъ полагаю, что это мнѣ ужь предѣлъ такой, т.-е. уйти, — промолвилъ только разъ Дема и вопросительно посмотрѣлъ въ пространство. Но черезъ минуту онъ уже снова задумался.
Послѣ этого Иваниха оставила его одного, занявшись приготовленіемъ къ похоронамъ. Надо сперва сдѣлать гробъ. Для этого лучше всего снять доски съ полатей, — больше досокъ взять не откуда. И куда ей полати? Не надо ей ничего. Тамъ семь досокъ, и четыре изъ нихъ какъ разъ подходятъ къ росту Настасьи.
Потомъ надо уговорить попа похоронить нынче же, потому что завтра утромъ Дема долженъ отправляться въ пути оставаться же ему здѣсь не зачѣмъ, — только изведется, а пользы никому не принесетъ. Но согласіе попа похоронить сегодня же надо купить, и это стоитъ три рубля, а у Иванихи такихъ денегъ нѣтъ. Иваниха мрачно задумалась.
Но въ это время къ ней явилась неожиданная помощь — артельщики, которые уже узнали, что
