рассчитывать на легкую лавировку не приходилось, хотя было приятно на хорошей скорости идти между льдин и быстро определяться, куда рулить в данный момент. Маленькие льдины, габаритами до полутора метров, в расчет не принимались, «Урания-2» легко справлялась с ними, просто подминая их под себя, но иногда, объезжая одну за другой большие льдины, мы с «Уранией-2» все-таки не вписывались в траекторию, тогда яхта получала удар в форштевень, и через секунду в проеме главного входа появлялось с немым вопросом лицо Ивана, а еще через секунду из-под кормы вылетал большой обломок льдины с красной отметкой. Лед дрейфовал отдельными, ярко выраженными полями, внутри которых лед был сплочен, и мы оценили его балльность в семь баллов. Между полями было больше открытой воды, и эти участки мы проходили без особых сложностей. На отдельных льдинах спали тюлени, они поднимали головы, когда яхта подходила к ним метров на пять, долго смотрели недоуменно на красный аппарат, медленно возвращаясь из сна, некоторые отползали на пару метров, и если поблизости оказывался край льдины, то грациозно, без всплеска, соскальзывали с нее в море. А в основном они провожали взглядом красное чудовище и роняли голову на лед, продолжая лежать на том же месте. Подводная часть льдин и айсбергов была голубой и просвечивала через поверхностный слой воды. Вода была прозрачной, и подводные массы льда, уходя в пучину, темнели с каждым метром глубины и полностью растворялись в густой синеве через пятнадцать метров. Некоторые айсберги горели голубизной, как будто подсвеченные изнутри, и мы наслаждались этой магией. По кромкам ледяных полей резвились киты, они ходили по два-три, показывая свои спины, но невысокие фонтанчики и облачка пара можно было видеть в любой момент. Мы их всегда определяли по глубоким шумным вдохам, когда они выныривали за воздухом на поверхность. Иногда кит вылетал почти полностью из воды и как-то непутево, раскинув свои пупырчатые плавники-крылья, как бы замирал и падал назад в воду. Потом они заинтересовались яхтой и стали ходить рядом, с шумом выдыхая из себя, так что мы, стоящие на палубе, ощущали запах и влагу их дыхания. Артур залез на бизань, снимал оттуда и кричал нам: «Кит проходит под яхтой и сейчас вынырнет справа по борту!» Махина не меньше «Ура-нии-2» обозначалась справа, показывалась полоска спины, кит с удовольствием фыркал, обдавая нас водяным облаком, и исчезал в пучине. Артур, наверное, от крайнего возбуждения уронил аккумулятор, составленный из нескольких батарей от Диминой кинокамеры, он пролетел восемнадцать метров (всю высоту бизань- мачты), ударился о палубу и отскочил за борт. У Димы начался траур, а у меня вторая жизнь, потому что этот самый аккумулятор пролетел в нескольких сантиметрах от моей головы.
Сам пролив был великолепен. С обеих сторон сжат высокими скалами, между которых висели ледники с неровными сколами оторвавшихся в море массивов льда. И все это было очень высоко над нашими головами. Одинокая птица, тянувшая свой путь высоко в проливе и не достигая даже подошвы ледника, подчеркивала грандиозность пейзажа, казалась маленькой и далекой на фоне этой молчаливо нависшей громады. Мы готовились увидеть необыкновенное, но сейчас были ошеломлены картинами дикой природы. Сам пролив длиною в восемь миль, к середине он очистился ото льда, поэтому Иван Иванович уже не выскакивал наружу с шевелящимися волосами на голове, и наше плавание проходило спокойно. Согласно нашим картам, через десять миль за проливом находилась украинская станция «Вернадского». Я позвал ее по рации, не рассчитывая, что из каменного мешка, в который мы заплыли, уйдет сигнал, но рубка «Урании- 2» вдруг наполнилась русской речью — «Вернадский» ответил, мало того, пригласил посетить станцию и на мой наглый вопрос о бане сказал, что уже включена. В этот момент с нами произошло маленькое головокружение от счастья по поводу того, что такой шикарный день обещал закончиться вовсе не гнусной ночью, а якорной стоянкой, обещанием опоры ноге, баней и встречей с людьми. Все происходило опять вовремя, и через пару часов, уже в сумерках, мы ломились через лед на свет мощного прожектора, включенного заботливой рукой братьев славян.
Станция «Вернадского» находилась на небольшом, низеньком, каменистом островке Галиндес. По узким проходам мы обогнули несколько островков, пока не попали каменистый заливчик, в котором вместе с маленьким айсбергом, каким-то чудом попавшим сюда, еле поместилась «Урания-2». Было очень тихо и уже окончательно темно когда мы громыхнув якорной цепью, остановились. Яхту со всех сторон подпирали скалки, место оказалось суперзащищенное, как будто мы выехали на берег. Так же, как и на «Беллинсгаузене», сбрасываем шлюпку в воду и гребем в сторону станции. Сама станция, собранная под одной крышей, была компактна и занимала почти весь каменистый островок. На небольшом деревянном причале нас ожидало несколько человек, которые поочередно заключили нас в свои объятия и после этого без задержки повели в дом. Станция оказалась прекрасным офисом, как будто чудом перенесенным сюда из Англии, находясь в котором никогда не догадаешься, что за порогом Антарктида. Здесь состоялось знакомство со всей командой украинской антарктической станции «Вернадский». Народ был разных возрастов: старики занимались обслуживанием станции, молодые творили научную программу. Старые были с огромными бородами, некоторые молодые — лысые, с хохолком волос, как у Тараса Бульбы. С нами они говорили по-русски. Сама станция представляла собой блок отдельных офисов (около двадцати лабораторий), блок кухни (столовой и культурного отдыха) и блок спален. На станции строго соблюдались порядки, заведенные англичанами и продиктованные в основном мотивами пожарной безопасности. Для строгого соблюдения этих мер украинцам нужно было стать немножечко англичанами, в чем они, на наше удивление, преуспели. Была у них живучая хозяйская жилка, благодаря которой станция была как с иголочки, и круглосуточные дежурства шли по строгой очередности и выполнялись как святой долг. Осталось загадкой, каким образом англичане могли за несколько сеансов передачи станции внушить славянам свой дух, да еще так крепко! Пока обменивались приветствиями и выстреливали друг в друга перекрестными вопросами, я краем глаза пытался определить, в какой стороне находится баня, и после приглашения к столу мы достаточно твердо заявили, что это может произойти только после бани. Баня — единственное отдельно стоящее сооружение, которое появилось здесь с приходом братьев славян, представители туманного Альбиона не нуждались в ней. В двадцати метрах от станции в каменном ложе покоилось небольшое озеро, из которого англичане спокон веков качали пресную воду. Украинцы первым делом сладили на берегу озера баньку — и ну давай мыться. Но вскоре случилось то, чего не ожидали. Может быть, из-за бани, а наверняка из-за всеобщего потепления, ледяная плотина, державшая воду в озере не одну тысячу лет, вдруг дала течь, и озеро в считанные часы опорожнилось в море. Теперь приходилось заготавливать снег и лед, возить его на санках и превращать в воду. В остальном жизнь на станции была предельно цивилизованной. Мы быстро схватили пару, и не прошло и часа, как предстали в баре для дальнейшего прохождения приятных мероприятий. К этому времени здесь был уже весь народ станции и два парня, которые дошли сюда неделю назад на маленькой яхте: норвежец — очень молодой капитан яхты — и его друг, кинорежиссер-американец, чье 33-летие да и наш приход в полном составе собрались праздновать хозяева станции. Этот бар был единственный на всю Антарктиду, и за его появление давным-давно были уволены с работы два плотника-англичанина, которые соорудили его по собственному желанию за долгую полярную зиму, что не было положительно оценено приехавшим летом с проверкой представителем английских налогоплательщиков. Уволенные плотники отбыли на родину, а творение их рук осталось и вскоре, быстрее, чем пионерские открытия на «Фарадее» озоновой дыры, антарктический народ прознал про бар. Женщины, попадающие сюда, обязаны были оставлять здесь свой бюстгальтер, его вывешивали на мачты стоящей в баре модели парусника. Экземпляров женского белья набралось уже столько, что парусника не было видно, а рядом наш Боцман вместе с барменом примеряли на две свои головы самый большой предмет из этой коллекции. На стойке была разложена закуска, конечно же, прекрасное сало с неизменными, как знак качества, полосками розового мяса, красная икра с самодовольно торчащей из нее деревянной ложкой, свежеиспеченный хлеб, добрый, килограммов на семь, кусок окорока. Все это максимально соответствовало тому, чтобы народ, не стесняясь, мог крепко выпить и закусить. Напитки были тоже в большом ассортименте, но, попробовав некоторые, народ совершенно добровольно пожелал выпить горилки и дальше весь вечер не менял снаряда. Самогон был сотворен Мастером. Было сказано много крепких тостов: в честь именинника, в честь экипажа «Урании-2», в честь дружной команды, отзимовавшей здесь, и еще куча эксклюзивных, но подчеркнуто уважающих суверенитет двух славянских народов. Утром, увидев из окна станции яркий солнечный свет, мы отправились на прогулку, созерцая и не уставая удивляться изуми-. тельным видам, окружающим нас со всех сторон. Время от времени тишину белого безмолвия разрывали неожиданные оглушительные взрывы, означающие рождение нового айсберга. Много лет назад волной, поднятой на триддатиметровую высоту в результате отколовшегося от ледника и. упавшего в море гигантского куска льда, смыло первую Английскую станцию. Англичане заподозрили в теракте своих старых противников — аргентинцев, но потом склонились все же к стихийному бедствию.
