Вот я и думаю, случайно ли, что их властители получили от судьбы больше, чем ты в своей варварской жадности, Конан Оскаленные Зубы. Неужели та власть и те деньги, что принадлежат тебе, действительно являются пределом твоих мечтаний?
— Кром тебя подери, обрубок человека! Что ты пытаешься из меня выудить?
Делвин, не теряя самообладания, ответил:
— Я просто хочу выяснить, Конан Душегуб, действительно ли ты — особый король, или же один из многих, подобных друг другу? Ибо на земле немало славных генералов, мудрых жрецов, блестящих мастеров интриги, но, став королями, они ухитряются растерять свои замечательные качества, превращаясь в серую посредственность. Они надевают на себя корону, и выясняется, что все их великие дела остались в прошлом. Монаршая власть становится для них почетной пенсией, уходом от мира со всеми его бурями и неожиданностями. Короли окружены комфортом и льстивыми придворными, что быстрее всего заставляет их успокоиться и перестать терзаться дерзкими замыслами. Да, для обычного человека комфорт и безопасность — спасительное прибежище в бушующем океане жизни, но для короля они смерти подобны.
Слушая эту тираду шута, сопровождаемую легким перезвоном лютневых струн, Конан ни разу не отвлекся и не пропустил ни единого слова. Переведя дух, Делвин продолжил:
— Что касается тебя, Конан Потрошитель, я полагал, что ты не из тех, кто так быстро сломается, удовольствовавшись достигнутым. В отличие от так называемых «цивилизованных» людей, горячего варвара не так-то легко запереть в золотой клетке. И судя по тому, что я слышал о твоих прошлых похождениях, в тебе можно предположить наличие какой-то особой силы, воли, стремления к новым победам. Зная, как ты, в силу своей провинциальной ограниченности, Конан Потрясающий Мечом, чураешься всякого колдовства, магии или общения со жрецами, остается предположить, что на тебе лежит что-то еще более таинственное — благоволение богов, например, или же, что вполне вероятно, проклятие демонов. Кстати, это было бы единственным убедительным объяснением такого стремительного взлета к вершинам власти человека, донельзя плохо подготовленного к жизни в высшем обществе.
И если действительно боги вели тебя по жизни, то возникает вопрос: зачем? Неужели только для того, чтобы вручить тебе корону и посадить на трон во дворце, где ты будешь весело проводить время с семьей ли, с женщинами, с друзьями, в общем-то живя бесцельной жизнью обыкновенного монарха. Неужели боги так промахнулись? Неужели они столь бестолковы и расточительны? А если нет — то не лежит ли твое предназначение в том, чтобы достичь чего-то большего, чего не добивался еще ни один правитель на земле?!
Ибо этот мир, о король Конан, не так уж велик, по крайней мере, известная нам его часть. Это же всего лишь большая деревня, где соседи — горстка королей и прочих властителей. Причем сонная, скучная деревня, где живут усталые, ленивые, пресыщенные люди. И не было еще среди них такого, кто владел бы чем-то большим, чем тот или иной лоскут на этих картах, которые вы, короли, любите рисовать на пергаментах яркими чернилами и перерисовывать на земле еще более яркой кровью!
— Хватит, хватит, гном! Куда ты клонишь?
— Ваше величество, для меня, дурака, ясно как божий день, что если мир один и един, то и властитель у него должен быть один-единственный. И кто будет лучшим правителем этого мира, чем ты, Конан Деревянная Голова. Разве это не ответ на то, зачем боги подняли тебя из грязи сонма безвестных судеб и ведут по жизни, поднимая все выше и выше?
Долгое молчание предшествовало ответу Конана. Киммериец неподвижно сидел за столом, обернувшись к карлику и внимательно глядя на него. Даже в своей непарадной, домашней одежде — серой шерстяной куртке, подпоясанной простым кожаным ремнем с висевшим на нем кинжалом, Конан выглядел истинным королем от макушки до пят. Величественно наклонив голову, он наконец разорвал напряженную тишину:
— И какую же часть этого мира ты оставил себе, маленький человечек? Какой будет твоя доля за участие и моей, отмеченной богами, судьбе?
Делвин вновь ударил по струнам лютни и вздохнул:
— Разве это не ясно вам, ваше величество? Я ведь всего-навсего шут. И единственный шанс для шута стать великим, это служить шутом великого человека, величайшего из королей. И я намерен стать величайшим из шутов, которых когда-либо видел этот мир!
Глава IV
ПРОЩАНИЕ
— Троцеро, мне кажется, что король в последнее время очень озабочен чем-то.
— Да, Просперо. Даже победа в последнем сражении не обрадовала его в той степени, как можно было бы ожидать.
— Он с каждым днем становится все угрюмее. Что же точит его, чем он так мучается?
На террасе одной из башен дворца, где за кубком вина коротали полуденную жару два знатных аристократа, воцарилось молчание. Троцеро покачивался в легком плетеном кресле, установленном у небольшого резного столика, а Просперо, величественно облокотившись на перила, разглядывал дворцовый сад под балконом террасы.
— Сдается мне, что во многом виновато влияние этого отвратительного карлика, которого король слишком приблизил к себе, — заметил Троцеро. — Не доверяю я Делвину, хоть убей.
— Думаешь, он шпионит? — спросил Просперо, подходя к столу и усаживаясь во второе кресло.
— А почему бы и нет? — пожал плечами граф. — Уши-то у него не меньше, чем наши с тобой, в отличие от рук и ног. К тому же он постоянно что-то бубнит Конану, навязывая ему свое мнение.
— Ну, положим, навязать что-либо Конану — дело гиблое, — усмехнулся Просперо. — А с другой стороны, карлик немало рассказал нам о своем прежнем хозяине и его союзнике, и ничто из этого до сих пор не оказалось ложью.
— Естественно: ему ведь нужно завоевать наше доверие. Но сейчас он уже достаточно много знает о наших планах и может представлять опасность, если сбежит. Не потому ли Конан прекратил разговоры о том, чтобы вернуть его в Немедию за выкуп?
— Одно хорошо — карлик явно слишком уродлив и слаб, чтобы оказаться тайно подосланным убийцей. И все равно странно, что король всерьез слушает речи придворного придурка.
— Э-э, не скажи, этот малый вовсе не дурак, и речи его — никак не бред и не шутки. — Допив вино, граф поставил кубок на стол. — У него потрясающий дар распознавать слабости человека и играть на них. Кто знает, какую роль карлик сыграл в поражении своего хозяина в бою? И потом, как он позволяет себе такое хамское обращение к королю… Я нахожу это возмутительным!
— Брось, старина! Это привилегия шута, как тебе известно. Король, особенно такой великий, как Конан, нуждается в ложке дегтя на бочку медовой лести. А оскорбления и хамство этого недочеловека не обидны и не ранят достоинство монарха. Никому из нас он бы такого не позволил.
— И все равно, слишком много времени король проводит в его обществе. Как знать, что поет Конану в уши этот гном и какая колдовская музыка льется из его глотки…
Просперо в ответ рассмеялся:
Мой дорогой граф, нельзя же так сомневаться в разуме и чутье своего короля! А что касается колдовства — так наш Конан его за версту распознает. Ну посуди сам — неужели король настолько слабоволен, что поддастся влиянию какого-то карлика? Вот погоди, сегодня на совещании у тебя будет возможность убедиться в том, стали ли рассуждения Конана о политике, дипломатии и военных делах менее здравыми и волевыми. Если это так — мы поговорим с ним. Если нет — пусть веселится со своей игрушкой. Впереди у него и у нас много дел, которые смогут подтвердить решительность и мудрость его правления.
Был поздний вечер или светлая, не похожая на аквилонскую, ночь. Что-то в воздухе, в цвете неба над горизонтом, даже в шуршании ветра говорило о том, что это место лежит далеко от обжитых мест Хайбории.
