своими вечерами. Сначала кабаки и бардаки погонщиков верблюдов, а теперь валяешься на земле с этим нечистым чужеземцем!
Слова исходили от темной фигуры, приближавшейся к ним вдоль края фонтана. Голос кипел негодованием. Человек остановился в нескольких шагах от них, яростно жестикулируя, но не обнажая меч. Это был тот самый, о ком они только что говорили, — храмовый воин Занус.
— Вот как ты опозорила меня! Меня, Победителя среди воинов Садиты! Значит, я должен буду жениться на опороченной принцессе? И на ложе, освященном благодатью великой Садиты, я должен буду довольствоваться тем, что осталось от верности и невинности.
— Умри, несчастный! — крикнул Конан, бросаясь вперед. Но что-то помешало ему выхватить клинок из ножен — это руки Африаидры, повисшей на нем всем весом своего тела, впились в его ладонь. Протащив девушку за собой, Конан остановился в двух шагах от стоявшего неподвижно Зануса.
— Конан, тебе нельзя убивать его! — вся в слезах, молила его Африандра. — Он ведь священный слуга нашей богини!
— Верно, чужеземец, — согласился Занус. — Это не твое дело. Так что проваливай отсюда. Было бы великим грехом осквернить церемониальный меч, намотав на него твои кишки. — Он прикоснулся к красиво украшенной рукояти меча. — А скрестить мой благородный клинок с твоей грязной ржавой железкой — это опозорить весь город!
— Слово труса, — сказал Конан, — прячущегося за спину женщины, пусть далее богини.
— Я не прячусь ни за кого. Наоборот, я стою перед лицом нашей богини Садиты, — заявил Занус. — Откуда тебе, варвару, знать, как вести себя среди цивилизованных людей. Из такого кретина с северных гор не сделать и дерьмового раба, тори уже о достойном свободном гражданине.
Конан бросился вперед с нечленораздельным рыком. Вырвав руку из пальцев Африандры и отбросив свой нож в сторону, он подскочил к Занусу, сжав кулаки и занеся руку для удара. Лишь реакция опытного фехтовальщика спасла Зануса, Один удар кулака киммерийца наверняка убил бы его. Но Конан не стал останавливаться. Прямые и боковые удары сыпались один за другим, заставляя противника отступать, уворачиваясь и приседая. Занус только-только успевал отпрыгивать, постепенно переходя на бег. А киммериец продолжал загонять его в угол двора.
— Стой, Конан! Прекрати! — раздался спасительный если не для жизни, то уж точно для чести Зануса крик Африандры. — Так оскорблять его — это тоже грех перед богиней!
Вновь спасенный Занус стоял перед ними задыхаясь и вздрагивая. Его туника была растрепана и порвана в нескольких местах. Он уже наполовину вытащил из ножен свой священный меч, но взял себя в руки, пытаясь сохранить остатки достоинства, изрядно потрепанного дубиноподобными кулаками Конана.
— Оскорблять меня? — воскликнул Занус. — Этот нечистый не может даже оскорбить меня. Мои навыки жреца-воина не предусматривают звериную драку во дворе дворца. Встреться я с этим ничтожеством в открытом бою, я бы показал ему, что значит меч в руках храмового воина. А теперь Африандра, отошли этого грубияна и пойдем со мной. Нам нужно помолиться у алтаря Садиты.
— Занус, жалкий трус! — прорычал Конан. — Я еще до тебя доберусь! Я не буду рвать тебя куски здесь, на глазах у девушки. Это зрелище не для нее. Но я вызываю тебя на бой при народе. Это ведь дозволяется вашими священными обычаями! Бой на мечах, до смерти, за воротами храма почитаемой вами богини!
— А ты, однако, самонадеян! — презрительно скривил губы Занус. — Да будет тебе, дикарю, известно, что священные дуэли возможны лишь между почитателями Единственной Богини! Неверный чужеземец никогда не будет иметь права участвовать в них. Это было бы слишком большой честью для такого варвара, как ты. А теперь — оставь нас!
— Да, Конан, пожалуйста, уходи! — взмолилась Африандра, становясь между киммерийцем и его противником. — Я просила тебя о помощи — и ты помог мне. Спасибо тебе. А сейчас я снова прошу тебя. Сильнее, чем прежде. Ради мира и спасения нашего города, нашей веры — уходи. Уходи отсюда. Оставь нас. Оставь меня и Зануса. Наверное, нам придется и дальше следовать нашей невеселой судьбе! Уходи!
Глава VI
КУЗНИЦА ПРЕИСПОДНЕЙ
Верховный жрец Куманос шел, босой, по покрытому острыми обломками вулканического пепла склону. Долгие дни пути сделали его ступни почти нечувствительными к боли. Там, где грубая кожа оказывалась слабее камня, оставались красные капли. По этим следам спутникам Верховного жреца нетрудно находить путь вслед за ним. Сам же он, словно одержимый, шел вперед, не останавливаясь, не замечая ничего вокруг.
Не давая отдыха себе, Куманос не щадил и остальных. Многие из его спутников тоже шли босыми, изорвав свои сандалии о камни, похожие на осколки оплавленного стекла. Все без исключения рабы — мужчины и женщины — несли на спинах корзины, набитые под самую крышку зеленовато-серой рудой. Пот ручьем лился по спинам носильщиков, сгибавшихся под тяжестью груза. Солдаты, охранявшие их, тоже чувствовали себя не лучше — ведь им теперь приходилось самим нести запасы воды и продовольствия. Двое помощников Куманоса шли без груза, но на их долю выпала тяжкая обязанность угрозами и ударами бича поднимать упавших под тяжестью рабов или же, в назидание остальным, добивать тех, кто уже не мог идти.
За время их перехода от шахт по Шартоумским холмам не случилось почти никаких происшествий. Отряд не побеспокоили ни люди шейха, ни залетные банды грабителей караванов. Это было большой удачей для этих мест, пользующихся дурной славой, особенно если учесть ценность груза, переносимого караваном. Кроме того, среди рабов прошел слух, что в конце пути в награду за хорошую работу им будет выдана часть добытого.
Но день ото дня разговоры о награде, о родном доме да и на другие темы возникали все реже и реже. В тяжелом молчании рабы и охранники следовали за Куманосом, который уже начинал им казаться если не святым, то уж не простым смертным. Кое-кто из рабов стал утверждать, что, мучая так себя и их, жрец превратит позор их рабства в подвиг самоотречения и самопожертвования. Утешение было слабым, но, за неимением другого, многие ухватились за эту мысль, как за соломинку.
Мало-помалу отряд приближался к другому хребту. В Шартоуме слышали об этих горах, называемых Трубами Шайтана за столбы поднимавшиеся над их вершинами днем, и сполохи огня, мелькавшие над ними по ночам. Кровавый след Куманоса вел их к одному из дымящихся пиков.
Верховный жрец шел, находя дорогу по приметам, о которых ему рассказал старый отшельник. Куманос чувствовал себя не так, как во время поисков старца в Огненной Долине, — в нем не было смертной души. Никакие сомнения, страхи, стремления не мешали главному — достижению цели. Только служение Вотанте и его наместнику на королю Анаксимандру — составляло смысл жизни молодого жреца.
На дальнем склоне мелькнула фигура одинокого селянина, обрабатывавшего плодородное, удобренное вулканическим пеплом поле. Не дожидаясь приближения отряда, селянин исчез в зарослях. Куманос понял, что известие о приближении его людей но обгонит сам караван.
Уже к вечеру жрец и его отряд перевалили через склон и спустились в кратер вулкана. Почти вся его поверхность была покрыта обломками гранита и базальтовыми глыбами. Здесь и там между ними прорывались в небо столбы дыма и пара. Лишь кое-где росли одинокие деревья да зеленели почки огородов вокруг небольшой деревни. Между полуразвалившимися лачугами суетливо метались человеческие фигуры. Куманос понял — его ждут.
К тому времени как отряд спустился по внутреннему склону на ровную площадку в центре и рабы повалились на землю между домами деревни, лишь один человек из ее обитателей предстал перед глазами пришельцев. Это был пожилой селянин, видимо старейшина, одетый в шерстяную рубаху и штаны. На ногах у него были сапоги с толстой подошвой, способной долго противостоять режущим граням вулканических
