доросла до подлинного ощущения радости, боли, понимания. И теперь она знала, что, глядя на нее, он не догадывается о. том, что произошло с ней на самом деле, и объяснит себе ее поведение неправильно, так как впервые между ними встал настоящий обман.
Харпер увидел ее лицо — такое юное и такое осунувшееся, веки — словно темные пятна, губы с горечью сжаты. Казалось, что из ее тела выкачали жизненную силу. Она двигалась словно большая заводная кукла.
Его вопрос прозвучал на удивление просто:
— Ты не рисовала?
Никки повернулась и посмотрела в сторону гаража. Конечно, он понял, что она не рисовала по крайней мере после захода солнца, так как окна не светились.
— Нет. Я размышляла о работе и была не в духе, — дерзко и зло ответила она, и это тоже стало новым штрихом в ее поведении. Свет упал на ее рот, скривившийся в горькой ус-мешке. — Ведь осознание того, что ты можешь иметь й что нет, никогда легко не дается.
— Зачем себя мучить? — устало спросил он, как будто она мучила и его тоже.
Она бросила на него быстрый, испытующий взгляд и задумчиво ответила:
— В нас изначально заложены семена нашего падения. Однажды мне это сказал, по-моему, учитель. Думаю, что и он кого-то цитировал. Я всегда недоумевала, почему люди так любят изничтожать друг друга, но сейчас мне иногда кажется, что мы разрываем на части самих себя.
Харпер прислонился головой к дверному косяку. Никки видела его бледный, суровый профиль. Она знала основную черту в сложном, противоречивом характере этого человека — он защитник, и она безошибочно нанесла ему удар, так как единственное, что было ему не под силу, — это защитить ее от самой себя.
Она и не знала, что способна на подобную жестокость, когда ей причиняют боль.
— Я виню себя, — с кривой усмешкой сказал Харпер.
Этот высокий, сильный, властный мужчина был сейчас абсолютно уязвим. У Никки сжалось сердце, ведь, как бы ни было ей плохо сейчас, любить его она будет всегда.
Нежно рассмеявшись, она сказала:
— Я вижу, что ты меня понял. Харпер сморщился и тяжело вздохнул.
— Мне не следовало привозить тебя сюда, — жестко произнес он, — и позировать для этой проклятой картины, тем самым вынуждая тебя так напряженно работать…
Острая боль заставила ее ехидно спросить:
— Ты так быстро устал от меня, милый?
Взгляд его горящих глаз был ужасен — казалось, у него внутри все умирало. Он'молча смотрел на нее. Горечь, напряжение и — враждебность к нему как к любовнику, бушевавшие в душе Никки, исчезли. Теперь она теряла Харпера-друга.
Взгляд ее больших, широко раскрытых глаз был беззащитен. Она печально прошептала:
— Харпер, почему мы не можем перестать желать невозможного?
— Никки! — Харпер со стоном протянул к ней руки.
Она прикрыла пальцами рот, чтобы заглушить рыдания, рвущиеся из горла, сделала шаг вперед и тут же очутилась в кольце его рук, которые скоро неминуемо оттолкнут ее.
Происходящее было просто немыслимо. Как может человеческий разум вмещать в себя столь разные желания? Как может Харпер ласково гладить ее по лицу, зная, какое будущее он им уготовил? Как он может так страстно и так нежно целовать ее и не ощущать невыносимой, сводящей с ума тоски?
У нее самой слегка помутилось в голове, когда его губы с невероятной жадностью прильнули к ее рту. Она ненавидела его, ей было противно собственное физическое влечение, но, когда Харпер поднял голову от ее лица, она порывисто обхватила руками его шею и притянула к себе.
Она добилась того, что у него наступила разрядка, ибо она довела его до неуправляемого состояния, одновременно соблазняя и моля. Сначала она не поняла, что происходит, а Хар-пер поднял ее на руки, понес в дом и стал быстро подниматься по лестнице. Каждый шаг будил ее воображение: что произойдет дальше, в его комнате?.. Она была полна горячего, непреодолимого вожделения, но реальность превзошла все ожидания.
Куда подевался неистовый, но утонченный любовник? В нее впилось, терзая, большое нагое тело, не знающее преград своей похоти и вызывающее у нее ответный атавистический порыв. В потрясенном сознании Никки все запечатлелось отрывочными кусками: его прерывистое, бессвязное бормотание; блестящая от пота кожа; ее пальцы, вцепившиеся ему в волосы, царапающие спину. Он предугадывал ее телодвижения, а неподвластный им обоим водоворот вожделения засасывал их и кружил, доведя наконец до кульминации.
Ее друг и любовник оказался самым лучшим учителем любви. Никки уже познала, что физическая близость — это искусство чувственности и сладострастия, полное высвобождение эмоций; что секс — это нежность, смех и ласка. Теперь же ее эротическое образование пополнилось еще одним уроком — их соитие несло в себе привкус горечи и отчаяния. Она чувствовала, что любви приходит конец. А когда их тела разомкнулись и он лежал, прижав ее к своей тяжело вздымавшейся груди, у Никки из глаз полились слезы и стали капать на его покрытое потом тело. Она прижалась трясущимися губами к отчаянно пульсирующей жилке у него на шее, вложив в поцелуй всю душу и думая при этом: «Скоро я покину его».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
На следующее утро Харпер должен был уехать очень рано, так как провел в Оксфорде лишнюю ночь. Рассвет едва забрезжил, а он уже нежно целовал Никки на прощанье. Она вздрогнула, всхлипнула в полусне, но не увидела, как болезненно исказилось его лицо. Нагнувшись, он осторожно убрал спутанные пряди волос у нее со лба и что-то ласково прошептал ей на ухо, от чего она перестала судорожно цепляться за его пустую подушку, а напряженные складки на лбу разгладились.
Ей казалось, что она видит сладкий сон, но, как все подобные сны, он быстро кончился, и она снова спала беспокойно до утра, а проснувшись, вспомнила вчерашний день. Второй такой любовной ночи она не вынесет, не сможет и забыть отчаяние, охватившее ее вчера, поэтому ей надо уехать, и сделать это, пока их отношения не завершились горьким и неизбежным разрывом.
У каждого человека есть свой предел. Свой она только что осознала. Будь она более великодушна и терпелива или более хитра и практична, она, возможно, боролась бы за свою любовь и в конце концов победила бы. Но она этого просто не выдержит.
Правда, на одну уступку она заставит себя пойти, так как слишком любит, уважает Харпе-ра и испытывает к нему огромную благодарность за его щедрую дружбу. Она сама скажет ему о решении уехать. Убежать за его спиной было бы трусливым и недостойным поступком, ведь между ними было так много хорошего. Она обязана все ему сказать. И еще она должна объяснить свое вчерашнее поведение Чарлзу.
Никки хотела сразу поехать в Лондон, чтобы поговорить с Харпером сегодня же вечером, но после ленча позвонила его секретарша и сообщила, что он неожиданно был вынужден на несколько дней улететь в США.
Пришлось набраться терпения и подождать. И, как все последнее время, она постаралась отвлечься от своих переживаний, с головой уйдя в работу над его портретом.
Когда Чарлз вернулся из школы, Никки в тщательно продуманных выражениях объяснила ему, что произошло вчера, и сказала, что скоро уедет. Он заплакал, чем очень ее растрогал. Обнявшись, они проговорили целый вечер допоздна. Энн время от времени заглядывала в малую гостиную и видела две прижавшихся друг к другу темных головы. На следующее утро Чарлз встал с распухшими от слез глазами и не пошел в школу, но экономка и слова ему не сказала.
Прошла неделя, а от Харпера не было никаких вестей. В четверг вечером Никки с надеждой подумала, что уж завтра-то он наверняка должен вернуться. Она боялась, что не смо-жет дольше ждать, так как с каждым прошедшим часом ее решимость понемногу улетучивалась.
