Антисептическое средство, которое он использовал, оказалось таким болезненным, что у Никки слезы навернулись на глаза.
— Все, — наконец заявил Гордон.
Никки облегченно вздохнула, слабым голосом поблагодарила его и с радостью проглотила обезболивающие таблетки, запив их остывшим чаем.
— Теперь, когда я кончил вас мучить, вы можете присоединиться к Харперу и полицейским, — сказал Гордон. — Уверен, они хотят задать вам кое-какие вопросы.
— Спасибо за помощь. И простите, что я нарушила ваш ужин, — не удержалась Никки. Хитрые бесенята играли в ее голубых глазах.
Гордон озорно улыбнулся в ответ.
— Именно так, дорогая, — сладким голосом сказал он. — Но десерт… не такой уж вкусный, и я нисколько не жалею, что приехал сюда.
Никки подняла брови — так ее удивили эти слова.
— Вы можете послать счет за вызов в компанию «Питер Беллис маркетинг лимитед».
— Любовь моя, — сказал Гордон, шутливо потеревшись своим носом о нос Никки, — вам это не по карману.
Глаза Никки смеялись.
— Вы делаете слишком скоропалительные выводы.
Кухонная дверь открылась. Никки и Гордон, занятые шутливой беседой, не заметили, как вошел Харпер. Никки перевела взгляд со стройного блондина на Харпера и тут же ощутила притягательную силу этого человека. Магнетизм его глаз был так велик, что если бы она не сидела, то могла бы потерять равновесие.
Она увидела уже не лицо игрока, а то, что скрывалось за этой маской — сильнейшее раздражение.
А на Гордона появление Харпера не произвело совершенно никакого впечатления — он лишь еще шире заулыбался. Харпер взглянул на доктора, и его худая щека слегка дернулась, но голос прозвучал удивительно безразлично, даже высокомерно:
— Ты можешь удалиться, Гордон.
— Спасибо, Гордон. Спокойной ночи, Гордон, — такими словами ответил на грубость своего друга ничуть не смущенный доктор. Он взял свою сумку, весело пожал плечами и нахально погладил Никки по щеке указательным пальцем. — Ах, Никки! Ради вас стоило пропустить десерт.
Никки сощурилась, а Гордон быстро вышел. Она почувствовала, что что-то произошло, и, хотя не поняла, в чем дело, не сомневалась в том, что и Гордон и Харпер все прекрасно поняли.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Никки недолго пришлось ломать голову над странным обменом репликами между Хар-пером и Гордоном. Как только за доктором закрылась дверь, Харпер повернулся и подошел к ней. Она едва удержалась, чтобы не отпрянуть от его теплой руки, взявшей ее за подбородок. Он находился от нее так же близко, как Гордон, когда обрабатывал ей раны.
Кухонный свет был слишком ярким и слепящим. Она быстро заморгала, чтобы четко видеть выражение лица Харпера. Ее глаза расширились настолько, что их голубизну почти совсем заполнили блестящие черные зрачки. Нежное лицо побелело от усталости и стресса.
Никки послушно подчинилась тому, что Харпер умыл ее. Эта процедура освежила ее, а прикосновение его длинных пальцев успокаивало. Силы постепенно возвращались, и Никки смогла спуститься вместе с Харпером вниз. Они вошли в элегантный холл: кожаные кремового цвета диваны, отраженное освещение, инкрустированная мебель темного дерева. Никки обратила внимание на блестящий кабинетный рояль в углу. Взглядом знатока она скользнула по картинам на стенах просторной комнаты. Она узнала французского художника девятнадцатого века, рисунок Дали и голландскую акварель. Это было странное сочетание, но на удивление удачно подобранное, что делало честь вкусу хозяина.
Когда же она увидела великолепный, настоящего китайского шелка экран, ее лицо заси-яло. Харпер, наблюдавший за ней с того мгновения, когда она переступила порог, молча улыбнулся, увидев явное одобрение в ее глазах. Но тут внимание Никки переключилось на двух полицейских инспекторов, мужчину и женщину, которые поднялись ей навстречу.
Разобравшись в серьезности ее ран, женщина-инспектор принялась задавать вопросы. Никки с удовлетворением отметила, как профессионально это делается: методично и в то же время осторожно. Никки старалась отвечать подробно, но, к сожалению, много сообщить полиции не могла. Двое мужчин внезапно накинулись на нее сзади, когда она пересекала переулок. Она лишь мельком увидела их лица, так как кинулась бежать. Как они были одеты она не могла сказать. Единственно, что запомнилось — ее схватили за руки, а хриплый голос зашипел в ухо непристойности.
Никки внезапно замолчала, вздрогнула и от отвращения сморщилась. Пусть женщина-полицейский не говорит ей, что она еще легко отделалась. Все это время Харпер сидел в углу и молча слушал, опустив глаза. Он снял вечерний пиджак и галстук, и его белая рубашка и черные брюки резко выделялись на приглушенном пастельном фоне комнаты.
Наконец полицейский, записывающий показания, вздохнул и задал последний вопрос:
— Вы больше ничего не можете вспомнить?
Никки отрицательно покачала головой.
— К сожалению, нет. Даже если бы у меня не были поранены руки, я не смогла бы нарисовать их портреты. Я просто не успела их разглядеть.
В первый раз за всю беседу раздался глубокий голос Харпера, прозвучавший словно музыка после отрывистой речи полицейского.
— Вы художница?
Никки с трудом подавила зевоту.
— В каком-то роде да. Я — дизайнер и работаю в Найтсбридже в компании, рекламирующей товары, с плакатов и печатных бланков до телевизоров.
— И хороший дизайнер? — небрежно спросил он.
— Конечно. — У Никки поднялись тонкие брови: ее удивило, что кто-то мог сомневаться в качестве ее работы.
— Что ж, — сказала, вставая, женщина-полицейский, — когда мы что-нибудь выясним, мы вас известим. Пожалуйста, если вы вдруг что-нибудь вспомните, сообщите нам.
Никки согласно кивнула в ответ. Она сидела на тахте, опершись локтями о колени, понимая, что следует сказать что-то еще, но всплеск энергии быстро иссяк. Она потерла усталые глаза тыльной стороной перевязанной ладони. Ей казалось, что ее обернули ватой, и это ощущение было весьма неприятным. Тут перед ее носом появились длинные ноги — это вернулся Харпер, проводив полицейских. Он присел перед ней на корточки, строгие карие глаза внимательно смотрели на нее.
— Я испортила вам вечер, — зачем-то сказала Никки, хотя это было и так ясно.
Харпер слегка улыбнулся и небрежно проговорил:
— В любом случае он оказался бы крайне скучным.
Никки подумала, что Харпер был очень любезен с ней, хотя это и не в его характере, и хотела сказать ему об этом, но произнесла совсем другое:
— Я как-то странно себя чувствую.
Она заметила его жесткую усмешку — вот это было на него больше похоже. Он сухо заметил:
— Просто Гордон перестарался с обезболивающими. Что он вам дал?
— Не знаю. Аспирин, наверное. — Никки не сдержалась и так широко зевнула, что у нее хрустнули челюсти. Заморгав, она слабым и испуганным голосом пробормотала: — Мне надо домой!
— Вы проведете остаток ночи здесь, — заявил он. Ей показалось, что в его голосе прозвучала покорность судьбе. Тем не менее улыбка не сходила с его губ. — Я велел Дункану приготовить вам
