выражение. Во время обеда она хранила молчание, избегая настойчивых, вопрошающих взглядов двоюродного брата. Однако София не походила на человека, который испытывает смущение, оттого что его уличили в чем-то предосудительном, нет, она держала себя с высокомерием женщины, решившей никому не давать отчета в своих поступках. Вечером, когда Эстебан и Карлос сидели за нескончаемой партией в шахматы, София уткнулась в огромный астрономический атлас.
– Корабль Декстера вошел в порт нынче днем, – вдруг сказал Карлос, напав черным слоном на последнего коня Эстебана. – Завтра капитан придет к нам обедать.
– Очень хорошо, что ты вспомнил об этом, – заметила молодая женщина, отвлекаясь от созерцания созвездий. – Надо будет поставить на стол еще один прибор.
На следующий день, возвращаясь к себе в обеденный час, Эстебан ожидал, что в доме уже будут зажжены все лампы и свечи. Однако, войдя в гостиную, он понял: происходит нечто непонятное. Капитан Декстер взволнованно ходил из угла в угол и старался что-то объяснить Карлосу, а тот слушал с расстроенным видом и с заплаканными глазами, что придавало его располневшему лицу смешное выражение.
– Ничего не могу сделать, – громко говорил американец, беспомощно разводя руками. – Она вдова и совершеннолетняя. Я обязан относиться к вашей сестре, как к любой пассажирке. Я пытался ее переубедить. Но она не слушает никаких доводов. Будь она мне дочерью, я и тогда бы ничего не мог поделать.
Капитан Декстер сообщил некоторые подробности: София за наличные деньги приобрела билет в транспортной конторе «Миралья и компания». Ее бумаги, полученные при содействии какого-то франкмасона, в полном порядке и со всеми нужными печатями. На «Эрроу» она поедет до Барбадоса. А там пересядет на голландское судно, идущее в Кайенну.
– В Кайенну, в Кайенну, – растерянно повторял Карлос. – Подумать только! И это вместо того, чтобы отправиться в Мадрид, Лондон, Неаполь! – Заметив Эстебана, он заговорил с ним так, словно тот все уже знал: – Она точно помешанная. Твердит, что ей все опостылело – и дом и город. Взять да отправиться в путешествие вот так – никого не предупредив, ни с кем не простившись! Уже два часа, как она на борту корабля со всем своим багажом.
И Карлос рассказал, что он тщетно пытался отговорить сестру от ее намерения.
– Но ей что ни говори – как горох об стену. Не мог же я увести ее силой. Хочет ехать, и все. – Он снова повернулся к Декстеру: – Вы как капитан имеете право отказаться везти того или иного пассажира. Не говорите, что нет.
Слова Карлоса вывели Декстера из себя, он решил, что тот сомневается в его порядочности, и, в свою очередь, повысил тон:
– У меня нет никакого права – ни законного, ни нравственного – так поступить. Не мешайте сестре делать то, что она задумала. Никто не воспрепятствует ей поехать в Кайенну. Не отплывет она на этом корабле, отплывет на следующем. Если вы даже запрете все двери в доме, она вылезет в окно.
– Но почему? – набросились на него братья, требуя ответа. Капитан Декстер отстранил их своими крепкими ручищами:
– Поймите раз и навсегда: она отлично знает, почему решила ехать в Кайенну, именно в Кайенну. – И, точно проповедник, подняв указующий перст, он привел библейское изречение: – «Кроткими кажутся речи нескромного, но они проникают в самую глубину чрева».
Фраза эта, последнее слово которой таило какой-то непристойный намек, подействовала на Эстебана как удар хлыста. Он схватил американца за отвороты сюртука и потребовал от него ясных, прямых и недвусмысленных объяснений. И тогда Декстер произнес грубую фразу, которая все сделала понятным:
– Пока вы и Оже бродили по набережным Сантьяго в поисках гулящих девок, она оставалась на борту с
Больше Эстебану не о чем было расспрашивать. Все встало на свое место. Теперь он понимал, почему, узнав, что Виктор вновь сделался всемогущим властителем в одной из соседних стран Американского континента, София поспешила заказать все эти роскошные наряды; он понимал скрытую цель ее бесконечных расспросов: небрежно обронив несколько оскорбительных эпитетов по адресу Юга, она старалась выведать у него, Эстебана, все, что ее занимало, все, что касалось жизни, успехов и заблуждений Виктора. Она лицемерно соглашалась с тем, что Юг – изверг, отвратительный субъект, прожженный политикан, и таким образом умудрялась узнавать все новые и новые подробности, собирая буквально по крохам, по кусочкам, по обрывкам сведения о поступках, склонностях и деяниях того, кто прежде был облечен властью, затем пал, а теперь снова вознесся. Молча, ничем не выдавая себя, она упрямо шла к своей скрытой цели, и даже смертельная болезнь мужа не могла обуздать, образумить ее В том, что София заказывала цветы и свечи для похорон мужа, а вместе с ними – роскошное белье и пеньюары, которые надевают на голое тело, в том, что у одра умирающего ее не оставляли греховные мысли, было что-то циничное и отвратительное. И Эстебану внезапно открылась другая София, о которой он даже не подозревал, – низменная, послушная зову своей утробы самка, которая по доброй воле отдается мужчине и сладко стонет под тяжестью тела того, кто в свое время лишил ее девственности. Молодой человек вспомнил, с какой гадливостью София однажды ночью смотрела на проституток, этих едва ли не самых бескорыстных из всех жриц любви, покорных прислужниц сладострастия, и теперь он не мог понять, как в ней уживались два столь различных существа: скромница, красневшая от гнева и возмущения при одном только упоминании о плотском акте, который, по ее религиозным представлениям, был мерзким и греховным, и сластолюбивая лицемерка, которая сама так быстро уступила плотскому желанию и втайне предавалась любовным утехам.
– Ты во всем виноват, ведь это ты выдал ее замуж за кретина! – крикнул Эстебан Карлосу, ища, на кого бы возложить вину за то, что он называл про себя чудовищной изменой Софии.
– Брак этот никогда нельзя было назвать удачным, – вмешался капитан Декстер, разглаживая перед зеркалом измятые отвороты сюртука. – Когда муж и жена находят общий язык в постели, это сразу заметно, даже если они ссорятся. А тут все было комедией. Чего-то не хватало. Достаточно было посмотреть на его руки, – они походили на руки католической монахини, у него были безвольные, мягкие пальцы, он взяться-то ни за что как следует не мог.
Эстебан вспомнил, как старательно играла София роль примерной супруги; вплоть до смерти мужа она во всем выражала свою покорность ему, заботилась о нем и всегда с ним соглашалась, хотя это противоречило ее своенравной и независимой натуре. И теперь он почти радовался тому, что она уже не была девственницей, вступая в этот брак, который казался ему самой позорной уступкой традициям презираемого им общества. И тут же перед его мысленным взором опять возник образ властного человека, который даже на расстоянии продолжал мрачной тенью нависать над их домом. Взглянув на Карлоса, на его
