всего «Золотого рода» наследников Чингисхана, представленного личностью великого хана. Но в первые годы пребывания Батыя на Волге ханский престол пустовал. В соответствии с этим Батый по своему усмотрению распорядился ярлыком на великое княжение, даровав его Ярославу Всеволодовичу; посылка же «к Кановичам» Ярославова сына Константина выглядела своего рода компромиссом. Точно так же не было необходимости отправлять в Монголию Даниила Романовича и других русских князей, являвшихся в Орду за ярлыками. Впоследствии, однако, ситуация изменится. Когда вопрос с избранием великого хана Гуюка будет наконец-то решён, Батый отправит в Каракорум и Ярослава Всеволодовича, и правителей других завоёванных им стран — дабы те приняли участие в курултае и, изъявив покорность новому великому хану, уже из его рук получили ярлыки на свои земли. Затем, после смерти Ярослава Всеволодовича, для получения ярлыка на великое княжение Владимирское в Каракорум поедут его заспорившие о власти сыновья Андрей и Александр. Сам Батый разрешить их спор не возьмётся.
«Русская политика» правителя Орды всецело определялась тем, что происходило в центре Монгольской империи. Всё зависело от того, имелся ли там законный император (великий хан) и в каких отношениях с Батыем он находился. Русские князья — особенно поначалу — были не более чем разменной монетой во взаимоотношениях между Сараем и Каракорумом. «Имперское» направление политики, несомненно, являлось главным для Батыя. Об этой стороне его политической и государственной деятельности нам предстоит поговорить особенно обстоятельно.
На вершине могущества
Биографию Батыя как правителя Улуса Джучи можно разделить на два неравных по продолжительности отрезка. До лета 1251 года — года избрания великим ханом союзника Бату Менгу — всё его внимание было приковано к борьбе за власть над Монгольской империей. Борьба эта началась сразу же после смерти великого хана Угедея, и в неё оказались вовлечены представители всех четырёх ветвей «Золотого рода» наследников Чингисхана. И даже с избранием на ханский престол Гуюка борьба не закончилась, но разгорелась с ещё большей силой. Ставкой в борьбе лично для Бату была не только власть над Улусом Джучи и другими покорёнными монголами территориями на западе, не только возможность вести ту политику, которую он считал нужной, но в какой-то момент, по-видимому, и сама жизнь. И Бату в конечном итоге вышел победителем в этой жестокой схватке, ещё раз подтвердив, что обладает несомненными качествами по-настоящему выдающегося политика. Обстоятельства его необъявленной войны против родичей — двоюродных и троюродных братьев и племянников — представляют исключительный интерес для характеристики героя нашего повествования.
Напомню, что, когда Угедей умер, его старшего сына Гуюка в Монголии не было и вся полнота власти оказалась в руках вдовы Угедея Туракины-хатун. Происходившая из меркитского племени, она не была ни старшей, ни любимой женой великого хана, но зато была матерью пяти его сыновей. «Эта супруга была не слишком красива, но по природе была очень властной», — пишет Рашид ад-Дин. Когда-то, после покорения меркитов, Угедей силой овладел ею; Чингисхан одобрил поступок сына и выдал за него знатную пленницу. Любимая же жена Угедея, Мука-хатун, умерла вскоре после супруга (своей ли смертью или нет, неизвестно), и Туракина «ловкостью и хитростью, без совещания с родичами, по собственной воле захватила власть в государстве. Она пленила различными дарами и подношениями сердца родных и эмиров, все склонились на её сторону и вошли в её подчинение»1. Надо отдать должное этой женщине; ещё до прибытия Гуюка она сумела отразить попытку младшего брата Чингисхана Тэмугэ-Отчигина захватить ханский престол. Узнав о том, что Отчигин во главе большого войска движется в её направлении, Туракина не растерялась и направила к нему гонца с грозным предостережением: «Что означает это выступление с войском, с запасом провизии и снаряжения? Всё войско и улус встревожены». Кроме того, навстречу Отчигину были высланы находившиеся в ставке войска свиты покойного хана и его домочадцы. И Отчигин — очевидно, рассчитывавший на внезапность своего выступления и на то, что оставшаяся без мужа женщина не решится противиться ему, — смутился и начал оправдываться тем, что он-де направляется единственное для устройства поминок по случаю смерти великого хана. «В это время пришло известие о прибытии из похода Гуюк-хана… — продолжает Рашид ад-Дин. — Сожаление Отчигина о содеянном стало сильнее, и он вернулся в свои места, в свой юрт». Впоследствии Отчигин жестоко поплатится за этот необдуманный поступок. Но история с ним — пожалуй, единственное, за что потомки Угедея могли быть благодарны Туракине-хатун. В целом же её правление принесло много вреда и в конечном счёте стало причиной полного крушения дома Угедея.
Правление Туракины продолжалось более трёх лет. Гуюк даже после возвращения домой не вмешивался в ход государственных дел. Что же касается передачи престола внуку Угедея Ширамуну, то об этом Туракина и стоявшие за ней эмиры не хотели и слышать, ссылаясь на то, что юноша ещё мал и «Гуюк- хан старше». Звучали голоса и в пользу второго сына Угедея Кудэна, которого будто бы прочил в преемники ещё Чингисхан (что едва ли могло соответствовать действительности). Кудэн, единственный из всего Угедеева семейства, был близок к Менгу и другим потомкам Тулуя, и можно думать, что именно они поддерживали его кандидатуру[36]. Но Кудэн был сильно болен, а потому о его избрании великим ханом всерьёз говорить не приходилось. Вопрос с избранием хана должен был решить курултай с участием всех представителей «Золотого рода» наследников Чингисхана. Но царевичи не спешили с приездом, а Туракина не торопила их, пользуясь всей полнотой власти и по своей воле смещая и назначая вельмож. «Так как во времена каана (Угедея. — А. К.) Туракина-хатун была сердита на некоторых и в душе ненавидела их, то теперь, когда она сделалась полновластной правительницей дел, она захотела воздать каждому по заслугам», — пишет Рашид ад-Дин. Туракина находилась под сильным влиянием своей мусульманской рабыни Фатимы, женщины «очень ловкой и способной», являвшейся «доверенным лицом и хранительницей тайн своей госпожи»; именно «по совету этой наперсницы Туракина-хатун смещала эмиров и вельмож государства, которые при каане были определены к большим делам, и на их место назначала людей невежественных». Первыми жертвами Фатимы стали всемогущий при Угедее великий визирь Чинкай, уйгур по происхождению и христианин по вере, и хорезмиец Махмуд Ялавач, которому великий хан поручил в управление Китай и Среднюю Азию. Оба, однако, сумели бежать и нашли убежище у Кудэна, который наотрез отказался выдать их матери. Место Ялавача занял «торговый человек» Абд-ар-Рахман, возвысившийся ещё при Угедее благодаря предложенному им откупу даней с Китая. Видя, что происходит, эмир Масуд-бек, сын Ялавача, бывший наместником великого хана в Туркестане и Мавераннахре (междуречье Амударьи и Сырдарьи), тоже «не счёл за благо оставаться в своей области» и бежал к Бату, на Волгу. Правитель Улуса Джучи охотно принял его. «Во время этого междуцарствия и этой смуты каждый отправлял во все стороны гонцов и рассылал от себя бераты и ассигновки (письма, или чеки, которые давали право на получение определённых сумм с целых областей или отдельных лиц. — А. К.), каждый искал сближения с одной из сторон и опирался на её покровительство любыми средствами», — пишет Рашид ад- Дин. Печальные последствия такого положения дел не замедлили сказаться: «В это время разруха проникла на окраины и в центральные части государства».
По мнению персидского историка, в этом отчасти была вина Батыя. После смерти Чагатая и Угедея он стал старшим в роду потомков Чингисхана, занял место
В словах Рашид ад-Дина, несомненно, был резон. Известно, что у Батыя действительно болели ноги.
