Спустя две-три минуты справа одновременно вспыхнуло несколько зенитных разрывов, затем еще и еще. Они дыбились иссиня-черными шапками, дыша огненной лавой. Если на подходе к цели такое количество зенитных батарей, что же будет над Клайпедой?
Хитали решительно потянул ручку управления влево и сделал доворот, чтобы отойти от порта в сторону. Однако тут же сквозь белесую кисею приподнявшегося тумана сверкнули трассы «эрликонов». Значит, нужно пройти южнее, чтобы попытаться обмануть немцев.
Клайпеда! Здесь была сильная система противовоздушной обороны. Фашисты стянули сюда не меньше тридцати зенитных батарей, а по утверждению некоторых летчиков, их насчитывалось до пятидесяти.
Заглядывая в пометки на полетной карте, Захар еще и еще раз уточнял места расположения «эрликонов». Он припомнил наиболее опасные точки, особо обращая внимание на подчеркнутые синим карандашом названия населенных пунктов, отдельных хуторов и поселков. Как бы не упустить чего-либо при подходе к цели. Многие разведданные фильтруются и сравниваются непосредственно в полете.
Наконец все взвешено и учтено. Хитали принимает решение обойти Клайпеду с юга. Однако свой замысел он не раскрывает. Его рука не касается кнопки передатчика — враг может подслушать радиоразговор. И он продолжает полет, соблюдая полное радиомолчание.
Выйдя южнее города, комэск повел группу в море. Пройдя километров десять, пока не скрылся с глаз город, он неожиданно ввел самолет в правый разворот и, прижимаясь как можно ниже к катившимся в сторону берега волнам, передал по радио:
— Левый пеленг! Курс на Клайпеду!
Захар решил идти на бреющем. Командир полка будет ворчать за ненужный риск. «На своих бомбах хотите подорваться!» — возмущается в таких случаях комполка. А глаза искрятся по-доброму: «Жалею тебя. Жалею и берегу», — говорят они.
Кабина то и дело закрывалась набегавшей облачностью, трудно было различить очертание берега. Стоило приоткрыть форточку, как сразу же ворвался холодный пронизывающий ветер, вперемешку с мощным ревом двигателя он напоминал гул морского прибоя.
Наклонив голову вправо и вцепившись рукой в резиновый наконечник ручки управления, Хиталишвили продолжал бороться с ураганным ветром, пытаясь во что бы то ни стало точно выйти на цель. Группа штурмовиков, вытянувшись в левый пеленг, словно журавлиная стая, с сумасшедшей скоростью мчалась с запада на восток.
Захар сосредоточился; каким-то шестым чувством он улавливал местонахождение цели, вымерял и высчитывал расстояние до порта, где должны были находиться вражеские корабли. Он уже наметил ориентир на смутно видневшийся маяк. Оставалось лишь выждать время, чтобы поймать в перекрестие прицела находящиеся в порту корабли. Сейчас главное — внезапный заход со стороны моря, откуда меньше всего ожидают их фашисты. Чаще всего штурмовики атаковали с левым разворотом, и вражеские зенитчики приспособились поражать самолеты при выходе из атаки. Но Хитали учел это, решив атаковать с правым разворотом с последующим уходом в сторону Куршской косы. В голове его давным-давно созрел план. Вот сейчас надо вводить в действие группу обеспечения. Ведущий нажал кнопку передатчика:
— Караман, подавить зенитки!
Василий Караман выводит свое звено вперед. Недрогнувшей рукой он направляет самолет к берегу, откуда поблескивают стволы зенитной артиллерии.
Сама по себе задача вступить в поединок с зенитками для Карамана под силу, но вот с ходу обнаружить расположение батарей не так просто. Да и беспокоила молодежь — Пичугин, Мацнев. Не дрогнут ли они?
Вызвать на себя максимум огня — мелькнуло у него в голове. Стоило только Караману обозначить саму атаку, как зенитчики незамедлительно «клюнули». Замелькали вспышки слева и справа. Большинство батарей вскрыто. Теперь лишь дело техники.
Зачем, размышлял Караман, растягивать самолеты в глубину, лучше перестроить их в правый пеленг. И четверка заняла нужный боевой порядок.
Караман без промедления посылает один за другим четыре «эрэса». Но у него нет уверенности в том, что батарея накрыта, — слишком велико еще расстояние. Чтобы подавить надежно, надо было сбросить бомбы.
Тем временем интенсивность стрельбы зенитных батарей нарастала. Фашисты спешили поставить заградительный огонь, понимая, как важно сбить с курса штурмовиков, заставить их отказаться от выполнения боевой задачи.
Последние два-три километра. Какими они показались длинными! Комэск видел, как огненно-черные шапки взрывов временами вплотную обступали четверку Карамана. И тогда казалось, что ему не вырваться из этого кромешного ада. Ведя огонь из пушек и пулеметов, Караман не кланялся зенитным взрывам, не отворачивал влево или вправо. Он шел по кратчайшему пути, заранее определив места, по которым должен отбомбиться.
Внизу волновалось море. Как островок в белом безмолвии, едва просматривается порт. Ветер порывистый, сильный. Нужен постоянный контроль за курсом.
И вот настал нужный момент. Караман, не мешкая ни секунды, открывает огонь из пушек и пулеметов. Он уже определил места расположения вражеских батарей. Поливая их пулеметно-пушечным огнем, четверка Карамана сбрасывает бомбы. Заклубилась земля от взрывов, потянулись дым и гарь от взорвавшихся «соток».
Караман энергично вводит самолет в вираж, стараясь как можно быстрее развернуться на сто восемьдесят градусов.
Он хорошо знает всесокрушающую силу штурмовиков. Враг не выдержит длительного поединка, прислуга укроется в щелях, забьется под лафеты орудий: тем самым будет обеспечен успех ударной группе, которая уже на подходе.
В действиях группы обеспечения стремительность, ошеломившая врага. От того и поредели разрывы снарядов в воздухе.
Кажется, все идет хорошо. Атака была короткой, но надежной, зенитная артиллерия подавлена.
Неожиданно в воздухе брызнули всплески огня, появились черные шапки разрывов. Батарея среднего калибра! Но странно — эта угроза мало подействовала на Карамана, Он не свернул в сторону, словно нарочно вызывал на себя огонь. Конечно, разумнее было бы сманеврировать и сбить с толку фашистских зенитчиков. Но то ли уверовал Караман, что ничего не случится, то ли не хотел свернуть, чтобы не подумали, что он струсил, но так или иначе что-то сковало его действия.
Внезапно в воздухе произошел взрыв, В глаза ударил яркий ослепительный свет, и самолет ведущего заполыхал всепожирающим ярким пламенем. На какое-то время блеснул в воздухе отделившийся от мотора трехлопастный винт и начал описывать круг за кругом, устремившись вниз, словно посылая своеобразный прощальный салют командиру и воздушному стрелку.
Хитали, не терявший самообладания в самых сложных ситуациях, был потрясен гибелью Карамана. Он готов был пойти на самый безрассудный шаг, лишь бы спасти его. Ни разу за все годы войны он не испытывал такого страшного потрясения, как в этом вылете. Но проходит какое-то время и, сумев подавить мимолетную слабость, он снова готов обрушить всю мощь огня на головы фашистов.
В самые трудные минуты, требующие величайшей собранности, в летчике раскрываются все дарования ведущего: железная решимость, быстрый, живой ум, неукротимая геройская отвага. И не только владеет летчиком мысль о возмездии. Он взвешивает в уме, как прорваться сквозь огненное кольцо зениток, чтобы сполна отомстить за кровь верного, товарища и друга. Неосторожный, он становится осторожнее, хитрее, старается приложить все свои незаурядные способности, чтобы с первого захода, с первой атаки накрыть корабли противника.
Замысел атаки комэск продумал до мелочей, он предусмотрел даже неудачу: в случае промаха будет второй заход, а если понадобится — и третий.
То, что Хитали решил атаковать с бреющего, на первый взгляд, могло показаться опасным. Малая высота не обеспечивала безопасность сбрасывания стокилограммовых бомб. Избрав этот способ атаки, Захар рассчитывал на полную внезапность, одновременно он предусматривал за короткий промежуток времени набрать сотню метров, чтобы с этой высоты сбросить бомбы.
Штурмовики только что рассредоточились по фронту и еще не начали атаку, как вражеские зенитки
