наступлением ночи мрак не спустился на город, пожары тускло освещали улицы, в небе стояло зарево грязно-розового цвета.
В подвалах зажглись керосиновые лампы, свечи, коптилки. Теперь с тротуара хорошо было видно сквозь окна и проломы, что делается в подземельях. В одних — женщины, дети, старики лежали на матрацах, коврах, тряпье; каждая семья отгородилась от соседней чемоданами, узлами, занавесками. В других — вповалку рядами лежали солдаты, многие курили, красные огоньки вспыхивали при неярком освещении.
Все это время разведчики продвигались молча. Говорить нельзя: русская речь выдаст, за каждым углом может услышать немец — и тогда не уйти. Шли осторожно, часто сворачивали в дома и развалины, иногда подолгу сидели, пережидая, пока на улице или во дворе станет менее людно. Иногда Ромашкин вел разведчиков строем. Несколько раз поднимались на чердаки, пробовали связаться по радио со своими. Но как ни старался Жук, ничего не мог сделать: весь диапазон был забит голосами радистов, находящихся поблизости. В кольце окружения работали еще сотни немецких станций. В эфире был не меньший хаос, чем в самом городе.
Ромашкин надеялся, что ночью будет легче продвигаться вперед. Такой выработался рефлекс: ночь — союзница разведчика. Но в осажденном Берлине все было необычно. С наступлением ночи движение не уменьшилось, машины с боеприпасами продолжали сновать к фронту и обратно. Усилился поток дезертиров. Днем они отсиживались в развалинах и подвалах, а сейчас ползли из всех щелей. Наверное, поэтому появилось больше патрулей, часовых и другой охраны, все чаще стали слышаться окрики. Эсэсовские заград-отряды останавливали солдат и прохожих, тщательно проверяли документы. Многих забирали. Заметив это, разведчики свернули в ближний дом и стали советоваться — что делать дальше?
— А если по крышам попробовать? — спросил Саша Пролеткин.
— Не плохо бы, — одобрил Ромашкин. — Но сейчас сплошных кварталов нет, дома разъединяют пожары и развалины. К тому же дома разной высоты, десятиэтажный рядом с пятиэтажным. Как ты спустишься?
— По водосточным трубам. Веревки можно добыть.
— Все равно в пожар упрешься, — глухо возразил Рогатин.
— Спустимся, обойдем пожар — и опять на чердак, — защищал свое предложение Пролеткин.
— Хорошо бы забраться в метро, — сказал Ромашкин.
— Остановка «Фридрихштрассе» как раз около рейхсканцелярии.
— Тот немец балакал, что метро затоплено, — напомнил Шовкопляс.
— А может, затоплено не до самого потолка? Сделаем плотики и поплывем, — продолжал Василий, сам еще не веря в возможность этого.
Саша Пролеткин, как обычно, готов был на все и горячо поддержал командира:
— Здорово придумано! Немцы уверены — метро залито, а мы хлюп-хлюп и подплывем к фюреру под нос.
— Да тихо ты! — одернул Сашу Рогатин.
Прислушались. Все спокойно.
— В метро пустили воду из Шпрее или из Ландвер-канала, — продолжал рассуждать Ромашкин. — Уровень воды в реках, конечно, выше туннелей; вода на полпути не остановится. Если не закрыли шлюзы, она наверняка все заполнила до выходов на улицу. Давайте поищем другой путь.
Разведчики вышли в темный асфальтированный двор и обнаружили там открытый люк канализации. Пролеткин первым подошел к отверстию и осветил его карманным фонариком. В глубь земли уходила выложенная кирпичом горловина, на ней чернели металлические скобы. Саша вопросительно посмотрел на командира. Василий кивнул. Пролеткин стал спускаться по скобам.
Все смотрели в черноту ямы и с волнением ждали, что будет дальше.
Рогатин, как наиболее благоразумный и рассудительный, наблюдал за дверью и воротами, чтобы вовремя предупредить, если появятся немцы. Но вот внизу несколько раз мигнул огонек. Саша звал к себе. Стали спускаться. Рогатин и здесь показал свою дальновидность. Он оставался последним, и Ромашкин слышал, как громыхнула над головой тяжелая крышка. Правильно сделал, что закрыл, люк не должен привлекать внимания. Опускаясь все ниже, Ромашкин нащупал ногой выступ и выпустил из рук холодную скобу. Кто-то из разведчиков потянул его за рукав. Вокруг было черно, пахло, как в грязной, запущенной бане.
Саша мигнул фонарем, и Василий успел разглядеть сводчатый туннель, бетонную канаву в полу, по ней текла густая черная жижа, и две ступеньки вдоль канавы. На одной из ступеней стояла вся группа. Разведчики прислушались и, не уловив никаких настораживающих звуков, еще раз посветили фонариками. Туннель был чистым, если не считать булькающей струи в канаве. После опасностей, пережитых на улицах, он показался даже более удобным, чем развалины, где на голову то и дело падали головешки и сыпались кирпичи. Здесь не было дыма.
Разведчики прошли до первого перекрестка и остановились: куда идти дальше? Ромашкин достал план города и компас. Сориентировался: нужно идти на запад. Но верен ли компас? Поблизости проложены металлические трубы, они могут влиять на стрелку. Нужно было взять направление на поверхности. Ромашкин сказал об этом разведчикам, все возвратились к люку, а Рогатин и командир выбрались на поверхность. Подсвечивая фонариком, Василий определил направление на Фоссштрассе и подсчитал: пройти осталось не больше километра. Они снова спустились вниз и тронулись в путь, стараясь не шуметь и не зажигать фонари.
Первыми шли Голубой и Шовкопляс, они касались руками влажной стены и осторожно пробовали ногой бровку, прежде чем сделать шаг. Каждый понимал: поспешность опасна, если их обнаружат — в узком туннеле деться некуда, кругом бетон и кирпич, несколько пулеметных или автоматных очередей уложат всех. Вскоре рука Шовкопляса ощутила конец стенки, дальше была черная пустота.
— Якась дыра, скилько ни мацав, упереди стенки не чую.
Остановились, напрягли слух — ничего, кроме мягкого бульканья у ног. Подготовив оружие, Ромашкин на короткий миг включил фонарик. Оказалось, вышли к перекрестку. Темные своды туннелей отходили вправо и влево. Василий проверил направление по компасу. Стрелка не обманывала — Ромашкин и наверху определил, что идти надо прямо.
Вдруг всех остановил угрожающий рокот. Казалось, навстречу им неслась какая-то лавина. Разведчики включили фонарики. Ромашкин подумал, что фашисты открыли шлюзы и затопляют туннель. Вот-вот вода плотной стеной кинется на них из-за поворота, а люка, чтобы выскочить, поблизости нет. Гул продолжал нарастать. Вскоре он приобрел какой-то металлический звук и покатился над головами. Ромашкин все понял и облегченно вздохнул: это по улице шла колонна танков.
Разведчики довольно быстро продвигались вперед. По расчетам Ромашкина, над головой уже была Фоссштрассе. «Может, где-нибудь рядом с люком, из которого вылезем, окажутся удобные подходы к убежищу Гитлера? Если удастся его поймать, мы по этим же ходам утащим его к себе».
Нашли выложенный кирпичом колодец с железными скобами и благополучно выбрались из-под земли. Вошли в темный подъезд с массивной дверью с фигурной решеткой. Раньше решетка защищала стекла, сейчас от них остались лишь толстые, похожие на лед осколки. Над подъездом белела табличка с надписью крупными готическими буквами: «Фоссштрассе».
Решили подняться на самый верхний этаж — там безопаснее — есть путь для отступления на чердак, на крышу. Двери на самой верхней площадке оказались заперты. Но разве замок преграда разведчику, особенно такому, как Вовка Голубой? Он склонился над замочной скважиной, что-то сделал ножом, и дверь послушно отворилась. Помещение оказалось жилой квартирой. Дорогая мебель, ковры, одежда — все на своих местах. Видно, здесь жильцы были богатые. В просторном зале лежал большой ковер, в центре — полированный стол, стулья с высокими спинками. Фонарики выхватывали из темноты резной буфет с посудой, картины в золоченых рамах, бронзовые статуэтки. В спальне широченная кровать, на которую немедленно бросился Саша. Качаясь на пружинах, сказал:
— На такой с отвычки не заснуть, уж больно мягкая, подлюка!
Кабинет, еще одна спальня, кухня, ванная — все обжитое, нетронутое. Ромашкину стало грустно от этого благоустроенного и покинутого хозяевами жилья. Где-то далеко, по ту сторону войны, и у него осталась своя мирная, благоустроенная жизнь.
