расстреливали и обезглавливали побежденных…
Гедеонов послан был из Петербурга покорять восставшие села. И он покорял, сея вокруг себя смерть. Реками крови утолял смрадную душу свою. Насыщая зависть и непонятную лютую месть жадно!..
Когда, сплошным застигнутое грозовым шквалом, поднялось с дрекольем древнее Знаменское, Гедеонов, нагрянув с черкесами, открыл по хибаркам огонь. А поджегши село, ловил опальных мужиков…
Связанные, обеспамятовавшие, падали те на колени. Приносили повинную.
Но Гедеонов еще пуще свирепел. Пытал мужиков на гвоздях и пепле. Пытка следовала за пыткой.
Прикрутив верёвками шею к ногам, клали черкесы каждого на дыбу. Рубили, что есть мочи, лозой, перепаренной с солью и битым стеклом…
С дыбы иссеченных, черных от руды мужиков тащили на ворок. В длинную шеренгу клали. По проломленным, оруделым мужичьим головам тупыми били железными каблуками. И черная кровь клейкими густыми потоками сплывала по загорелым лицам и растрескавшимся шеям…
— Что ж вы нэфэвэт?.. — усталые, ворочали белками палачи-черкесы. — Мы устэл… Рэвэт, чорты!..
Но мужики молча лежали. Только жилы их передергивались смертно.
— Нэ ре-вэ-ть?!
Рассвирепевшие, озверевшие черкесы забивали им в пятки гвозди. Концами кинжалов вырезали на спинах кресты. А горячую, бьющую ключом кровь затаптывали пеплом, битым стеклом и солью…
— Теперь-то вы у меня не зафордыбачите, мать бы… — топал тряскими ногами Гедеонов.
В застенке Гедеонов теперь дневал и ночевал. Самолично рубил мужиков нагайкой с железным наконечником. А изрубленное тело заливал известью и рассолом…
Красивых и статных, поставив на раскаленную добела, шипящую сковородку, дыбила челядь, приговаривая:
— Вы пригожи? Хороши, сахары-медовичи!.. Господ бить нам раете, а сами ж в господа… норовите попасть… Статочное ли дело?.. Это только господам милостивым полагается красота… А мы не имеем никакой полной правы…
— Ве-р. — но!.. Дыби их, мать бы… Я царь ваш и Бог… Я не по-позволю… Не позволю красивых рож носить, да еще ра-ба-м!.. — обдавал мужиков Гедеонов пеной, пьяный от пыток.
И распинал их на дереве, едкой скручивая веревкой и рубя висячих железными прутьями, пока хватало сил…
Х
В ночь пыток ладящий какой-то мужичишка в рваном кожухе и латаных, набайковых портах, подбежав вдруг к балкону, кинулся на Гедеонова с концом косы, обернутым в тряпку.
У Гедеонова была только пробита шинель. А зато мужичишку черкесы, схватив, посадили на заостренную рогатину. Перебили ему суставы на руках и ногах и скрутили веревкой череп…
Кровавая забила у мужика пена. Черная руда потекла из-под него по рогатине густыми запекшимися шматьями. Взбухли на висках и сделались черными жилы. Налившиеся сукровицей глаза полезли на лоб… А черкесы скручивали голову все крепче и крепче…
Мужичонка уже хрипел смертным хрипом… Но крутить не переставали.
Когда череп, не выдержав каната, затрещал, как разбитый горшок, разломился и серые вывалились из него окровавленные мозги, Гедеонов, ткнув сапогом в дымящуюся, кровавую чашу черепа, захлюпал:
— Ну, чем он виноват?.. Подстрекли его… Он и пошел… Господи, прости ему… Не ведал бо, что творил…
За ночь покончили черкесы с мужиками. А наутро сгоняли уже в застенок молодух и девушек…
Лютой вламывались в мужичьи хаты ватагой, лезли на полати, гогоча, точно жеребцы:
— Хады за нам!.. А то абажгэм!..
Старики, забившись в угол, жуткий подымали вой. Острые, полосующие сердце крики вырывались из тесных хибарок, катились по улице диким клубом…
В закоулках штырхали черкесы шашками девочек. И хрипели те, как затравленные, обезумевшие звери. Выпучив остеклененные глаза, хватались за концы шашек. Резали себе руки, груди, лица…
Черкесы брали в охапку девочек, несли во дворец. Там Гедеонов пытал их кроваво.
— Кр-ровушка!.. Кровушка-матушка…
А челядь, согнав во двор и поделив молодух, скручивала их веревками да мучила.
С балкона опьяневший, обезумевший от крови Гедеонов кричал своим алахорям, сжимая костлявые кулаки:
— Я железное кольцо государства!.. Кого сожму- тому крышка!.. Вали в мою голову!..
Скрученные веревками молодухи хрипели порванными глотками:
— Будь про-клят!.. окаянный!.. Прр-клят!.. Проклят! Ха-ха-ха-а!..
Но, опомнившись, дико, жутко водили побелевшими зрачками. Каялись, без надежды на прощение…
— Согрешили… Про-сти-и…
Гедеонов, хватаясь за живот, долгим закатывался, черным смехом, скалил гнилые свои, желтые зубы. Кивал головой черкесам.
— Каково… А?.. Правоверные!.. Слышите, как поносят?.. Всыпать им по сто горячих!..
И, засунув рукава, мочили в рассоле черкесы свои нагайки. Секли скрученных полуживых молодух медленно и дико. И не хрипели уже пытаемые. Но ревели, как прирезанные животные. Жилы их, взбухшие, черные, выбрасывали запекшуюся кровь горячими струями, обагряя сапоги черкесов…
— До-вольно! — лениво махнув рукой, бросал Гедеонов с балкона. — Хорошего понемногу…
В немом, неукротимом приливе гнева и ярости, мстя за поруганных отцов, матерей, братьев, сестер, дочерей, сыновей, жгли мужики, жгли помещичьи дома, дворы, гумна. Разоряли, крушили управы и суды: это был суд огнем над судами…
Но переловил огненных судей Гедеонов.
И нарядил свой суд…
В душном темном застенке, за обмусленной старыми, рыжими кровями кривой дыбой, собирались вокруг связанных и сваленных в кучу мужиков суглобые молчаливые судьи: казачий полковник, приставы и гедеоновская челядь. Гедеонов, ерзая на дубовой скамье, мутясь от тоски и злобы, держал перед ними речь:
— Итак, господа, разговор короток… Кто посягнул на священную… собственность, тому… мм… Так что этих вот эк-земпля-ров, — кивнул он на кучу мужиков, — придется отправить в места о-чень отдаленные… откуда вообще не возвращаются… Я настаиваю, го-спо-да, чтобы казнь была публичной, в поле… Для назидания, мать бы… Но вот вопрос, как казнить?.. По-моему, лучше всего — оттяпать головы! Нужна кровь… Может быть, господа, вам не по плечу кровь… Ну, а я не из таковских!
— А я думаю, можно обойтись… без крови… Помилуйте, ваше превосходительство… — робко приподнимался полковник, — Европа и все такое… Вот виселица… Чего уж лучше! А то как бы в газеты не попало… Помилуйте, это в Китае там каком-нибудь… головы оттяпывают…
— Эк, хватили!.. — захохотал Гедеонов хрипло. — Га-зеты!.. Да наплевать мне на всех газетных жидков!.. Оттяпать!.. — стукнул он кулаком по скамье.
