Виктор Никитин, продолжая участвовать в воздушных боях, стал известным воздушным бойцом, был награжден многими правительственными наградами, дошел до Берлина и продолжал службу в частях ВВС в послевоенный период.
В заключение повествования о боевых друзьях и товарищах следует сказать еще об одном замечательном однополчанине, храбром воздушном бойце и командире — Аркадии Федорове. Родился Аркадий в 1917 году в текстильном городе Иваново, в рабочей семье. Детство, школьные годы прошли в этом городе, затем стал подручным кузнеца на заводе, где работал отец. Здесь, в Иваново, и первые шаги в небо сделал, отсюда с комсомольской путевкой ушел в знаменитое Оренбургское летное училище, которое окончил военным летчиком-истребителем.
Познакомился я с ним в августе 1941 года. Вместе сражались на Южном фронте, поначалу в разных частях, а потом в нашем 16-м гвардейском ИАП. Тогда в Молдавии, на пограничной реке Прут, я узнал, что полк Аркадия 22 июня из Запорожья был перебазирован в район фронтового Каменец-Подольска, участвовал в воздушных схватках. Воевал Федоров в небе над Николаевом и Херсоном, Мелитополем и Ростовом, участвовал в боях в Изюм-Барвенковской операции. К августу 41-го сделал 322 боевых вылета, лично уничтожил 7 вражеских самолетов, был награжден орденом Ленина.
На всю жизнь запомнилось Аркадию небо Кубани. В одном из вылетов Аркадий возглавлял четверку, вступил в бой над станицей Абинская с большой, эшелонированной по высоте группой «мессершмиттов». Федоров сбил один истребитель и тут увидел, как «мессер» заходит в хвост. Услышал один удар, второй… Аркадий выбросился из горящего самолета, дернул кольцо парашюта и повис под куполом. Фашист снизился, чтобы расстрелять летчика в воздухе, но на помощь пришли истребители соседнего полка.
Не менее памятны летчику и наступательные бои на юге — за Донбасс, за Мариуполь, на реке Молочной, в нижнем течении Днепра, на ближних подступах к Крыму. За мужество, храбрость и героизм 13 апреля 1944 года Аркадию Федорову было присвоено звание Героя Советского Союза.
До Победы было еще далеко, еще не один бой — под Яссами, за Львов, в Польше и Германии. На заключительном этапе войны он был уже командиром ставшего три года назад родным 16-го полка. Довелось в этом качестве летать в небе Чехословакии, прикрывать бросок танков и мотопехоты на помощь восставшей Праге. А когда умолкли последние залпы, на его счет было записано 554 боевых вылета и 24 сбитых стервятника…
И еще немного о себе. Хочу продолжить рассказ о том, как 16 марта 1942 года после тяжелого ранения в воздухе и посадки на аэродром я был направлен на лечение в госпиталь, коих за последующие 10 месяцев пришлось сменить не один. Дата 16 марта осталась для меня памятной, а само ранение наложило отпечаток на состояние здоровья, оставив калекой на всю жизнь.
В тот день меня извлекли из кабины самолета, после многочисленных уколов и перевязок поместили в санитарную машину, довольно изношенную и потрепанную, положили на носилки, подвешенные на ремнях к потолку машины, и в сопровождении полкового врача Митрофана Ивановича Козявкина и адъютанта эскадрильи гвардии капитана Ивана Михайловича Медведева увезли в Ровеньки, где находился дивизионный фронтовой госпиталь.
Допотопная санитарная машина, переваливаясь с боку на бок и буксуя, медленно двигалась по разбитой ухабистой дороге, где снежный покров смешался с грязью. Носилки, на которых мне пришлось лежать, надежно удерживали меня, легко потряхивая на амортизационных ремнях, смягчая толчки израненной руки. Когда машина подошла к крыльцу госпиталя, медперсонал выходил на обед. Узнав, что привезли раненого летчика, все немедленно возвратились. Меня внесли в светлую и просторную операционную, сразу же положили на стол и стали готовить к операции. Все делалось быстро, но без спешки и суеты. Врач и сестры в одно мгновение преобразились, облачившись в белые халаты и головные уборы. Одна из сестер хлопотала возле инструмента, а другая мигом сбросила с меня всю рваную и грязную одежду.
Когда я смотрел на врача-хирурга, опыт и профессиональное мастерство этого сильного и решительного человека казались мне всесильными. В первую очередь он констатировал, что раненый летчик потерял слишком много крови, и, чтобы спасти его, срочно требуется сделать переливание крови. Как на грех не оказалось нужной второй группы крови. Незамедлительно помощь пришла со стороны медсестры Полины Васильевны Бондаренко, она без колебаний согласилась отдать свою кровь.
Затем последовала операция — чистка ран от осколков снаряда и обрывков одежды, но этого я уже не помню и не знаю — спал после наркоза. Очнулся на койке, было уже темно, светильник тускло горел где-то за перегородкой, освещая маленькую комнатку, вернее, утолок коридора или отгороженную перегородкой часть палаты. В этом уголке стояла моя единственная койка, рядом сиделка — молоденькая девчушка, очевидно, школьница. Меня лихорадило, я пылал в жару. Мучила невероятная слабость, в голове боль и кошмар, только теперь я почувствовал в полную силу результаты ранения, не находя от боли места. Трудно сравнить с чем-то это состояние и тем более рассказать о нем.
Так в бреду прошла ночь. Сиделка непрерывно смачивала мне губы и успокаивала тем, что все страшное уже позади. Старалась меня накормить, приговаривая: «Больной, кушайте, кушайте, а то умрете!»
В этом госпитале я был недолго, всего один-два дня. Меня решили эвакуировать дальше. Вновь пришла наша санитарная машина, я снова занял свое место, и мы отправились в Ворошиловград. Дальняя дорога была нелегкой, растрясло меня солидно, растревожило раны. Боли усилились, повысилась температура, но пришлось терпеливо молчать.
Госпиталь размещался в школьном здании, меня поместили в большую палату, расположенную то ли в актовом, то ли в спортивном зале. Началось лечение у новых врачей и медицинских сестер. По приезде в Ворошиловград Иван Медведев сдал меня врачам госпиталя, а сам заехал навестить семьи однополчан. Здесь жили Вера Довбня и Наташа Шелякина. Эта встреча была для него не очень приятной — ведь женщины будут интересоваться своими мужьями, а что он мог сказать им в утешение, когда и сам ничего толком не знал — улетели на боевое задание и не вернулись!
И вот они — Вера и Ната, — узнав от Медведева, что я нахожусь в госпитале, пришли навестить. Для меня это было большой и приятной неожиданностью. Потом они часто навещали меня, я рассказывал им о тяжелых боях, о потерях… Когда немного пришел в себя, окреп — написал письмо своей жене Татьяне: так и так, немного поцарапало, нахожусь там-то на лечении, навещают Вера и Ната, при возможности приезжай, жду.
В госпитале контингент больных часто меняется: одни, оправившись от ран, вновь возвращаются на фронт или уезжают в отпуск, другие, списанные по инвалидности, едут домой, многих тяжело раненных отправляют в глубокий тыл, а вместо них поступают все новые и новые.
Время от времени в госпиталь приезжали артисты с концертами, приходили шефы из колхозов и предприятий, вручали раненым всякого рода подарки, рассказывали о своих делах.
Прошли еще недели… Наконец во второй половине апреля приехала Татьяна, оставив у своей матери сына Гену, которому исполнился год. Приехала навестить, рассчитывала, что на короткое время, надеялась на лучшее. Кто в это время знал, как сложатся обстоятельства, какова будет обстановка на фронте? Впрочем, все считали, что враг будет остановлен, войска Красной Армии перейдут в наступление, и порукой этому был разгром немцев под Москвой.
Но война рассудила по-своему — немецко-фашистские войска вскоре перешли в наступление.
Легко мне было написать жене, чтобы она приезжала, но каково ей было добираться! Пассажирский транспорт, как железнодорожный, так и автомобильный, не ходил, многие мосты через водные преграды были разрушены, распутица на грунтовых дорогах, все шоссейные и железные дороги находились под непрерывным воздействием вражеской авиации.
Сначала Татьяне пришлось 25 километров шагать пешком по раскисшей грунтовой дороге от своей деревни до Изюма, где военный комендант устроил ее на товарный поезд — пропуском послужило мое письмо, что нахожусь в госпитале. Товарный эшелон в пути движения неоднократно подвергался штурмовке вражеских истребителей, но все обошлось. Когда товарняк по железной дороге подошел к реке Белой, впадающей в реку Лугань, то оказалось, что накануне вражеские бомбардировщики нанесли бомбовый удар по мосту, он был разрушен, и поезд дальше не шел. Пришлось покинуть вагоны и идти в ближайшую деревню проситься на ночлег. В одной из хат старушка оказала гостеприимство — мир не без добрых
