не тысячу, а два с половиной миллиона потребовать могу, понял? А тысяча твоя — задницу подтереть да выбросить!
Вдруг Николай, ещё несколько минут назад бывший лишь несчастным отцом, будто облекся в горностаевую мантию, и император, властитель России, мигом овладел его душой.
— Что?! — прокричал он грозно, и голос его зазвенел, как каленый булат, столкнувшийся с другим булатом. — Ты, сволочь, будешь что-то требовать от меня, от меня? Да я тебя, мерзавца, сейчас уничтожу. Негодяй. Поганец.
Преодолевая отвращение, он крепко ухватил Яшку, мгновенно перепугавшегося, способного быть наглым лишь тогда, когда не предвиделось отпора его наглости. Свиной Нос дернулся, попытался освободиться от Николая, державшего его за руку и вытаскивавшего из кармана пистолет. Когда ствол браунинга уперся во впалый живот Свиного Носа, Николай прошипел свирепо и страшно:
— Веди к Царице, сволочь, не то здесь же застрелю!
Трясшийся от ужаса Яшка, быстро-быстро закивал:
— Да, дядечка, да, миленький, веду, веду, только не стреляй, а то моя мамка плакать будет. Здеся это, рядом, видишь, дом аптекарский. Там и живет Царица Варя, богато живет, широко…
Сунув браунинг в карман, чтобы не привлекать внимания редких прохожих, но продолжая держать Яшку за руку, он потащил беспризорника к огромному мрачному дому профессора Пеля, а тот заскулил:
— А-а, что ж теперь Варя сделает со мной? Все кишки вырвет да на столб фонарный намотать велит! Заложил её хазу, нагадил государыне!
— Веди, веди, я тебя в обиду не дам! Скажу, что заставил показать жилье. Ничего тебе не будет.
И вот они уже свернули за угол, обошли дом сзади, прошли тем самым путем, каким шел с беспризорниками и Алеша перед тем, как очутился в подвале со свечами, но Яшка повел не к подвалу, а к одной из дверей, ввел на лестницу, провонявшую отбросами, кошачьей мочой. Поморщившись, Николай спросил:
— Неужели здесь и живет ваша… Царица?
— Нет, дядечка, не здеся — тут только черная лестница, для нас, для знакомых Царицы. Но если ты сам в её квартиру стучаться будешь, никогда не откроют — знак условный есть.
Поднялись на пятый этаж, остановились напротив обшарпанной двери безо всякой таблички, без звонка, и Яшка хитрым способом постучал по ней костяшками пальцев, приближая свое оттопыренное ухо к доскам двери. Вскоре кто-то в квартире закашлял, зашаркал ногами, загремели засовы, цепочки, дверь отворилась, и Николай увидал огромного детину с саженными плечами, с толстенными медвежеватыми руками.
— Кого привел? — проревел толстогубый детина, взглянув на Николая строго и испытующе.
— Да вот, сам напросился, — залепетал Яшка пискляво — как видно, привратник и являлся тем самым человеком, которому было под силу вырывать кишки и наматывать их на фонарные столбы. — Я тут ни при чем, мое дело сторона…
— Чего надо? — с угрожающим видом шагнул к ним детина, но Николай ответил совершенно спокойно и даже небрежно:
— Скажи-ка Варваре Алексеевне, братец, что к ней Николай Александрович Романов пожаловал, отец Алеши, которого она у себя взаперти держит. Да побыстрее, я ждать не люблю…
Детина, похоже, почувствовал в тоне незнакомца силу и власть, привычку распоряжаться, а не слушать чужие распоряжения, поэтому, сказав «щас», он вперевалку удалился, а Яшка, очень довольный тем, что беда пронеслась мимо него, потянул за рукав и просящим голосом сказал:
— Дядь, а дядь, ты вроде как тысчонку обещал. Вишь, я для тебя постарался.
Николай молча вынул бумажник и подал Яшке несколько «совзнаков». Беспризорник схватил деньги, сунул за пазуху и мигом скатился по лестнице вниз, оставив Николая одного на грязной, неосвещенной площадке.
Ждать пришлось минут пять, потом дверь отворилась, и на пороге снова появился детина, который уже не походил на грозного цербера, готового спустить с лестницы любого непрошеного гостя, — теперь его физиономия расплывалась в сладкой, приветливой улыбке, он неуклюже мелко кланялся и заискивающе бормотал:
— Пожалте, проходите, Варвара Лексевна вас просют. Пожалте! Фуражечку вон там, на вешалке извольте оставить, а потом все прямо, прямо…
Николай твердой поступью человека, решившего с ходу потребовать от Красовской возвратить ему Алешу, двинулся в указанном направлении, не стучась, резко отворил красивую филенчатую дверь с литой бронзовой ручкой, из-за которой доносились фортепьянные аккорды, смело вошел в залитый электрическим светом зал и замер от волнения, которое охватило его при виде очаровательной молодой женщины. Варвара Красовская сидела за кабинетным роялем с поднятой крышкой, её тонкие пальцы медленно блуждали по клавишам, и вся её стройная фигура, казалось, была обвита гирляндой томной и нежной мелодии, чуть грустной и удивительно походившей характером на облик прелестной музыкантши. Николай видел в своей жизни немало очень красивых женщин, многие из них были самого знатного происхождения, но никогда прежде он не встречал такой совершенной красоты — изысканно тонкой, какой-то небесной и даже непорочной. И только вспомнив все, что рассказал ему об этой женщине Лузгин, он отогнал от себя желание полюбоваться Варварой Алексеевной ещё хотя бы полминуты.
Он кашлянул, и Царица Варя, наверное, притворно, встрепенулась — она, знавшая о приходе Николая, была готова к его появлению. Тотчас поднялась со стула, шагнула к нему с обворожительной улыбкой и сделала глубокий реверанс.
— Ваше величество, я благодарю вас за оказанную мне честь. В моем доме — император России!
Николай, услышав в голосе женщины наигранность и даже легкую фальшь, негодующе взмахнул рукой.
— Ах, оставьте, пожалуйста, ваше паясничанье! Я у вас не за тем, чтобы выслушивать всякий вздор. Я знаю наверняка, что мой сын Алексей удерживается вами, а вот почему, я понять не могу! Может быть, вы, как обладающая склонностью ко всякого рода… экспроприациям, хотите потребовать выкуп за его освобождение? Что ж, я не против — сколько вам угодно получить?
Он говорил подчеркнуто грубо, хотя облик Красовской заставлял его делать это принужденно, но, что странно, Варвара Алексеевна не обиделась её прекрасно изогнутые брови поднялись, словно в удивлении, полные губки дрогнули, раскрылись, обнажая ряд ровных, точно отсеченных по натянутой нитке, зубов, и Красовская беззаботно, заливисто расхохоталась:
— Ах, какой вы строгий, Николай Александрович Романов, бывший государь всея Руси! Ну прямо истинный император, безо всякой подделки! Я вас именно таким и представляла — властным, нетерпеливым, гордым. Только… только зачем же вы расстались со своей бородой, которая так была вам к лицу? Что, испугались? Думали, каждый на улице пальцем тыкать будет, говорить: 'Вон царь пошел'?. Напрасно. Этот шаг не делает вам чести, впрочем, это дело вашего вкуса — не нам, вашим бывшим подданным, судить вас, государей. Но вы спрашиваете, почему я удержала у себя Алешу? Почему? — И Варвара Алексеевна, глядя на Николая немного исподлобья, что делало её взгляд чрезвычайно страстным и выразительным, медленно пошла навстречу. — Я бы отпустила его сразу, если бы Алеша не был так упрям и не отказал мне в маленькой просьбе…
— Ну, и о чем же вы просили? — смягчаясь, попадая во власть обаяния этой странной женщины, спросил Николай.
— Когда я убедилась в том, что Алеша настоящий сын настоящего императора России, бывшего, конечно, — прибавила Красовская, таинственно и томно улыбаясь, — я попросила его только об одном: вызвать вас запиской, пригласить сюда. Но он, наверное, боясь меня, этого дома, отказался исполнить мое поручение… нет, не поручение — просьбу.
— Да и как же не бояться вашего дома, не бояться вас, — насмешливо улыбнулся Николай. — Ведь вы расправились не с одним моим подданным вашими жертвами были многие, и всего лишь потому, что они являлись слугами царя. Теперь же вы притворно кланяетесь тому, кого когда-то хотели казнить. Вы что же, серьезно думали, что, убив меня лично, вы покончите с монархией? Я прекрасно знаю, что вы находитесь в тесных дружеских отношениях с видными большевиками, с нынешними правителями Петрограда. Вам что же, недостаточно славы? Вам понадобилось поиздеваться над униженным, оплеванным, едва не убитым царем?
