Царица Варя прошла.
Николай, попыхивая дымом, взглянул на Медведко — этот большой, красивый мужчина с пышными усами сидел на диване сгорбившись, засунув свои огромные ладони куда-то между колен, красные пятна покрывали его вспотевшее лицо, а взгляд был устремлен на носки начищенных до зеркального блеска сапог.
— Вам нехорошо? — с фальшивым участием спросил Николай. — Врача позвать? Я видел, где-то недалеко есть врачебный кабинет…
— Не нужно ни-ко-го звать! — басом сказал Медведко. — Говорите, чего вам от меня нужно? Стращать меня решили? Ну, допустим, я испугался. Хотите… я дам вам полвагона муки, и вы отвяжетесь от меня, ну, договорились?
— Ой, целых полвагона? — испуганно спросил Николай. — Ай, нехорошо, товарищ Медведко, нехорошо!
— Вагон, целый вагон, вы понимаете, какое это сейчас богатство?
— Догадываюсь, догадываюсь, особенно когда костлявая рука уже легла на горло Петрограда. Но нет, не возьму я у вас муку, Медведко, отдайте её по назначению.
— Тогда чего вам нужно? Мануфактура? Есть хороший ситец, яловая кожа.
— Нет, и мануфактуру оставьте в покое, Медведко. Вы бы вот мне чем помогли — ну просто пустяк. Конференция ещё два дня проходить будет, так не пожелаете ли выступить послезавтра с одним оч-чень интересным докладом. Уверен, произведете куда лучшее впечатление, чем сегодня, о вас заговорят, может быть, в Москву, в Кремль переведут.
— Да что же за доклад такой? — удивился комиссар и как будто повеселел.
— Очень дельный должен быть доклад и… новаторский. Вот его программа, тезисы, так сказать, — и Николай, вынув из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги, подал его Медведке. — Ну, сами видите, я предлагаю вам выступить с идеей, что высшей формой организации рабочего класса нужно считать не партию, а профессиональные союзы. Ну, разве нельзя эту мысль назвать правильной? Ведь ради рабочих и делалась революция, так пусть же они и руководят заводами и фабриками. Больше самостоятельности профсоюзам — и рабочие вам за это спасибо скажут, будто вы их всех накормили сдобными калачами.
Медведко смотрел то на лист с тезисами, то на Николая. На его лице была написана растерянность, он словно быстро обдумывал.
— Но зачем вам все это нужно, зачем? — спросил он наконец.
— Зачем? — Николай бросил докуренную папиросу в высокую красивую урну. — Да рабочих я просто люблю. Увидел, что вы — прекрасный оратор, человек в партии заметный, вот и решил вам свои мысли подарить. У меня бы хороший доклад не получился. Уверен, что скоро вокруг вас, будто пчелы вокруг матки, соберутся те, кто разделит ваши убеждения. Как прекрасно быть руководителем, пусть не партии, а хотя бы оппозиции. Знаете, будет просто здорово, если вы назовете свою группу так: 'Рабочая оппозиция'. Что, звучит неплохо, да?
— Неплохо, — повторил ошеломленный Медведко, все ещё державший в руках листок, а Николай поднялся.
— Итак, я буду любоваться вами послезавтра. Постарайтесь сделать свой доклад ярким, убедительным. В зале — простые люди, а не университетские профессора. Ну, желаю успехов!
И Николай пошел в зал, потому что звонок уже звал делегатов.
Когда наступило время следующего перерыва, Николай подошел к невысокому мужчине в черной тройке, носившему пенсне со шнурком, пропущенным в петлицу. Тот только-только раскланялся с тремя делегатами, поздравлявшими его с превосходным выступлением, а поэтому, польщенный, довольный самим собой, возбужденно ерошил свои густые, кудрявые волосы и чему-то улыбался.
— Товарищ Энтин, позвольте и мне выразить свое глубокое восхищение вашим сильным докладом, — начал Николай, замечая, как загуляло по лицу делегата удовольствие. — Вы, как председатель комиссии по ликвидации безграмотности в Петрограде, очень метко подчеркнули необходимость даже в наше трудное время расширять сеть школ, курсов, повсюду устраивать избы-читальни. Уверен, что такие меры скоро дадут пышные всходы.
— Спасибо, мне очень важна всякая поддержка моей деятельности, архисложной, сами понимаете, — протянул Энтин руку.
— Очень понимаю, товарищ Энтин, а поэтому хочу сказать вам несколько слов, — сказал Николай, беря Энтина под руку и отводя его к окну. Понимаете, — заговорил Николай тихо, — народное просвещение — такая нужная, но и трудная область, что многое зависит здесь от тех лиц, что берут на себя этот благородный труд. Качества просветителей — это не только личная образованность, но ещё и чистота, высокий моральный облик. А что же это за просветитель, который идет учить людей, невинных детей, а сам водит знакомства с людьми, обладающими запятнанной репутацией? Никакого просвещения не получится, смею вас заверить…
— Я вас не понимаю, — тоже очень тихо, с испугом в глазах проговорил Энтин. — Вы на кого-то намекаете?
— Не на кого-то, а именно на вас, — глядя прямо в обеспокоенные глаза Энтина, сказал Николай. — Вы же приятель расстрелянной эсерки Красовской, жившей на доходы от продажи женщин. Хорошенькое знакомство, надо вам сказать. А если об этом узнают чекисты, да даже пусть не они, а партийное руководство Петрограда? Ничего, кроме беды, вас не ожидает.
— Слушайте, — вдруг вскипел Энтин и яростно взъерошил свою шевелюру, осыпав плечи слоем перхоти. — Явас знать-то не знаю, а вы меня на арапа берете. Шли бы вы своей дорогой, гражданин, а то я сейчас позову кого надо, и вас как шантажиста выведут с конференции под белы руки!
— Да никого вы не позовете, Энтин, — с холодным равнодушием в голосе возразил Николай. — Ну, зовите, и завтра же о ваших связях станет известно начальству, Чрезвычайной комиссии. Ей-Богу, не нужно шума. Давайте мы с вами лучше вот о чем договоримся. Голова у вас работает прекрасно, куда мне до вас, а вот принести пользу партии, русскому народу я хочу не меньше вашего.
— Ну, ну, я слушаю, — все ещё сердито, но уже со вниманием сказал Энтин.
— Так вот, у меня созрела мысль, воплощение которой поможет организовать работу партии большевиков на новом, более высоком уровне. Я знаю, что в нашей партии очень строга дисциплина — отчетность, обязательность выполнения решений высших органов низшими. Да, все это нужно было прежде, но теперь времена другие. Нужно выступить с предложением допустить свободу действий фракций и группировок, тогда и будет осуществлен демократический централизм. А то ведь и слова нового, свежего не услышишь. Так наша партия скоро плесенью покроется, превратится в болото. Я тут набросал кое-какие мысли на этот счет, ознакомьтесь да напишите хороший, умный доклад. Прочитать его нужно будет послезавтра или даже завтра. Посидите полночи, поработайте, перо-то у вас гениальное, честное слово.
И Николай, сунув в руку молчавшего Энтина лист с тезисами, не сказав больше ни слова, зашагал прочь от просветителя русского народа.
Перерывов в первом дне работы конференции больше не намечалось, поэтому подойти к последнему из трех намеченных Николаем комиссаров, на этот раз отвечавшему за проблемы трудовой занятости рабочего люда Петрограда, пришлось почти у самого выхода из Таврического дворца. Товарищ Белогрудов был внешне прямой противоположностью просветителю Энтину грубоватый с виду, полный, с лицом решительным и даже отважным, с выпяченной грудью, выпиравшей из-за богатого шалевого воротника незастегнутой шубы.
— Чего вам? — спросил он у подошедшего к нему Николая, нетерпеливо хлопая рукавицей о рукавицу. — Спешу, автомобиль ждет на морозе, а то будем потом мотор целый час заводить.
— Да не задержу я вас, всего два слова, но очень интересных слова, делая вид, что его сконфузил важный вид Белогрудова, шепнул Николай. — Я вам от гражданочки Красовской эти два слова принес.
— Ну, ну, — насторожился комиссар и перестал хлопать рукавицами.
— Перед тем как её расстреляли за… нехорошие дела — наверно, знаете, какие — она очень меня просила передать вам её последнее напутствие: чтобы не случилось беды, какая с ней лично стряслась, нужно, говорила, во всем быть послушным мне.
